Орк.
Я урук, правда, обнаружилось это совсем недавно. Орочьей крови во мне совсем немного, едва ли четверть. Моя мать пришла со мной в эту лесную деревню дорвагов после набега басканов. Никто не интересовался путём, приведшим её на родную землю. Она была роднёй, и этого было достаточно этим смелым людям. Вскоре моим отчимом стал один из лучших охотников и следопытов рода. После последнего столкновения с басканами у него на руках остались две дочки, чуть старшие меня по возрасту, и ему нужна была хозяйка в дом. Разумеется, всё это я знаю только со слов матери, слишком я был мал, чтоб всё это помнить самому. Вскоре мать подарила новому мужу ещё двух девочек, очаровательных близняшек. Так что кроме отчима я был единственным мужчиной. Я рос со всеми вместе, никто не выделял и не отделял меня от рода, и я с полной уверенностью чувствовал себя дорвагом. Даже мои чуть раскосые голубые глаза и более широкий нос никого не смущали. Всё знали, что ещё девчонкой моя мать убежала с харадским купцом, а на дальней стороне каких только чудес не встретишь. Я не отличался ни широтой плеч, ни развитой мускулатурой, в лесной деревне этим никого не удивишь, а владением оружием - и подавно: меч и лук были постоянными спутниками дорвага, невзирая на возраст и пол. Может, я чуть лучше видел в темноте и немного более не любил яркое солнце, но то было личное дело каждого, да и в наши леса солнца проникало не так и много.
Всё было, как у всех. Но судьба любит ломать жизненные устои. У меня умерла мать - глупо, из-за чей-то небрежности, забывчивости. В деревне подновляли колодезные срубы, и под навесом забыли молоток. И надо же  так совпасть, что именно в тот момент, когда мать одной рукой придерживала вороток, а другой тянулась вытащить из колодца тяжёлое ведро, молоток упал. Он не попал по матери, но от неожиданности вороток выскользнул из её руки, ведро полетело в колодец. Вороток дёрнулся, раскрутился, ударил мать по голове и груди.
Она, умытая и переодетая во всё чистое, прощалась со всеми нами, сначала с близняшками, потом со старшими уже замужними дочерьми отчима, потом очередь дошла и до меня. Я стоял, не зная ни что говорить, ни куда деть такие бесполезные руки. Глядя на её обезображенное лицо, я молчал. Мать не говорила мне красивых и возвышенных слов, какие пишут в книгах, что-то вроде « я умираю и не в силах больше хранить страшную тайну твоего рождения…», нет, всё прозвучало просто, может, даже обыденно, всего одна фраза: «ты урук». Я остолбенело молчал, а она продолжила: «поверь, сын, он был хорошим человеком, вернее, орком, нет - именно человеком. Я возвращалась после смерти мужа на родину, но лихие люди встречаются даже в самые мирные времена, на наш караван напали, я чудом спаслась, израненная скрылась в лесу. Долго блуждала, но я всё же дорваг и лес - мой дом, и не будь ран, я бы сама вышла к людям, впрочем, я и думала, что набрела на избушку охотника, правда чудного. До этого я орков никогда не видела, только слышала о них. К дорвагам они не суются, а от Харада они так далеко, что там орками даже детей не пугают. Да и не таким он был, как в сказках и легендах рассказывается, хоть и не очень высокий, но подтянутый и стройный. Правда, волосатый, и говорил он странно, то усиленно рыкая, то приятно картавя. Он оставил меня, лечил мои раны, ухаживал как мог, был добрым, и вскоре я перестала обращать внимание на его внешность. Он меня ни к чему не принуждал, я сама всё решила, сама захотела стать его женой. А через четыре года родился ты. Ой, как он радовался, так смешно было наблюдать, как он то смеялся, то растерянно держал тебя на вытянутых руках, боясь прижать к себе, чтоб не повредить. Отец вырезал столько игрушек, что и не на каждой ярмарке встретишь. Он вообще из дерева мог сделать множество вещей. Вот только кони у него не получались, он тебе вырезал конька, больше похожего на волка. Найди свою родину, сынок, поклонись его могилке, она почти на границе  с истерлингами, там большое урочище, и потом за ним..». Мать закашлялась, на её губах появилась кровавая пена, меня быстро оттеснили и выгнали во двор.
Весть быстро разнеслась по деревне, вроде не слышал никто, а поди ж ты. Меня никто не трогал, и лишь после похорон матери вызвали на совет старейшин.
     - Ты славный парень, и мы все тебя знаем, но люди боятся тебя. Не вини их за это. Неизвестное всегда пугает, ты и сам-то себя сейчас боишься, что уж про них говорить. Тебе нужно самому определиться, по какой дороге ты пойдёшь. Можешь пока перебраться на пасеку, там никто не живёт, и у тебя будет время на раздумье.
- Спасибо тебе, Мудрый, но ты сам сказал, что мне нужно искать свой путь, да и на пасеку прибегают ребятишки - кто за мёдом, а кто и на ключи за форелью. Неужто я лишу их этих детских радостей? Их не будут пускать родители, а они станут нарушать запрет - зачем плодить непочтение к родителям. Я уйду из деревни, найду могилу отца, а там уж отправлюсь на поиски пути и себя.
- Ты всё правильно решил, и я рад, что ты и о ребятишках подумал, спасибо тебе – уберёг. Мы часто думаем, что поступаем мудро, а делаем глупости. Если твой путь приведет тебя в наши леса, помни, что здесь твои родичи, и кров и еда будут для тебя всегда. Клятву, что ты не приведёшь сюда завоевателей, я требовать не стану - ты дорваг, а среди нас предателей никогда не было, и я верю, что не будет.
И вот уже почти седьмицу я путешествовал. В деревне меня снарядили в дальний путь, я почти не принимал в сборах участия, только собрал одежду и оружие. Остальными сборами руководили мудрейший и отчим, на одном из привалов я обнаружил в одной из перемётных сумок даже небольшой невод. Я ехал одвуконь, поклажа была не особенно тяжёлая, да и низкорослые лесные лошадки могли бежать очень резво, но я не торопился, старался сторониться людей. Они не подозревали о моём происхождении, но я-то его знал. Ночевал я в лесу, причина была всё та же. Первое, что я для себя твердо решил, было разыскать могилу отца, поклониться ему за то, что я появился на свет, и за то, что он обменял свою жизнь на жизни своей жены и ребёнка. Я подозревал, что по прошествии столького времени мать начала приукрашивать его, вот я и хотел понять всё сам. Я понял со слов отчима, что отец погиб в дневном переходе от большой деревни. Берестяные резные туески, корзины и прочая лесная утварь, изготовленная его руками, ценились высоко, но сам он появляться на ярмарке не мог. Проводив нас до слияния ручьёв, отец отправился в обратную дорогу, но тревожась за жену и ребенка решил вернуться. Узнав всё это от отчима, я в который раз поразился этому человеку - за всю мою жизнь он ни словом, ни действием не показал, что знает тайну моего происхождения и всегда воспитывал меня как собственного сына. И насколько же было сильно доверие к нему моей матери, что она решилась всё ему рассказать. Поистине, люди, которых мы знаем великолепно, преподносят нам такие удивительные сюрпризы, что не перестаёшь удивляться своей слепоте. Перед самым моим отъездом отчим принёс мне старую карту, где он постарался отметить места обозначить район поисков могилы и хижины.
Совсем избежать встреч с другими путниками не получалось, но времена были относительно мирные, да и дорвага вблизи наших лесов тронуть вряд ли кто бы рискнул. Я получил несколько лестных предложений от купцов, но  находил благовидные предлоги для отказа: не для того я уходил из деревни, чтоб наниматься в охрану караванов, а обижать резким отказом добрых людей не хотелось. Постепенно я приближался к местности, обозначенной на моей карте. Может, я такой бесчувственный пень, но сердце продолжало биться так же ровно и дыхание не сбивалось, разве что я поехал чуть медленнее, внимательно разглядывая окрестности. Запас лепёшек подходил к концу, а мне предстоял долгий поиск в лесах, и я решился посетить ту большую деревню, где на ярмарке мать продавала изделия отца.
Я быстро нашёл постоялый двор, оставил коней на попечение мальчишки, которого, похоже, больше интересовали сами кони, чем плата за уход за ними, и отправился в дом. Наскоро перекусив и набив лепёшками перемётные сумы, расплатился с хозяином и собирался отправиться восвояси, но фраза, произнесённая  за соседним столом, меня сначала остановила, а затем и вообще заставила остаться и прислушаться к чужому разговору, чего со мной ещё никогда не случалось.
- Послушай, мой юный друг: двигаясь с самого утра, оставляя солнце по правую руку, к полудню, ты попадешь на лесную дорогу, и ближе к ночевке доберёшься по ней до «могилы орка». Ты не ошибёшься, место очень приметное, там стекаются два лесных ручья, а на месте слияния лежит огромный черный валун, похожий на спящего медведя. Поклонись камню, но ночевать там не оставайся и костёр не разводи - это место святое, проедешь чуть дальше по левому ручью, там будет распадок, вот и заночуешь, – старик продолжал дальше наставлять своего молодого спутника. А я вдруг понял, что замер посреди зала, стиснув ремни сумок с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и на меня уже начали недоуменно коситься посетители. Означенные стариком приметы полностью совпали с теми, что сообщил мне отчим. Нужно было что-то делать, и я обратился к старику
- прости, почтеннейший, мою дерзость, но твои слова настолько поразили меня, что я набрался смелости и вмешался в вашу беседу, позволь задать тебе вопрос.
- Давно я не слышал такие учтивые речи от молодёжи! Судя по одежде, ты дорваг: видно, правду говорят, что в ваших лесах еще сохранилось почтение к старикам. Задавай свой вопрос - если смогу, я отвечу.
- Почтеннейший, ты сказал своему юному спутнику про могилу орка, сказал с уважением и добавил, что это «святое место». Почему так?
- Слушай же, я расскажу всё, что знаю. Много лет назад - тебя верно ещё и в задумках твоих почтенных родителей не было - в этом месте лихие люди напали на женщину с ребёнком, которая несколько раз в год приезжала в нашу деревню на ярмарку. Не знаю, откуда она приходила и куда возвращалась, но то, что привозила на продажу, высоко ценилось и щедро оплачивалось. Так вот, однажды несколько молодых истерлингов, надеясь на лёгкую добычу, напали на женщину, но поплатились за это. Она и сама была не робкого десятка и постаралась дать отпор. Но плохо бы ей пришлось, если бы на помощь не подоспел орк. Может, знаешь, слышал - из этих, что чтили «Белую руку»?. По слухам, остальные орки ненавидят их едва ли не сильнее, чем людей и гномов. По той дороге частенько проходили на ярмарку купцы, и когда они обнаружили побоище, то сперва не поверили женщине – легко повредиться рассудком от пережитого. Ведь истерлинги не пожалели бы ни её, ни младенца, но среди охраны каравана были известные следопыты, и они подтвердили слова женщины. И караванщикам уже не показалась странной просьба похоронить орка как её мужа. После похорон женщину и ребенка на время приютили в нашей деревне, вот в этом самом трактире они и жили около месяца,  пока не оправились. Женщина ушла, оставив очень высокую плату за гостеприимство. Я уже говорил, что её товар высоко ценился в округе, а она оставила его весь. И вот уже много лет девушки деревни и приходят к «могиле орка»: зажигают костры, просят у богов помощи и защиты в странствиях, просят дать им верного спутника в жизни. А на парня, что рискнет развести там костёр или остановиться на ночлег, ни одна из девушек и не глянет.
Старик замолчал, отхлебнул воды из высокого кубка, огляделся. За столами смолкли разговоры, все внимательно слушали его речь. Правда, кое-где на лицах появились слегка ироничные, недоверчивые ухмылки. Старик хмыкнул, взмахом руки поманил хозяина. Тот, лихо семеня на кривеньких ножках, колобком подкатился и в почтении замер: «что желаете, почтенный Алимбфаст?»
- Есть ли у тебя что-то из того, чем ты мог бы подтвердить мои слова?
- Да, конечно же, есть, – трактирщик окинул взглядом притихший зал. – Почтенные маловеры и остальные не менее почтенные гости, я прошу вас поднять ваши кружки и бокалы и выпить за здравие нашего деревенского хрониста, уважаемого и высоко чтимого не только у нас, но и в столице господина Алимбфаста!
Послышался звук наливаемых напитков, хлопок сдвигаемой посуды и довольно стройная здравница.
- А теперь, уважаемые, посмотрите на то, что вы держите в своих руках: разве вы не видели, из чего пьёте в моём заведении? И кружки, и бокалы вырезаны из дерева, оно не бухнет и не ссыхается, напитки не теряют свого вкуса. Мой почтенный родитель, да восславится имя его и да не прервётся род его на моём непутёвом сыне которому место только на конюшне, по всей округе скупал, за немалые деньги между прочим, всё, что привозила на продажу эта женщина. Но многие не захотели расставаться с кубками и кружками, а ведь мой батюшка до полновесного гондорского золотого предлагал за каждую. - Многие притихли, что-то подсчитывая в уме. За гондорский золотой легко можно было купить серебряный кубок – сделанный хоть и не руками гномов, но всё равно не дешёвый. Посетители с интересом рассматривали, вертели в руках кружки и бокалы, уже не грохали ими об столы после очередного глотка, а аккуратно ставили.
Повествование старого хрониста и выступление хозяина сильно задержали меня, но я о том не сожалел. Свободной комнаты не оказалось, и я совсем уж собирался отправиться ночевать под открытое небо, когда хозяин поймал меня за рукав.
- Почтенный Алимбфаст просит, чтоб я постелил тебе в его комнате. Поверь, это великая честь. Понимаешь ли, парень, ему не нужен свой дом – вернее, домик у него был и даже есть, но он постепенно наполнился книгами и свитками, и хронист перебрался ко мне. Как он говорит, «к жизни поближе». Может он и прав…  каких только диковин я не наслушался и чего только не насмотрелся поднося еду и пиво. Знаешь, мне порой кажется, что трактирщики и корчмари - самые путешествующие люди, хотя и не покидают своих городов и деревень.
Я с радостью принял приглашение старого хрониста, и наша беседа затянулась почти до первых петухов. Я рассказывал всё, что стоило поведать о дорвагах, о басканах и прочих племенах, живущих по соседству, а Алимбфаст - о разных дорогах, ведущих от  «могилы орка».
Я не ошибся в юном конюхе, мои кони были и накормлены, и вычищены, я собирался быстро, чтобы тронуться в путь пораньше, ещё до того как пойдут основные караваны. И это не оттого, что я хотел как можно быстрее добраться до цели путешествия, очень уж  не хотелось глотать пыль из-под чужих копыт и ног. Подскочил сын хозяина и сунул мне в руки какой-то сверток – «на, отец сказал, что это тебе пригодится, а ну пошли!» – он хлопнул маленькими ладошками по крупам моих коньков, и те резво побежали по дороге. Я сунул сверток в перемётную суму, посмотрю внимательно на привале.
Хорошо ранним утром въезжать в лес: запахи чуть прелой хвои, смолы наполняют легкие свежестью и силой. Уже переговаривались ранние пташки, и лес наполнялся гомоном и звоном, даже гудение комаров и прочей мошкары не очень донимало меня: ещё на постоялом дворе я тщательно натер коней и себя пахучей дорвагской мазью. Дорога была проезжая, кони бежали размерено и ровно, и я проведя большую часть ночи в разговорах со старым хронистом, клевал носом. Когда солнце уже перевалило далеко за полдень, желудок стал недовольно ворчать. Я отъехал от дороги, спешился, набрал свежей ключевой воды, наскоро разложил на попоне немудрёную снедь. Уже в конце обеда вспомнил о свертке. В кусок пергамента, был заботливо завёрнут небольшой деревянный кубок, один из тех, что стояли в ряд за спиной хозяина. Что-то похожее дал мне в дорогу отчим. Достав второй кубок, я внимательно разглядывал и сравнивал оба, сомнений не оставалось – они или вышли из-под руки одного мастера, или хотя бы из одной мастерской. Я достаточно бегло умел читать и без труда разобрал записку от хозяина постоялого двора: «Я видел твоего отца, я был одним из тех, кто его хоронил, да и запомнил глазки смышленого мальца, что месяц ковылял у меня на кухне. Такие глаза не забудешь. А еще я видел, как ты во время рассказа хрониста прижал руку к груди, где у тебя должен был остаться шрам. Удачи тебе, урук, береги себя и будь достоин твоего отца, докажи, что не зря он отдал за тебя свою жизнь. Я никому не скажу, иди с миром, но кажется, почтенный Алимбфаст тоже о чем-то догадался».
Я быстро сложил снедь и поскакал к слиянию ручьёв. Навстречу попадались и одинокие путники, и небольшие караваны, но я проносился мимо. До места я добрался еще засветло. Отведя коней подальше в лес и стреножив, я оставил их пастись, а сам направился к могиле орка. На моё счастье, время ярмарки уже миновало, и ближе к ночи движение прекратилось - я мог спокойно посидеть у могилы отца. На черном валуне, казалось, были какие-то знаки, но их затянуло тиной: осторожно счистив ее, я увидел на камне довольно глубокие царапины. Мать частенько любила с нами играть в такие загадки, она рисовала значки и рисунки, а мы должны были догадаться, что они означали. Было уже довольно темно, и мне пришлось зажечь огонь. Чтобы не стоять по колено в ледяной воде, я улёгся на камень, пристроил факел рядом в расщелине и старательно перерисовывал рисунки на кусок пергамента - и так увлёкся, что не слышал, как по дороге неспешно подъехали двое: неторопливую поступь их коней заглушала журчащая вода. Почувствовав на себе их пристальные взгляды, я обернулся. Старый хронист и его спутник внимательно наблюдали за моими действиями.
- Ну вот, почтенный Алимбфаст, а ты говорил, что только девушки зажигают тут огонь. Может, это и есть девушка?
- Не смей так говорить! Он может и право имеет, здесь похоронен его названный отец.
- Родной! – чуть не крикнул я, и пожалел об опрометчивом поступке своём,  потому что молодой спутник Алимбфаста резко отшатнулся и схватился за меч.
- А ну, успокойся. Разве он тебе сделал что плохое? Разве чем-то оскорбил тебя? Скорей уж, это он должен за меч хвататься из-за твоего острого языка. Пошли отсюда, дай человеку поговорить с духом отца.
Старик развернул своего жеребца, подхватил второго за уздечку и потянул его вслед за собой. Я остался один. Разыскал небольшой холмик с надгробием, развел от факела маленький костёр, бросил в огонь пахучих трав, попросил у отца и духов помощи в розысках моего пути. Может, эта неожиданная встреча и злые глаза молодого путника вывели меня из себя, но духи молчали. Я долго всматривался в огонь. Постепенно он затухал, оставались угольки, они покрывались белёсой мукой пепла, становились похожи на глаза волков, пристально всматривались в мою душу. Я уходил в какую-то неведомую страну… чудную страну, полную удивительного… я проваливался в сон.
Длинная чёрная дорога, огромные дома - как соты, и ревущие колесницы, и я сам на такой же, плюющей жаром и дымом, лечу по этой удивительной дороге, по сторонам бешено проносятся чахлые деревья. Руки и ноги сами знают, как управлять повозкой, крутят колесо, на что-то там нажимают, что-то дергают. А я смотрю вперёд, не в силах дышать полной грудью. Вспоминаю, что всё это сон - и успокаиваюсь. На обочине стоит молодая девушка, властно вскидывает руку, и я покорно останавливаюсь. Я решаю для себя, что она воительница. Её ноги плотно облегают удобные кожаные штаны, свободная рубашка из голубого хлопка совсем не стесняет движений, но и не скрывает очертания прекрасной груди. На ногах что-то очень удобное: я не могу подобрать определение, но понимаю, что и сам предпочитаю в этом мире такую же обувь. Несколько упругих шагов, изящный наклон: «добросишь на Кожзаводскую?». Видя моё замешательство, продолжает: «я заплачу сколько скажешь, я уже правда опаздываю».
- Хорошо, только скажете, как туда добраться. Я не местный.
- А… ну, это не проблема, до горизонта и налево, там покажу. А если не сильно занят, подожди меня, а потом обратно отвезёшь?
- Договорились…
До «горизонта» было не так уж и далеко, через некоторое время я буквально уперся в дом. Руководимый подробными наставлениями я лихо поворачивал между домами, пока не получил приказ остановиться «вон у того зеленого подвальчика, а у тебя клеевая тачка». Она выпорхнула из «тачки», нырнула в подвал и очень быстро вернулась, прижимая к груди длинный сверток, в котором явственно угадывались очертания меча. Я был прав – точно, воительница.
- Что, интересно? Хочешь покажу? – не дожидаясь моего ответа, она положила сверток на «тачку», бережно развернула его, и на свет появился великолепный прямой меч, он казался скованным из света. Я невольно вылез из «тачки» и сделал несколько шагов в её сторону, девушка легко взмахнула мечом, и холодная сталь уперлась мне в горло…
От прикосновения холодной стали я проснулся. В свете утреннего солнца у моего горла блестел меч. Уверенная рука молодого спутника Алимбфаста чутко следила за моими движениями, и излишне резко пошевелившись, я бы наверняка получил ещё один рот, но уже на шее.
- И ты сможешь так спокойно прирезать человека, с которым ты не так давно делил трапезу, и с кем ночевал под одной крышей? Безоружного человека?
- Ты не человек! Ты орк, проклятое семя, вы хуже свиней в грязи!
- Тогда что ж ты не прирезал меня спящим, если ты обычный мясник? Ну, что ж, я открыт, убивай меня - что медлишь?
Видя его кол##ания, я подался вперёд. Несомненно, я сильно рисковал, но план мой удался - чтобы не пропороть мне горло, он чуть ослабил нажим острия, этого мне было достаточно: в падении на спину с кувырком я ногами выбил из его рук меч, продолжая движение я оказался на корточках и быстро выпрямился. Теперь мы стояли друг напротив друга, уже одинаково безоружные.
Оскорблённый моей уловкой, он кинулся в драку, и хоть был не слаб, но до дорвага ой как далеко помощнику хрониста. Я был старше, сильнее, и к тому же гораздо опытней, причём опыта набирался не только на тренировочных площадках, но и в реальных поединках, как в одиночных боях, так и в составе отряда дорвагов. Несколько отработанных движений, и мой противник уткнулся лицом в пыльную придорожную траву. Меня очень подмывало надавать ему плюх, но я пожалел его и без того ущемлённое самолюбие. Забияка поднялся слегка покачиваясь, но одного урока ему показалось мало, он вновь яростно атаковал. Я мог легко ему сломать что-нибудь или даже убить, но так поступать с неразумным мальчишкой было бы верхом изуверства, поэтому я чуть сместился в сторону, выставив левую ногу, и слегка перенаправил движение удальца. Нелепо размахивая руками, он влетел в ручей. Через несколько мгновений задира сумел встать на карачки, и из воды вынырнул мокрый котёнок, нет, баскан меня дери - кошечка. Похоже, и сам хронист не догадывался о природе своего спутника, раз предупреждал о кострах в святом месте.
- Ты, ты… чурбан! Орк! Варвар! Мужлан! – она явно не ожидала такой развязки нашего поединка – как, впрочем, и я сам.
-  А ты - мокрая кошка, которая суёт свой нос в неженские дела!
Беретку ученика уносило течение ручья, а по плечам девушки разметались тяжёлые мокрые волосы. Одна наглая прядка всё время спадала ей на лицо, девушка морщилась, старалась её сдуть, но тщетно. Это было так смешно, что я не выдержал и прыснул. Что-то в ней было неуловимо знакомое, но как я ни напрягал память, воспоминания расплывались и ускользали.
- Ну, что стоишь как идиот, помоги мне выбраться, да разведи огонь - я же замёрзла!
- Странно всё это слышать от человека, еще несколько минут назад мечтавшего перерезать мне горло.
- Я и сейчас об этом мечтаю, но есть дела поважнее, чем твоя никчёмная жизнь.
Я ухватил её за запястья и рывком выдернул на берег. Моё кострище ещё теплилось, быстро раздув огонь я отправился за своими лошадками. Хоть ничего её размера у меня и не было, но всё же сухая одежда лучше, чем мокрая. Когда я подошел, ведя лошадей в поводу, девушка дрожала, скукожившись у огня.
- На, переоденься, а то совсем закоченела - лечи тебя потом.
- Спасибо, только ты отвернись.
          - Да не бойся, я на мокрых кисок не клюю, – я поспешно отошел в сторонку, уж больно последняя фраза двусмысленно прозвучала. Но девица, кажется, этого не заметила. Я быстро собрался, навьючил перемётные сумки на своих коней:
          - Ну всё, прощай, может ещё и встретимся. Хотя если ты будешь кидаться на меня как баскан, я сорву хворостину, сниму с тебя штаны и на время забуду своё почтение к женщинам, да так, чтоб ты неделю не могла ни на коня, ни на лавку сесть.  - Не дав ей ответить, я вскочил на коня и отправился своей дорогой.
Без труда разгадав знаки, оставленные матерью - а в том, что это была именно её рука, я почти не сомневался, уж слишком много было знакомых символов – я уверенно направил лошадок в глубь леса. Теперь – если, конечно, я правильно решил загадку - я знал дорогу к хижине. Леса меняются не так сильно, как люди, и большинство примет осталось почти неизменным. Я ехал не скрываясь: дорваг в лесу не вызывал подозрений. Несколько раз на пути встречались недавние буреломы и заросли кустарника, но объехав их, я без труда находил дорогу, точнее - не дорогу, а направление. Может, я и вправду что-то помнил, или это воображение играло со мной в свои игры, но мне начинало казаться, что я узнаю эти места. Я только раз спешился, чтобы переменить коней и дать им напиться у ручья, а перекусить можно и в седле. Солнце ещё не коснулось верхушек сосен, когда я выехал к заветному урочищу. Дальше двигаться верхами было невозможно, я спешился. Раздвигая кусты, начал осторожно спускаться, ведя коней в поводу. Впервые я задался простым вопросом, который у другого возник бы еще до начала путешествия – что я надеялся найти в покинутом доме, что спросить у давно потухшего очага? Моё движение замедлилось, ответов я не находил. По дну урочища весело журчал ручей, становилось темно и, найдя местечко посуше, я остановился на ночлег. Негоже ночью тревожить духов, неизвестно ещё, как они воспримут моё возвращение. «Сперва те, кто от тебя зависит, а потом сам» - следуя мудрому совету отчима, я расседлал коней, напоил их и пустил пастись. Разложил маленький костерок, согрел чаю, наскоро перекусил. В урочище, да еще так близко от ручья было довольно прохладно, и я завернулся в одеяло, пригрелся, сон сморил меня очень быстро.
Все те же огромные как скалы дома, та же дорога, та же «тачка», откуда то выскакивают слова-названия, и я точно знаю, к чему они подходят. Как в руках опытного кузнеца самый простой кухонный нож рассказывает свою историю, так и сон услужливо подсказывал мне значения слов, накрепко связывая их с реальными предметами: я быстро сообразил, что «машина» -  это и есть «тачка», а «хундаи-соната» - её кличка, на ногах у меня «кроссовки», а та голубая хлопковая рубашка, что одета на моей спутнице, называется «джинсовка». Я как бы просыпался в своём сне, как это ни дико звучит, и притом я знал, что это просто сон. Я не всё я еще понимал - спутница говорила много незнакомых слов, какие-то из них я понимал легко, а некоторые так и остались для меня загадкой.
        - Так… сейчас на перекрёстке направо и чеши почти до парка, я там покажу, где припарковаться.
Как я понял, «припарковаться» - это приблизиться к парку, прижаться к нему и наверно остановиться где-то рядом. Может, я прав, а может, и нет, но на всякий случай я кивнул.
- Там сейчас почти все наши собрались – ну, конечно, те, кто в городе остался. Сегодня маленький турнир, я для того и так торопилась за мечом заехать, ой, ну и утру же я сегодня кое-кому нос, чтоб сильно не задирала.
- А что за турнир?
- Да так просто - кто-то пофехтует, кто-то из лука или арбалета постреляет, да сам увидишь, что я рассказывать всё буду, мы уже почти приехали. Так, тут сильно не гони, здесь часто гаишники пасутся.
- Пасутся? Но если они травоядные, то зачем им на нас нападать-то? Может, лучше наоборот скорость прибавить?
- Они, точно, «зеленью» питаются, но другой. Штраф с тебя сдерут, милиция это. Чудной ты…
Милиция - это добровольная сельская дружина, которая, отработав в поле или мастерской, выходит следить за порядком, я про такое слышал. Правда, у дорвагов милиции не было, у нас и так каждый - «милиционер».
- Тогда понятно. Милиция -  это помощники вашего старосты.
- Приколист ты, всё наизнанку выворачиваешь! Да всё, проскочили уже, они и радар навести не успели. 
Я однажды видел парк в городе вокруг дома знатного купца, там на удивительных деревьях порхали разноцветные птички, били фонтаны, парк был окружён скованной гномами прочной  решёткой… но то, к чему мы приближались, больше походило на кусочек наших лесов среди асфальта и бетона (вот ещё два слова выскользнули, и я сразу понял, что «асфальт» - это дорога, а из «бетона» сделаны эти серые коробки домов, ограждение на дороге и ещё многое). «Парк» был окружен хлипким железным забором, покрытым где черной краской, где ржавчиной, часть прутьев была согнута, а кое-где и выломана.
- Теперь вдоль забора и за поворот, там ещё метров двести и «стоп-машина», там мы твою тачку и оставим. Ты не тушуйся, там все свои, походишь, посмотришь, понравится - ещё приедешь, нет так нет. А то некоторые нас считают придурочными… ну, понятно такие и среди нас есть, но где их не бывает? Сегодня будет, в общем, простая дружеская встреча, особо-то и поединков не будет – знаешь, народ собирается в выходные, иногда просто чтоб побыть вместе, а сегодня еще и наш Гном приедет, привезёт кое-что на продажу. Я-то себе у другого мастера заказываю, но кое-кто и у него покупает, – последние фразы она договаривала, уже выбираясь из машины.
Мы пролезли через забор, пошли по тропинке – «знаешь, когда мы действительно устраиваем турнир, то все приходят в костюмах, кто-то даже в полном боевом доспехе - и красиво, это настоящий праздник получается, ты не обижайся, но когда придём, я тебя на немного оставлю, мне нужно кое с кем кое о чём почирикать, это правда очень важно».
- Да на что мне обижаться я же караванщик, ой, извозчик. Похожу, посмотрю, полюбопытствую.
- И ещё здесь обычно обращаются по никам друг к другу – ну, по придуманным именам.
- По кличкам?
- Нет, не по кличкам и не по прозвищам: и то и другое даётся другими, а ник человек придумывает себе сам. Вот у меня Низель ник, а ты пока придумай себе.
Мы вышли на большую площадку для каких-то состязаний, вдоль неё стояли вкопанные в землю скамейки и парочка столов. Я внимательно разглядывал собравшихся и одновременно прикидывал в уме, как бы себя назвать, «Орк - это наверно не совсем то, что надо, Уруктай - тоже не имя… назваться так, как назвала мать? Не знаю, вроде здесь так не принято, вот же задача. А если слепить? А? Орктай или Урорк… Нет, последнее я со своей картавостью и сам-то не выговорю, так что остановимся на первом.
- Ну что, придумал? Как тебя называть?
- Орктай.
- Вот и славно. Пошли, я тебя познакомлю.
Мы направились к столам, нас приветствовали, кто-то начал по-дружески обнимать Низель, похлопывать по плечу, нас оттеснили друг от друга, но я не обижался. На меня бросали заинтересованные взгляды – и не более того. Я постепенно выскользнул из толпы и пододвинулся поближе к столам. Там на мешковине разложены были клинки, самые разные, от ятаганов и мечей до метательных ножей и стилетов, а вот привычной мне даги не было ни одного. Я предпочитал прямой меч и дагу, небольшой кинжал, называемый частенько «леворучником». Мне это всегда обеспечивало хоть и небольшое, но преимущество, потому что я практически одинаково владел обеими руками. И это касалось не только оружия, но и повседневной жизни. Потому я и любил орудия - и боя, и труда - не приспособленные специально для одной руки. А этот кинжал хоть и назывался «леворучником», но по форме и сечению рукояти и клинка мог использоваться любой рукой. Я стоял, разглядывая оружие, насечку, гарды, рукояти и клинки, и меня не покидало ощущение чего-то не совсем правильного – игрушечного, что ли, а не то издевательства или шутки. Ой, да меня же предупреждала Низель, что это турнир! Вот потому столько внимания и уделено красоте узора, а не проковке меча. Хотя что грешить, попадались и очень приличные клинки, особенно среди ножей и кинжалов. Некоторые из увиденных мной украсили бы настенные ковры в каком-нибудь замке, но в поход бы я с таким не пошел, жизнь дороже красоты. На любом базаре или в оружейной лавке я бы давно попробовал всё клинки, примерил их к руке, но тут я не знал, как себя вести. Из замешательства меня вывел сиплый, громкий и одновременно как бы надтреснутый голос:
- Эй парень! Ты, видать, новенький тут. Как звать то?
- Орктай.
- Орктай? Такого имени я не слышал никогда, а я Колька, Колька-Гном, почти оружейник. Вот, пытаюсь что-то делать.
На гнома он не очень-то походил, хотя был коренаст и, видимо, неимоверно силён - я всегда удивлялся, как гномы могут выполнять ужасно тонкую работу по отделке оружия своими мощными руками. Наверно, меня сбивал с толку гладко выбритый подбородок - тогда я мысленно прирастил к Колькиному лицу бороду по всем канонам сыновей Дьюрина… а ведь и правда гном!
- Я видел, тебя Низель привела, а это одна из лучших рекомендаций.
- Да в общем, не она меня привела, а я её подвёз, вот она меня и отблагодарила, пригласив сюда, как положено по законам вежливости.
- Аха, не дурак - понял, ты на наших не смотри, они не черствые, просто дают тебе время присмотреться, вот и не подходят. Это только я, старый наглец, могу себе бестактность позволить: это не от наглости моей природной, хотя и ей меня боги наградили в избытке. Понимаешь, я тут как бы немного в стороне - не мечами машу, а молотом. Это даёт мне много поблажек, а я ими и пользуюсь. Вот и ником не обзавёлся, так с именем и хожу. Хотя секиры я люблю и топоры боевые, – всё это он говорил, беспрестанно протирая и перекладывая оружие. – Ну, что ж ты только смотришь? Если что по вкусу - выбирай, смотри, пробуй. Только уговор: гвозди не рубить!
- Гвозди? А у вас что, зубил нет? – я искренне недоумевал. – Это сколько же нужно выпить, чтоб до такого додуматься?
- Ну-ну, – он, похоже, не понял, говорю я серьезно или шучу над ним, – есть у нас такие, что сталь на гвоздях пробуют, да чтоб зазубрин не было. Ну да ладно, проехали, ты давай выбирай.
Я начал более тщательно осматривать разложенное оружие. На то, что казалось мне игрушками, я даже не обращал внимания, но остальное обследовал весьма тщательно. Вскоре я отложил пять простых прямых мечей и несколько кинжалов, хоть и без кольца на крестовине, но вполне способных заменить дагу. Попробовал выбранные в руке, крутанул - три меча отсеялись сразу. Центр тяжести у них был смещён, и достаточно сильно: пару раз таким можно махнуть, но в поединке рука моментально устанет, да и связки на кисти можно растянуть. Ещё один не устроил меня из-за рукояти - и красивая, и удобно лежала в руке, но была сделана из странного полупрозрачного материала, больше всего похожего на намыленное стекло. Этот меч попросту стремился вырваться из рук. Прослушав клинки, я отложил ещё один меч, у него была в голосе какая-то надтреснутость, создавалось впечатление или неравномерной проковки, или внутреннего дефекта стали, скрытого от глаз. Примерно то же произошло и с кинжалами. Кто бы их ни делал, одно знаю точно - не гномовская это была работа.
- Вот эти мне нравится, они вполне ничего, сгодятся, – я сначала сказал, а потом только понял, что могу обидеть хозяина. Но он, как ни странно, лишь рассмеялся:
- Именно! Ты прав, Орктай, всё это полная туфта, только кабинеты ими и украшать, но для турнира, я думаю, сгодится. Ты будешь участвовать? Если да, можешь взять то, что выбрал, после турнира вернёшь - и всё.
- А мне можно участвовать?
- Ну, а почему нет? Скажи Низели, что хочешь попробовать, а могу и я тебя в списки включить, а то и сам. Вон, видишь - девушка стоит… нет, не та, чуть левее, её Габриель зовут, у неё и запишись. Ну, парень – удачи!
- Спасибо.
Я побродил по полю, знакомясь с людьми, почти все задавали вопрос «ты будешь участвовать в турнире?» - и я решился, отправился искать Габриель. Она стояла в небольшой группке, где обсуждали порядок участников. Я еще не успел и рта открыть, как с другой стороны к нам подскочила Низель.
- А, вот ты где! Позвольте вам представить - Орктай, он приезжий, пришёл посмотреть, вернее, это я его притащила. – Со мной достаточно вежливо, но сдержанно поздоровались: видимо, несмотря на Колькины слова, пришельцев здесь не очень жаловали.
- Ну, и как тебе тут? 
- Нормально, Колька пообещал одолжить меч, если я решусь поучаствовать в турнире.
- А что, здорово, это ты молодец. Ещё окажется, что я притащила тёмную лошадку.
- «Тёмную лошадку»?
- Ну да, тебя то есть. Габриель, запиши его, пожалуйста.
          - О, отлично, а то мы здесь голову ломаем - такое число участников неудачное, что как схватки ни распределяй, по-любому к последнему бою трое оставалось…
Быстро обо всём сговорившись, Низель повела меня к небольшому павильону, расположенному чуть в стороне. Мы взяли по стаканчику почти чёрного обжигающего напитка - я вспомнил, что он называется «кофе»,  а еще я знал и помнил, что его горьковатый вкус мне очень нравится.
- Слушай, что-то я твоего согласия не спросила, а записала тебя. Ты хоть немного фехтовать умеешь, ну, с мальчишками, там, в рыцарей играли в детстве, на палках сражались?
-  Само собой.
- Ну тогда ладно, а то я что-то не подумала. Честно говоря, большая часть народа элементарно интересуется эльфами, гномами, орками, играем мы в них…
- Играете???

Ответа я так и не получил - испуганные лошади громко заржали, и я вскочил на ноги. Из утреннего сумрака на нас смотрело несколько пар волчьих глаз. Волков скорее привело любопытство, чем голод: летом в лесу полно гораздо более легкой добычи. Я подбросил в костёр несколько сухих смолянистых веток, и глаза исчезли. Скоро можно было отправляться в путь, и я не стал снова ложиться, решил хорошенько перекусить, пока есть возможность. Подкрепившись, неторопливо собрался, равномерно навьючил лошадей и отправился в путь. Уже через час я настолько приблизился к своей цели, что начал замечать в низине какие-то строения.
Урочище расширилось, ручей образовал небольшое озерко, и на его берегу стоял небольшой дом и несколько сараев. Значит, это и есть моя родина? На противоположном от дома берегу резвились молодые волчата, их было много. На небольших взгорках грелись на солнце взрослые волки. Наверняка, где то рядом есть и логовища, да не одной волчьей семьи. Время года сытое, и если не беспокоить «хозяев», можно не ожидать нападения, вот только лошадей нужно укрыть в надёжном месте. Да и не отступать же после стольких поисков… Я не торопясь, не делая угрожающих движений, по большому кругу стал приближаться к дому. Волки, похоже, не особо встревожились при моём появлении - они чувствовали за собой правоту и силу. Видя их реакцию, я более спокойно продолжил свой путь. Сперва нужно было позаботиться о лошадях. Я внимательно осмотрелся: никакого намёка на коновязь не было – похоже, мои лошадки появились здесь первыми из своих сородичей. Но приземистый сарай без окон и с крепкой дверью нашелся, и вскоре лошади были надёжно в нём укрыты. Я собирался сначала внимательно осмотреть двор и постройки снаружи, но поймал себя на мысли, что просто тяну время, и решительно зашел в дом.
Должно быть, я всё-таки совсем бесчувственный болван, раз ничего не чувствую, кроме простого любопытства. Возможно, права была спутница старого хрониста… Так-так, и с чего это я её вспомнил, интересно? Ну да ладно, не прирезала ведь. А она мокрая такая смешная, и злая, и беззащитная какая то - «Ты, ты… чурбан, орк, варвар, мужлан…» - потешно. Я постарался выкинуть её из головы. Кругом висели тенета паутины с высохшими от старости мухами,  я нашёл в углу палку и стал накручивать на нее паутину, так что скоро можно было приступать к осмотру. Дом, невзирая на свои скромные размеры, состоял из кухни, трёх комнат и чулана, причем чулан был явно пристроен позднее, а может чуланом до моего рождения была одна из комнат. Центром дома была большая почти круглая печь, если топка и плита расположились на кухне, то остальные комнаты обогревались её боками, вполне разумный подход, зимой везде тепло.
На полках стояли крынки и множество деревянных тарелок, кружек и кубков. И по внешнему виду и по рисункам они почти полностью повторяли два кубка, покоящихся у меня в седельных сумках - еще одно доказательство, что я попал в родной дом. Я прошелся по дому. Все говорило о том, что здесь когда-то жили мужчина, его женщина и маленький ребёнок. На стенах висели всевозможные охотничьи приспособления - и хорошо знакомые мне, и не привычные взгляду. В одной из комнат был собранный ткацкий станок с ошмётками нитей, и тут же прялка - немного необычной формы, но все одно. Наши дорвагские прялки как бы устремлены вверх, снизу педаль, над ней колесо и уже строго над колесом всё остальное, а тут колесо располагалось сбоку, как будто привычную мне прялку наклонили на бок под довольно большим углом, и так и приделали ей ножки. В одной из комнат я увидел большое супружеское ложе, покрытое кусочками ткани и всякой трухой – возможно, это были остатки матраса и всего остального.  Я не решился зайти в комнатку, что показалась мне детской, струсил и всё… а вдруг это чулан или оружейка… нет, лучше потом.
Я вышел из дома, решив оглядеть двор и сарайки. Весь двор зарос высокой травой, солнце поднялось уже высоко и становилось жарко. Послышалось ржание лошадей - их нужно было напоить и задать им корма. Но рвать траву руками дело долгое и утомительное, да и сколько травы нужно нарвать, чтоб накормить двух лошадей! Я отправился на поиски чего-нибудь вроде серпа, но мне повезло гораздо больше: в том самом «лошадином» сарае я нашел подржавевшую косу. Отбить её и немного наточить было делом нескольких минут, тем более что все нужные инструменты были заботливо смазаны и хранились в неком подобии кузни. Эх, с  каким наслаждением я скинул с себя сапоги, куртку и рубаху, оставшись лишь в полотняных штанах. Хоть росы уже не было, несколько первых размашистых взмахов я начал со слов «коси коса, пока роса». Уже через пару минут я не мог обхватить руками накошенную траву, пришлось делать две ходки. Я решил немного расчистить двор и делал проход за проходом, от этой спокойной неторопливой работы кровь быстрее побежала по жилам. Спина покрылась капельками пота - скорее от жаркого солнца, чем от усилий. По мере очищения двора очищались и мои мысли, все они сводились к простой скороговорке - на дворе трава, на траве дрова...
Оставив скошенную траву подвяливаться в валках, я отправился к озерку. У меня было с собой кожаное походное ведро, да и из дома я прихватил еще одно –большое, деревянное. Волки продолжали заниматься своими повседневными делами, их моё появление не заботило. Я умылся сам и наполнил вёдра водой,  напоил лошадей и снова вернулся набрать воды и себе на вечер. За этими, такими повседневными заботами быстро летело время, нужно было подумать и о себе, вот только разжигать огонь в доме я не стал - быстро соорудил на улице небольшой очаг, подвесил котелок с водой, предварительно бросив в него несколько пахучих травок. По нашим дорвагским законам огонь не должен греть «пустую» воду - могут обидеться и духи огня, и духи воды, хотя я не раз убеждался, что те же басканы или истерлинги, да и прочие народы спокойно вешают на огонь посуду, ждут, когда вода закипит, и только тогда начинают что то опускать в котелки или чайники.
На поверхности воды стали собираться маленькие пузырьки, потом крупнее и крупнее, и скоро в котелке булькало и пузырилось моё нехитрое варево – куски копченой оленины, засушенные до каменного состояния ленточки теста, разные травки и коренья для вкуса. Я осторожно снял котелок и оставил его остывать - куда мне было торопиться? Стал заваривать чай и всякие травки, «немного чаю, немного лесного чаю - и хорошо!» - так любил приговаривать отчим, когда мы ночевали на охоте. Наконец забил себе трубочку крепким табаком, затянулся и сначала даже закашлялся, и тут сообразил, что с тех пор, как выехал из своей деревни, я не разу не курил. Странно, ведь больше недели прошло с тех пор, а мать меня всегда ругала за пристрастие к табаку. Еда хоть и была не сильно изысканная, но питательная и вкусная, я быстренько выхлебал весь котелок и приступил к чаепитию. Мне почему-то сразу вспомнился вкус и аромат напитка из моего сна, как он там бишь… ах да, кофе. И горький, и приятный, хотя может моим сестрам этого не понять - они обожали сладкое, пекли всегда к  чаю кучу всяких плюшек, и простых посыпных, и со всякими начинками. И как только они умудрялись оставаться такими же стройными и гибкими? Не зря у нас говорят, что «жиреют не от обильной еды, а от ленной жизни». Наверно, в этот кофе тоже можно добавить сахару. Так с трубкой и чаем прошло еще порядочно времени, солнце клонилось к закату, я вскочил: негоже оставлять посуду с остатками пищи, зачем злых духов подманивать.
Волчата прекратили свои игры, взрослые волки, то и дело позевывая, прохаживались вдоль противоположного берега, изредка бросая на меня косые взгляды. Вот интересно, мы говорим «заяц косой», он-то не может повернуть шею, оттого и глаза скашивает - а про человека, который не может ворочать шеей, говорится, что у него «волчья шея». Так это что получается, зайцы с «волчьими» шеями или волки с «заячьими»? Чтобы не напрягать обстановку, я быстро перемыл посуду и поспешил к дому.
Первый ночлег в «родном» доме после стольких-то лет… Конечно, удобней всего было бы стряхнуть всё с кровати родителей, но я откровенно постеснялся это сделать и постелил себе на лавке в кухне. Перед сном решил ещё раз пройтись по дому - ведь там была маленькая комната, и с некоторым трепетом я все же зашел в нее. Маленькая кроватка, лавочки, огромное количество резных фигурок, деревянные мечи, такие же маленькие ятаганы, а посреди всего этого детского счастья стояла деревянная лошадка на полукруглых полозьях, на неё можно было садиться и раскачиваться вперёд и назад, вперёд и назад. Вот только голова у лошади была действительно больше похожа на волчью.  Я долго стоял и смотрел на всё это, потом уселся в угол, вытянул ноги на полу и так сидел, иногда касаясь лошадки рукой: она начинала раскачиваться вперёд и назад, вперёд и назад, раскачивалась долго и наконец останавливалась, а я вновь легонько подталкивал её, и она снова начинала своё движение…
Первый бой был между высоким,  статным эльфом и небольшим, но очень коренастым гномом, и фехтовали они на мечах, что было дольно странно для сынов Дьюрина, предпочитавших боевые топоры или секиры, ну, или боевые молоты. Может быть именно поэтому у гнома ничего толком и не получалось. Звуки ударов не казались мне металлическими, и я заподозрил, что схватка происходит на деревянных мечах. Вообще-то правильно, даже в шутейном поединке можно нанести нешуточные раны и увечья. Во второй паре вышла Габриель и молодой боец, судя по внешнему виду - с большой примесью харадской крови. Их поединок был красив, они сшибались, фехтовали, выполняли ложные выпады и обманные движения, сменяющиеся яростными атаками. Несмотря на несколько различную манеру боя, в чём-то неуловимом они были похожи, может, именно излишней красотой? Они упивались ритмом и песней схватки - на мой практичный взгляд и Габриель, и её соперник уже по нескольку раз могли бы окончить поединок не менее красивым завершающим ударом, но его так и не было. Победила более хладнокровная Габриель, да простит мне женщина такие слова.
Как я понял правила турнира, чтобы избежать случайностей на первом круге, каждый участвует «до второго поражения», то есть каждому даётся второй шанс, причём больше со своим победителем он не встречается. Но во втором круге, где должно было остаться восемь бойцов, применялось правило «проиграл – уходи», или, как объявлял Мудрейший на наших дорвагских праздниках доблести, «умереть можно только один раз». В обеих системах были свои плюсы и минусы, обе они применялись в нашей деревне, но не вместе, а по отдельности. Для турниров ветеранов применялась первая, а для того, чтоб показать молодым, что в бою второго шанса не бывает и не всегда побеждает более искусный и сильный - а также для воспитания характера и умения проигрывать - в схватках молодых бойцов использовали только вторую систему.  Я и сам так однажды выбыл в самом первом бою и проиграл мальчишке, который участвовал в турнире первый раз. После сигнала Мудрейшего мы стали сходиться, я уже продумал атаку, но неожиданно для себя полетел кувырком и завалился прямо под ноги противнику, который не замедлил подставить к моему затылку остриё меча. Меня свалил сломавшийся каблук. А то, что в следующей же схватке мой победитель не продержался и минуты, только добавило всем веселья. Большего унижения я не испытывал за всю свою жизнь: ну ещё бы, победитель двух последних лет вылетел в первом бою. Отчим меня утешал очень своеобразно:
- Зря ты злишься, это тебе наука на будущее. Во-первых, не зазнавайся и всегда относись с уважением к противнику. Во-вторых, случайностей много, умелый боец их использует, а слабого они губят.
- Значит я плохой?!
- Нет, не плохой, а молодой и неопытный. Хоть твой противник и более слаб, но он воспользовался твоим промахом, а ты не смог. Случайно падая перед ним, сгруппируйся, прокатись и нанеси удар снизу в подбрюшье - это твоя вторая ошибка.
- Значит, есть еще и первая?
- Конечно, есть. Ты злишься, что из-за недоразумения проиграл бой.
-  Но в этом же каблук виноват.
- Нет, и тысячу раз нет! Это твой каблук, часть твоего снаряжения – значит, ты вышел на поединок не готовым к бою: что сломанный меч, что каблук –результат-то один. Нельзя пренебрегать мелочами, в бою и походе их просто нет. Вспомни прошлый год: «мелочи», которыми ты воспользовался и не только победил, но и выжил сам и спас многих. Помнишь баскана в мифриле? Какими путями попал к нему этот сработанный в подземных кузнях доспех - одним Валар известно. Сколько он наших положил… и ты бы там тоже остался, если бы не эти «мелочи».
Я чётко помнил тот бой, баскана в мифриловой броне, явно не по нему кованной, но от этого не перестававшей быть надёжной защитой своему новому хозяину. Надеясь на мифрил, он сражался отчаянно, как берсерк, но эта уверенность в доспехе его и сгубила. То ли от незнания, то ли от спешки баскан неплотно затянул всего один ремешок с левой  стороны доспеха. Для меча такая щёлочка была маловата, но я всё же рискнул. После очередной его атаки я выпустил из рук меч, и баскан, настолько уверенный в доспехе, от которого отлетали мечи и стрелы, решил развалить надвое мальца с «леворучником», и начал замах по большой дуге. Он напрочь забыл свою же басканскую поговорку  «мечом можно поразить на расстоянии, а стрелой заколоть» и, мгновенно перекинув дагу в правую руку, я нанёс удар, который и решил, кому из нас жить. Я явственно видел в прорезях шлема удивленные глаза баскана, уже торжествующего победу…
Сон во сне был так ярок, что я чуть не пропустил свою очередь выходить на ристалище. Только весьма ощутимый толчок Колькиного локтя под рёбра вывел меня из задумчивости. Колька протягивал выбранное мной оружие. Наверно, я всё же был неправ - у меня и моего противника были обыкновенные стальные клинки, правда, без должной заточки. Скорее всего, каждый сражался чем хотел и мог. Я решил для начала не показывать все свои умения и приёмы. Здесь меня никто не знал, и не было необходимости сразу раскрывать все карты, так что наш бой действительно напоминал развлечения мальчишек с деревянными мечами. Мы фехтовали, но, в отличие от Габриель и её соперника, это вряд ли было красиво. Для меня главным было не проиграть, а моему сопернику - победить, поэтому он больше атаковал, а я спокойно ждал его ошибки. Он излишне сильно размахивался для удара и вскоре за это поплатился - такой ошибкой смог бы воспользоваться и мальчишка-фехтовальщик, которого я из себя изображал. Колька-Гном был явно недоволен.
- Слушай, Коль, ну что ты как от тухлого яйца скривился?
- Знаешь что, парень, после того как ты выбирал меч, я ожидал от тебя большего. На это я в любом дворе могу посмотреть, после третьеразрядной кинушки о рыцарях или пиратах.
- Ну ладно, не злись. Зато я не проиграл - это же турнир.
- Всё, проехали, изыди с глаз моих, боец от слова боюсь!
Я усмехнулся: значит, Колька не разгадал мою хитрость. Обманывать его я не хотел, но лучше приберечь кусок пирога для дорогих гостей. Я следил за поединками, отмечая сильные и слабые стороны бойцов. Один из них – эльф с «конским хвостиком» из почти белых волос - явно умел биться и не тратил излишнее время на слабых противников, хотя и играл с ними. Его схватки были жестки и эффективны, он мощно отбивал меч, уводил его сильно в сторону, противник валился, а эльф стоял и ждал, когда тот поднимется. После нескольких падений его противник уже ни о чём не думал, кроме как поскорее закончить это издевательство над собой, затем следовал красивый выпад эльфа, и бой завершался. Эльф был здесь явным лидером, каждую его победу приветствовали бурными рукоплесканиями, он пожимал руку побеждённому и церемонно раскланивался. Впрочем, несмотря на всеобщее восхищение «героем», сам он бросал быстрые взгляды в сторону Низель, а она морщилась, почему-то  доставляя мне этим искреннюю радость. Второй мой поединок практически не отличался от первого, только противник был более осторожен, хотя это ему не помогло. Я вдруг понял, что за всеми своими воспоминаниями я пропустил первую и вторую схватку Низель, и стал внимательно смотреть следующую. Как бы ни была одета воительница, сущность не скрыть: в её поединке сплелись воедино красота боя Габриель и эффективность Светловолосого. Схватка была размеренной, даже немного с ленцой, но при первой же ошибке противника бой завершился.
Судья назвал восьмёрку оставшихся и объявил перерыв. Я и радовался, что Низель была в их числе, и огорчался - мне очень не хотелось с ней биться. Я понимал, что должен или победить её, или проиграть ей: ни того, ни другого мне одинаково не хотелось. Еще остались Габриель, Светловолосый – вот с ним я бы с огромным удовольствием померялся бы силами, и это, похоже, из-за его откровенных взглядов на Низель. И ещё четверо неплохих бойцов – гном, горбоносый южанин, девушка со смешным разноцветным ёжиком на голове и еще один эльф.
- Ты в восьмёрке! Что ж, это совсем неплохо. Только ты, по-моему, хитрый малый. Я видела блеск твоих глаз, там, возле подвала, да и Колька мне рассказал, как ты меч выбирал. Я права?
- Как тебе сказать… Ну, мне оружие с детства интересно, я его много видел, кое-что приходилось починять.
- А, как хочешь… все-таки подобрала я черную лошадку на дороге.  – Я мог возразить, что вообще-то это я её подобрал, но спорить не стал. С бабой спорить себе дороже, вот и например моя несостоявшееся убийца, попробуй с такой поспорь.