"Поверхностное его прочтение" было именно поверхностным. Удалила.
Эта статья сейчас бултыхается в "Мире библиографии", авось напечатают.
В пятницу узнаю.
Но чтобы добро не пропадало, печатаю.

*  *  *

Он любил удивлять.
В.А.Каверин, воспоминания о Е.И.Поливанове, лингвисте, филологе, философе.

Он парадоксален в своих литературных проявлениях.
Появившись в отечественной словесности совсем недавно, Дивов  уверенно занял в ней заметное место: практически сразу его произведения стали достоянием страниц  «больших» журналов, как коммерческих изданий, так и толстых литературных. В тоже время в авторском  предисловии к прославившему его роману «Выбраковка» он пишет, что роман создавался   в течении почти десяти лет..
Он подчеркнуто библиографичен и литературен: охотно делится с читателем и потенциальным критиком своей творческой кухней, условиями создания и движущей причиной  появления на свет своих произведений. Вместе с тем, как выяснилось при обращении к библиографическим источникам и поисковым машинам Сети, достаточно сложно, при обилии охотно предоставляемых интервью, найти критико-библиографический обзор, персональную литературоведческую публикацию, посвященную преимущественно его жизни и творчеству. Хотя он и не обойден  вниманием критиков, среди которых числятся надежды и гордости современного литературного процесса.
Ему приписывают самим фактом своего появления создание новых литературных течений и направлений и предрекают, что будущее  его творческого поприща фантастическим жанром отнюдь не ограничится. Вместе с тем Дивов уверенно берет на литературных конкурсах именно фантастики одно призовое место за другим – пришлось даже несколько вынужденно ограничить круг источников  публикаций относительно  его литературных награждений: его триумфы с удовольствием регистрируют и «Российская газета», и «Аргументы и факты» и о нем много пишет региональная периодическая печать.
Его произведения выходят массовыми для современной России тиражами; вместе с тем в больших книжных магазинах Москвы достаточно сложно с ходу приобрести его произведения, составившие ему литературную известность.
Говорят об апологии «сильной личности» в его произведениях; это противоречит устоявшейся российской литературной традиции, когда конфликт, его развитие и анализ  последствий предлагается через восприятие  аутсайдера в любом отношении. Причем неважно, будут ли это “лишние люди” Онегин и Печорин, неприкаянные прогрессисты Тургенева, страдальцы Достоевского, правдоискатели Лескова, трагические герои Бунина и все “настоящие люди” советского периода русской литературы. Как правило, их отличает если не физический дефект, то психические или поведенческие необычности, если не сказать, отклонения характера; а иногда и их произвольное сочетание.
Подозреваю, что вкупе с суконным языком педагогического литературоведения, именно данное обстоятельство  может помешать  полноценно воспринимать сокровища русской литературы.
Как-то согласитесь, человеку здоровому тревожно читать про сложные жизненные коллизии, при разрешении которых им предлагается занять место рядом с персонажем, несомненно, не лишенным обаяния, но на месте которого чувствовать себя не особенно уютно.
(Надо сказать, что в обществе уже накапливается со временем некоторая усталость от подобного своеобразия главных героев. Современный массовый читатель согласен читать про заморенную училку или болезненную следовательницу только в том случае, если она силой духа побеждает адскую банду и получает всяческое признание в финале.)
Но вместе с тем мы знакомимся с героями Дивова не в самые лучшие времена их жизни. Они предстают перед нами в достаточно реалистическом обличье,  с недостатками, ошибками и заблуждениями, муками больной совести. Нельзя сказать, чтобы их решения отличались каким-то суперменистыми прыжками над обстоятельствами, тут скорее речь идет о силе духа и умении взять на себя именно всю полноту ответственности, выпивая при этом свою чашу, полную горечи кол##аний и разочарований.
Ситуация, в которой они оказываются и впрямь необычны. Это и  социальные зачистки в «Выбраковке», ремонт космической платформы в «Эпохе великих соблазнов», поимка и воспитание вервольфа на фоне войны с вампирами  в «Ночном смотрящем», духовный и физический кризис колонии землян, по концессии разоряющих чудесную планету в «Саботажнике», вторжение путешественников во времени в жизнь и быт глухой российской деревни в «Параноике Никаноре».  При всей фантастичности антуража и поставленных перед ними задач, герои вполне реалистичны, им ведомы сомнения и рефлексия в сочетании с осторожностью и ответственностью перед миром. В этом смысле  с героями Дивова происходит акт вступления  в подлинные права наследования традиций отечественной литературы: всю полноту ответсвенности они принимают перед лицом всего человечества – например,  как капеллан Причер, как экипаж международный экипаж платформы, как Лузгин.
Нельзя сказать, что предложенные ими решения  поражают экстравагантнойо оригинальностью, но это те решения, которые гармонизируют мир, ведут его  скорее к идеалам гармонии, к прирастанию красоты, добра и правды в заданной  обстановке. Они идут в своей ответственности до самого конца, до гармонического воплощения своих решений, даже если это смертельно для них опасно. Причем до такой степени, сам Дивов как творец, мыслящий в достаточной степени трезвомыслящий,  оставляет открытым финал некоторых своих произведений.
Открытых для читателя. Открытых для мира.
Открытых для высшего творца и судьбы, если это угодно.
Вместе с тем складывается впечатление, что Дивов, которому приписывают самые различные идеологические настроения, от прогрессистко-антиутопических до проимперских,  с тревогой ждет реакции и коллективного героя, народа, незримо присутствующего почти во всех его произведениях. Это и городская толпа в «Выбраковке», и деревенские мужики и уездных обывателей в «Ночном смотрящем», и солдаты в «Саботажнике».
Почему-то приходит на ум Маяковский : «…а улица корчится безъязыкая, ей нечем кричать и разговаривать». Его ожидание прорывается один-единственный раз, в «Ночном смотрящем»: «…Россия  умеет все на свете, кроме одного – у нее не получается остро хотеть.»
Но писателю удалось удачно избежать  псевдоинтеллигентской грусти, незаметно вводящей читателя в состояние созерцательного уныния. Его произведениям свойственны юмор и сатира самой ращной степени интенсивности. Так, краткие комментарии ситуации  в самых черных сценах «Выбраковки» сводят на нет весь пафос рая, выстроенного на слезинке ребенка в прямом смысле слова: оказывается, область всеобщего счастья строго очерчена пределами столичных городов. Почти как у Венечки Ерофеева: «Сослан в Тулу за гомосексуализм». Поимка вервольфа в «Смотрящем» завершается для главного героя физиологическими неприятностями.  Решение сложных мировоззренческих и этических проблем у капеллана Причера в «Саботажнике» происходит в гомерических пьянках с русскими союзниками, носящих почти гоголевские говорящие фамилии и должности  – военврач-психиатр Кронштейн, начальник гауптвахты, военный писатель Воровский,  адмирал Улезло. Уморительны русские американские взломщики «умного дома» в «Законе лома для замкнутой цепи»,  ассенизаторы «Вредной профессии»,  лесковски забавен параноик Никанор из одноименного рассказа. Доблестные астронавты  в «Эпохе великих соблазнов» при контакте с  инопланетным разумом-искусителем жуют психотропные,  уверяя и разум, и себя в ирреальности ситуации.
Сила героев Дивова как и заключается в том, что они видят, используют и не испытывают страха перед забавным и странным и  у себя и у окружающих. Они остаются живыми и способными к развитию; их решения, их точка зрения на предмет не ограничивается взглядом, привитым исключительно средой и биографией – смело выходят за рамки поведения и решений, заведомо от них ожидаемых.
Вместе с тем в полете фантазии и блеске сатирического дарования Дивов дарит нам уже почти утраченное жюльверновское чувство наслаждения достижениями науки и техники. Чувствуется отличное знание тенденций в развитии военной техники, космонавтики, биологии, медицины; описания почти следственно достоверны, убедительны и  поддерживают формирующуюся традицию логики в описании происходящего. «Что за творение человек, разумом почти равен богам…»
Часть критиков обвиняет О.Дивова обвиняет в шовинистических и проимперских настроениях, начертании своего рода планов «спасения России». Он патриотичен, действительно, но это умный патриотизм – крикливость ура-патриотов у него вызывает иронию,  расхожая агрессивность и размашистое желание решить все проблемы «одним взмахом сильной руки» до какой-то степени вынуждают его на доведение до логического апофеоза утопических построений всеобщего счастья, которого почему-то перестает хотеться. Безусловно, «Выбраковка» и антиутопия, и провокация, и сатира одновременно, но ее можно полагать в определенном смысле и заговором, своего рода «наведенным текстом» на тот объект, на который переносится сама вероятность возможности построения описанного замечательного общества – «у киски боли, у собачки боли, у малышки не боли…»  
Тексты О.Дивова  на редкость гармоничны и сбалансированы. В них умело сочетаются  описательное и аналитическое, философские размышления не тормозят энергичного хода повествования, а психологизм героев не является помехой ироническому взгляду на «высокое»; в них происходит прощание со стереотипами  прошлого, литературными и не очень.
Разумеется, этот очерк на претендует на раскрытия творчества О.Дивова во весй его полноте.  И вообще проза и героии писателя  неуловимы для  определений уже существующих и изобретаемых литературоведами и критиками. Во-первых, хотя бы в силу молодости, человеческой и  литературной, самого автора. Во-вторых, представляется крайне сложным уложить  в прокрустово ложе определений саму живую жизнь – с ее высшей гармонией и  вопиющим диссонансом, с насмешливым прощанием с ограниченностью и беззащитной встречей с непонятным будущим.  Все это невозможно исчерпать, как невозможно исчерпать и отдельного человека, его силу и слабость и его реальные и потенциальные возможности.
Человек, в представлении О.Дивова., это человек.
Но – это и много и мало.  Он всего лишь человек. И этого не стоит забывать.
В этом его сила. В этом его слабость.