Ольга Хорхой
Новичок
Вне Форума
Ядяху ядомое ядущего
Сообщений: 35
Москва
Пол: 
|
9. Поход детей.
Эх, и получили мы горяченьких от орочьей бабки! Когда бы не Ррарх, вызывавший у нее невероятное почтение, разговор был бы намного неприятнее, но и без того ехидные фразы били в цель, то есть – по самолюбию моего спутника. В целом, не останавливаясь на особо издевательских замечаниях, можно передать смысл в нескольких словах – доверь что-нибудь майя, и он все загубит. А Ррарх – майя, и, что-то мне вспомнилось, слышала я о нем от Сарумана.
- Ррарх, вот мне на ум пришло, - воспользовавшись минутной остановкой в орминой речи, спросила я. – У тебя ведь, помимо изенгардских стекляшек, еще одно серьезное дело имеется.
- Да много всего, только проку-то! – бубнит урук, опасливо косясь на свирепую бабку.
- И школа рукопашного боя?
- А что – школа?! – вопрос, видать, по больному месту пришелся. – Школа – она школа и есть, у кого талант, так денег нет, а кто платит, так учить бесполезно.
- Так уж и бесполезно?
- Чаще всего. Тут же не одну силу надо иметь, не одно желание – в драке ты должен как бы… меняться, что ли… не внешне, у вас, на той стороне, таких слов нет, чтобы сказать правильно.
- Кураж?
- Может, и так, но это потом придет… Если, когда лезешь в драку, на тебя что-то находит, ребятишки говорят – «трясет, как от злости», «боли не чувствую», «не помню, как и кого бил». Научить драться можно каждого, а вот бойцами станут только эти.
- То есть, ребенок должен быть жесток изначально?
- Не жесток, нет! – машет руками Ррарх. – Он должен в драке становиться другим.
- Все дети жестоки, - вставляет веское слово Орма. – Надо бы тебе это, в конце концов, уяснить. Не злы по природе своей, но жестоки. Если ты думаешь, я это об орочьих детках, то ошибаешься. Ваши нисколько не лучше. Знаешь, что показывает младенец, едва появившись на свет? Он сворачивает кукиш! Только что пришедшее в эту жизнь дитя показывает всем, как оно ее видит – сует дулю вам в нос, а вы считаете, что он тянет к вам ручки, - бабка хмыкает и показывает вышеозначенный жест, да так резко, что я отшатываюсь.
- Ну, почему же? – миролюбиво отзывается Ррарх. – Это, как там, в Арде-2, называют… автоматизм. И ничего не значит.
- Не спорь! Я столько детей вырастила, сколько ты за всю свою жизнь не увидел, и я – нормальная орка, а не воплотившийся дух.
- Я рожден. Так же, как ты, и мою мать ты знала.
- Ну, да, знала, да еще знала, что она все здоровье растеряла, тебя выродив. Я еще понимаю, когда бы таркская баба так рожала, но чтоб орка… Я ей говорю: ты внимательно за сыном следи, не простой это орчонок… Вот и договорилась. И добро бы – дельный какой майя, а то – такой, которому самой природой предназначено дурости всякие творить.
- Ладно тебе, все ведь почти улажено! Проход отыщете, стражу поставите.
- Когда бы он мне был так нужен! Ты лучше скажи, что про стрелка тустороннего сочинять будешь? Не знаешь? Вот и я – тоже. А надо придумать. Вот еще геморрой сыскался на мою седую голову.
Я тщетно пытаюсь представить себе, в каком месте головы может, теоретически, образоваться эта болезнь прямой кишки, и лицо мое приобретает выражение, совершенно неподобающее для столь серьезного разговора. Орма окидывает на меня колючим взглядом и раздражается еще больше.
- Майяр, (выражение на русском-матерном, так что опускаю), хуже детей, право слово! Нагадите – и бежать. Развоплотили – воплотился заново, делов-то! Поиграли! А нам здесь – жить.
- Врешь ведь, бабушка… Тем из нас, кто остался, нисколько не легче. И воплотиться заново теперь невозможно.
- И правильно. И хорошо, - отвечает Орма уже не зло, а ворчливо, словно сама огорчена этим взрывом негодования. – Мне уже раз пришлось за вами дерьмо разгребать.
- Это ты про поход детей? Расскажи. Вон, Лера не знает, а ей бы надо – после иаретовых записей, для полной картины.
- Ладно… как-нибудь потом. Вот напьюсь вусмерть, тогда и рассказывать буду.
Ррарх подмигивает мне, и я понимаю, что поспать мне не удастся, придется теперь топать в трактир за пойлом для бабки. Но урук в который раз проявляет заботу, взявшись решать этот вопрос в одиночку, а меня доводит под руку до комнаты и даже разбирает постель. Постояв минут пять и убедившись, что при нем я раздеваться не начну, вздыхает, и, пожелав мне как следует выспаться, уходит.
Да, наверно, вскоре я войду в орочий ритм жизни, состоящий из дневных «трудовых подвигов» и ночных развлечений, когда на сон остается вряд ли больше трех-пяти часов в сутки, да и то – под утро. Ибо к моменту спаивания бабки я свежа и бодра, словно не было недавнего бдения у костра, драки в стойбище и километров двадцати пехом в оба конца.
- Ладно, пиши, - милостиво кивнула мне Орма после длительного возлияния, заполненного лишь бульканьем жидкостей и сердитым сопением Ррарха. – Когда мы ушли из Мордора, нас было шестнадцать. А когда добрались до цели – девять, включая меня. Но цель была бесполезна...
______________________________________________
... Земля еще ходила ходуном, и горы гудели и содрогались, но лава прошла стороной. Чумазые, залитые чужой и собственной кровью подростки, тяжело дыша, повалились на скальную площадку. Успели! Орма увела их в последний момент, и сейчас от Цитадели остались одни обломки, до конца не поглощенные застывающей лавой.
- Подростки? Так эти подонки бросили в сраженье детей? Сколько тебе исполнилось к тому времени, Орма?
- Почти двенадцать. Но я уже тогда была бойцом Цитадели. Мои подопечные еще не удостоились этого звания. Гевор, ты, наверно, думаешь, нас было много, «несметные полчища», да? Орочьи части, изрядно потрепанные, просачивались тайными тропами и безлюдными местами в Мордор, но дошли далеко не все. Шибко умные постарались задержаться в предгорьях Дунланда, иные ушли поближе к вастакам, и я думаю, в этом был чей-то умысел. То, что четыре года спустя всплыл, как по заказу, Приграничный союз племен, выдает умное руководство еще с момента Изенских бродов. Вряд ли это Логрзх, мне довелось беседовать с ним не единожды, он – шаман, и слегка не в себе, хотя как символ союза – вполне годится, с таким взглядом... но... у него, безусловно, есть советник, и хотелось бы мне увидеть его. Хоть бы знала, кто оставил нас голеньких в пекле. А случилось именно так – в битве при Мораннон участвовал гарнизон и все население Цитадели, включая не закончивших воинское обучение подростков и орчих из обслуги (впрочем, от последних не было толку), да только нас было мало. Нурненцы – вояки никакие, а южане из Ханната и Хенны, в большинстве своем слишком хитрожопые, постояли за нашими спинами, да и ушли, как только трясти начало. Моему отряду пришел на помощь Трыгх, тролль, крикнул – уходите, прикрою, но мы не смогли пробиться к воротам.
И вдруг заворчала гора, сперва – тихо, потом – все явственнее и громче, закачалась земля, и вулкан выбросил тучу горящего пепла. Земля дергалась, как раненый зверь, и воины стали падать, словно кто им делал подсечки. И орки, и воины «Последнего союза» впали в замешательство, а южане дали драла – уж кто-кто, а они с землетрясениями с детства знакомы. Снова рвануло, сильнее прежнего, посыпались камни. Резко потемнело, будто на сумрак дымного неба набросили еще одну пелену. Началась паника, люди, орки, тролли – все поняли, что надо бежать, но куда – мало кто знал. Орма подняла глаза, и увидела, как лава хлынула из жерла вулкана, понеслась по склону, ширясь и растекаясь. Повезло ли ребятам, или неведомо откуда взявшийся инстинкт направил их в нужное место, но они, в отличие от большинства соплеменников, сожженных или погребенных под обломками, выбрались в безопасное место. Тарки отступили, если не сказать – бежали в панике от буйства стихии, но то, что не успели сделать они, довершило землетрясение – стены Лугбурза пали, как-то странно, вовнутрь, будто нечто, ранее наполнявшее Цитадель, разом исчезло. По склонам катились камни величиною с дом. Тут уж стало всем не до беглецов, и подростки умудрились убраться из этого ада живыми. А теперь их было уже не найти, да и некому больше их было искать. Темнота стала столь плотной, что и сами они не слишком хорошо различали черты друг друга в такой густой и вязкой от гари черноте. Орма поднялась первая и оглядела свой отряд.
- Кхарог!
- Я, - приподнялся темнокожий парнишка с заплывшим глазом и шишкой на лбу.
- Оружие где?
- Копье сломалось, а ятаган...
- Что – ятаган?
- Потерял...
- У него выбили, а потом не нашел...- отозвался кто-то.
- А ты помолчи, хлеборезка...
- Да я тебя, свиненыш, прикрыла!
- Не мешай, Мерта, сама разберусь. Хичкар!
- Йуб!
- Все в порядке?
- Да ничего, царапина... Оружие цело! – добавил он торопливо.
Перекличка продолжилась, из парней откликнулись еще Таш, Оршаг, Лафхарн, Хрорг, Гобгил и Зентаргх, все, кроме Лафхарна – мордорские орки, из девчонок – Мерта и Мойра, полуорки, сестры по матери, Ратси и Арки, Оршарга и Уграша, все – родом из Изенгарда. В Цитадели женщин не допускали к оружию, в Ортханке же девушки-воины были обычным явлением.
- Фойр!
- Да тут он, - ответила за него Мойра. – Только вырубился. Руку ему раздробило, кисть... Что делать будем?
- А ты-то что предлагаешь?
- Не хочу поступать по законам военного времени. Он – брат мой по племени.
- Ну, хотя бы ответила честно. Так, слушайте все! Нас мало осталось, и раненых, даже увечных – мы не будем ни убивать, ни бросать. Потому что ранят чаще всего тех, кто не прячется за спины товарищей, а от таких ребят... получаются хорошие дети.
Подростки одобрительно зашумели, а Орма цыкнула на них и продолжала:
- Те, кто потерял оружие, добудут себе новое в бою. Только дурак сейчас полезет в развалины.
- Но почему? – у Ратси остался лишь лук.
- А кто вам сказал, что я не стану наказывать за утрату оружия? Нападать на людей не так уж опасно, если действовать ночью. Они в темноте не видят. Но пока – отдыхайте. Мы должны до рассвета убраться отсюда. Нельзя медлить – отставших ждать мы не будем.
Подростки и так уже устраивались поудобнее, кто-то задремал, Мойра перевязывала раненых.
- Мойра!
- Йуб!
- Где у тебя лекарская сумка?
- Туточки.
- Знаешь, что с раздробленной лапой делать?
- Знаю, но... боюсь.
- Мы тут не в Ортханке, и добрый дедушка за тебя с Фойром не будет валандаться... ну, ладно, сейчас помогу.
... К рассвету дети были уже далеко от разрушенного Лугбурза. Решено было идти на запад... решение странное, если не знать, как харадцы относятся к оркам. К тому же, самое темное место, известно, под лампой. Так объяснила друзьям свое решение Орма, но у самой на уме было другое. Еще уходя из Ортханка, она знала, что вернется туда. Там, в стене, замурованная в каменной кладке, ждала ее книга Ратхи. Ратха погибла нелепо; пытаясь вызволить одного человека, колдунья напоролась на роханскую сотню и, не сумев завладеть сознанием стольких людей, отвести всем глаза, дралась и получила рану в живот. Ратху отбили свои, и принесли в Ортханк, но за три дня пути рана загнила, и шаманка умерла сразу же, как прикоснулась ко лбу своей дочери, передав свою силу – но не знания. Орма не помнила матери, ибо тогда была еще младенцем, но отец показал ей место, где спрятана книга. Сам он считал «эти орочьи штучки» пустой тратой времени и сил, надеясь лишь на себя. Можно было, конечно, взять книгу сразу же, до ухода в Мордор, но она боялась ее потерять, и еще – что отберут.
О Черном Властелине ходили слухи один нелепее другого, и о том, что отнимает он волю, и что пришедшие в Цитадель забывают себя и всю прошлую жизнь, и даже, что орчатами там кормят волков. На поверку все это оказалось ложью.
В Цитадели жили скудно и скученно, племена нурнов не могли прокормить такую прорву народа, и, к тому же, сушеное мясо и ячменные лепешки для изенгардских урукхаев, привыкших к обильной и вкусной пище, представлялись чуть ли не наказанием. Но орчатами волков не кормили, и к детям мордорские орки относились так же, как их северные собратья – разве что муштровали поменьше. Вообще, наплевательское отношение мордорских ко всему, за что с них не спрашивали по всей строгости, первое время раздражало Орму сильнее тухлого мяса. Появление нъявар, пришедших в составе Изенгардских частей, привело в замешательство все население Цитадели, где женщин считали годными разве в обслугу. Вооруженные до зубов и не дававшие спуску даже сержантам за их шуточки урукхайки притягивали, словно магнит, истосковавшихся по женской плоти мужчин, не одних только орков, но и людей. Их светлая кожа, высокий рост и ладные фигуры привлекали любителей легкой добычи, но кулаки-кувалды останавливали зарвавшихся ухажеров. Урукхаям позволили сформировать свою сотню, а подростки обучались вместе, так что Орме пришлось не раз отстаивать и себя, и подруг от посягательств, что сверстников, что – наставников-орков. Не обошлось тут и без магических ударов, один из которых, заключавшийся в том, что все тело жертвы скручивало беспричинной болью, Орма любила больше всего. Но долго практиковаться в этом ей не пришлось – однажды, прямо на занятие, пришел посыльный из людей и приказал следовать за ним. Оглянувшись на учителя, Орма поняла, что влипла – тот склонился в глубоком поклоне, и его толстые щеки затряслись и пошли пятнами.
... Комната, куда ее привели, отличалась от остальных в Цитадели разве что чистотой и двумя выходами, один из которых был в коридор, второй же вел, наверно, в соседнее помещенье. Когда за ней захлопнулась дверь, открылась вторая, и высокий человек в плаще с капюшоном вошел и сел за стол. Лица его не было видно, ибо капюшон, не смотря на духоту, был надвинут чуть не до подбородка. Глухой голос, доносившийся словно издалека, приказал ей подойти.
Юная нъявар остановилась у стола и попыталась незаметно заглянуть под капюшон. Человек поднял лицо. О, Ма Оштар, там ничего не было! Только клубилась жутковатая темнота.
- Ты – дочь Сарумана?
- Да, - ответила Орма, хотя оркам и положено было отвечать «йуб» вместо «да».
- Ты сведуща в магии?
- Не то, чтобы очень, - на всякий случай Орма решила прибедняться – неизвестно, что здесь разрешено, а что – нет.
- Припомни все, что ты знаешь, - приказал ей назгул (она уже поняла, кто перед ней), а потом, мягче, добавил. – Наказывать за это не будут. Пойми, девочка, нам нужны не только бойцы, но и знающие люди... – он замялся. - ...Орки.
...И теперь, пробираясь по болоту, она благодарила про себя седьмого улайри за то, чему он ее научил. Он, неживой, подарил ей шанс выжить. Ей и ее отряду. Научил? Как же... Это отец учил, да так, что сил не оставалось и добраться до койки. Не жалел, а хвалил – очень редко. «Бездельникам не место в Ортханке!» Но улайри... Он спрашивал, а она искала ответ. Это было намного труднее, чем воспроизвести то, чему уже научили. Да и занятия с мечом она не оставляла. Так что время, выделенное для сна, Орма использовала разве что наполовину. Когда начинало тошнить от усталости, а сны шли поверх реальности, приходил ответ. Сам собою, как озарение. Впрочем, помогали и беседы с владельцем стального кольца, но в них не было готовых ответов – скорее, они были рядом наводящих вопросов. Но именно он научил ее распознавать причины и следствия, сопоставлять на первый взгляд далекие события. Понимать облака, слушать ветер и замечать состоянье земли. И сейчас она шла по болоту, как другие – по твердому грунту, безошибочно определяя, где ноги провалятся по щиколотку, а где может и затянуть. Она чувствовала эту зыбкую бездну, прикрытую нарядным мхом и зацветающим багульником, как свое тело. Остальные растянулись шагов на сорок, ступая след в след.
Седьмой назгул часто привозил ее, усадив на коня позади себя, в такие места, где она и в компании боялась бы очутиться, ссаживал и растворялся в ночи. То это были глухие распадки, то лес, то – гиблое гнилое болото. И каждое место надо было понять, с ним сродниться, догадаться о том, в каком направлении надо идти, чтобы выйти, и – как идти. Городской девчонке, выросшей среди каменных стен и пыльных книг, такое было внове. Но, наученная горьким опытом общенья с отцом, учителю, совсем чужому для нее, она не противоречила. Кто бы мог подумать, что это ей пригодится.
Научившись проникаться духом любой местности, где бы ни находилась, Орма начала понимать и людей Цитадели, и мордорских орков, нашла с ними общий язык. Расслабив взгляд, она не смотрела в глаза, а – чуть дальше и шире. И это не раздражало собеседников, как то было прежде, когда ее прямой и жесткий взгляд спровоцировал не одну ссору. С чернокожими сверстниками она сдружилась, старшие же боялись ее задевать, зная о покровителе.
Однажды, проспав за трое суток всего четыре часа, Орма была в том состоянии, когда не чувствуешь тела, и кажется, что плывешь по воздуху, плотному, словно вода. Придя в ту комнату с двумя входами, она прислонилась к стене и закрыла глаза. Услышав шаги, Орма попыталась разлепить веки, или это ей действительно удалось? Но, что бы то ни было, она разглядела своего учителя, высокую фигуру в черном плаще и... и белое, словно светящееся лицо с тонкими чертами, и глазами, черными, как провалы. Встряхнула головой, сморгнула – виденье пропало, назгул в своем обычном обличье стоял перед ней, приглашая в дорогу. Они снова неслись через ночь, и Орму прямо-таки душил вопрос, было это на самом деле или пригрезилось. Горы, леса. Перепутья-дороги. Конь, казалось, летел над землей.
- Ты – вастак? – внезапно спросила девочка.
- А что – похож? – в голосе улайри сквозила усмешка.
- Да не очень, наши были пониже... да глазами поуже...
- Глазами? Интересное замечание, - назгул осадил коня.
В ночном полумраке дали терялись, но то, что было рядом, Орма видела великолепно – так, как и положено настоящей орке. Остановились они на распутье дорог, огибающих три больших камня, один из которых лежал, почти до верху вросший в землю, другой стоял, подобно скамье, и третий устремлялся сглаженным острием в небо.
- До сих пор я тебе задавал вопросы, а ты отвечала. Теперь стала спрашивать ты. Я этому рад. Садись тут, – он указал на камень, что врос в землю.
- А мы разве никуда не пойдем?
- Зачем? Ты научилась чувствовать место и понимать там живущих людей. Не задавайся – этак многие могут. Теперь учишься видеть и то, что скрыто от них. Я рад, что ты идешь по этой дороге. Постарайся снова увидеть меня.
Орма сосредоточилась, напряглась, но ничего не вышло, лишь сон навалился на нее с новой силой. Она широко раскрыла глаза в темноту, пытаясь справиться со смертельной усталостью, вот если бы еще веки чем-нибудь подпереть, чтобы не закрывались.
Улайри смотрел на нее, улыбаясь бескровными губами.
- Но почему? Вы что, можете делать свое лицо видимым или невидимым – по желанию?
- Нет. Давай, снова сосредоточься, постарайся меня рассмотреть.
Орма добросовестно выполнила указание, уставившись под капюшон. Но там было пусто. Все лицо исчезло, став ночной темнотой.
- Не понимаю. Только что видела, и – опять ничего.
- Тела духов бесплотных отличаются от человеческих тем, что сотворены из того, из чего состоят ваши мысли. Когда сосредотачиваешься на какой-то мысли – остальные покидают тебя. Когда хочешь увидеть меня, то – не видишь. Многое доступно тогда, когда в голове нет оформленной мысли. Ибо – можно ли усесться на стул, где еще кто-то сидит?
- Отец учил меня думать без мыслей.
- Само отключение от мысли есть мысль, усилие. Важно воспринимать без усилий.
И она научилась видеть невидимое.
... Подростки вышли на твердую землю, когда солнце поднималось над горизонтом, прорезая первыми лучами пелену серых туч. Похолодало, и теперь уже морозило и трясло не только раненых, но и всех остальных. Устали смертельно, решили сделать привал и разжечь костерок, чтоб немного согреться. Справа темнела груда валунов, среди них и устроились на дневку. Когда-то, в незапамятные времена, о которых не сохранилось сказаний, прошел тут ледник, таща за собой увесистые камни, обтесал их в своем чреве и выплюнул, отступая. О том, что произошло здесь на заре времен, можно было разве лишь догадаться, но Орма так живо представила себе мир без солнца, покрытый десятимильным облачным слоем, что ей стало не по себе. Отцовы рассказы внезапно выплыли из глубин памяти и завладели сознанием. Что с того, что это была лишь реконструкция, предположенье, она видела въяве разоренную землю, заметаемую снегом и пеплом, она плыла, как бесплотный дух, над этой землей, и в душе была такая тоска, что хотелось умереть и не верилось, что это возможно... кажется, она задремала, и это был сон. Распознав его, усилием воли приказала себе пробудиться. Настал день, пасмурный, сухой и холодный, ветер посвистывал в щели между камней, огонь затушили из осторожности.
Надо бы помочь раненым, снять боль, ускорить выздоровление. Орма сосредоточилась и вызвала в сознании образ, необходимый для наполнения силой. Странное дело – силы не было. Вместо нее маячило расплывчатое пятно, как дымок от шутихи. Орма повторила – с тем же плачевным результатом. Это выглядело, по меньшей мере, странно. Она сосредоточилась на затылке Кхарога. Что бы внушить? Да что-то простое. «Проснись!» - спит, не оборачивается. Снова! Тот же результат. Что случилось? Орма напрягла все свои силы. Он же из ребят – самый восприимчивый, сознание – как раскрытая книга, как послушная кукла в умелых руках. «Подними вшивый домик, Тулкас твою мать!» Парень засопел, почесал затылок, но так и не проснулся. Потемнело в глазах, голова отяжелела и заныла тупой болью, и Орма зажмурилась, постаравшись успокоить ее в самом начале, пока не сделалось хуже. Кажется, снова заснула. Приснился отец. Приблизил лицо, так что оно заслонило серебристую дымку, из которой он вышел, и произнес: «Слушай меня, Орма. Не стремись в Ортханк. Я убит. Книга Ратхи тебе не поможет. Магия умерла. Не надейся более на нее. Ищи то, что ее заменит. Я приказываю... нет, я прошу тебя, Орма. Найди предмет силы, удерживающий в нашем мире живых мертвецов. Найди и уничтожь его. Иначе...» Образ задрожал, заструился, и сон изменил направление. В этом сне Орма бежала – и она же смотрела на себя со стороны. Через лес, ломая кусты, задыхаясь... Горный склон, старая осыпь, заросшая травой, и отвесная скала сразу за ней. Бежать дальше некуда. Она остановилась, повернулась к лесу лицом. И вот, из лесу показались серые раскачивающиеся при ходьбе фигуры. Полуистлевшие лица, мутные глаза... Орма закричала – и пробудилась. Мойра тормошила ее, зажимая ей рот.
- Роханцы! – шепотом. – Пятеро, толкутся возле камней, не уходят. Видно, обнаружили наши следы. Пока не лезут – на кручу верхом не взобраться, а эти герои, видать, пешком не привыкли.
Орма осторожно выглянула из-за камня. Двое людей о чем-то оживленно спорили между собой, остальные рассредоточились, поглядывая на их убежище. Орма тут же спряталась.
- Как ты думаешь, точно нас засекли?
- А то как же – трава прошлогодняя, ломкая, вон, какие следы...
Все ребята проснулись, и теперь настороженно слушали, изредка перешептываясь между собой. Послышался конский топот, и Орма, выглянув, увидала, как один из роханцев скачет от их убежища.
- За подмогой отправился.
- Да, ждать больше нельзя.
...Орочья стрела вонзилась в глаз роханцу, приблизившемуся то ли из-за неосторожности, то ли от наглости, к самым камням. Второй спрыгнул подле упавшего и потащил его прочь, двое других подняли луки, но вскоре их опустили – стрелять было не в кого. Потом – двинулись в обход с разных сторон, и – пропали из виду...
...Это было похоже на прятки, игру, но со смертельным исходом – для того, кто первым нашелся. Причем роханцы, думая, что они водят, глубоко ошибались. Среди камней шелестели шаги, время от времени слышался звук прыжка, но где именно – неизвестно, шум плутал и рассеивался, посвист ветра заглушал шорохи. Орки тоже искали роханцев, и Орма напряженно вслушивалась, надеясь услышать человеческий голос, обрывающийся в предсмертном крике. Но услыхала Хичкара. Оставив Фойра и Арки, которая не могла прыгать по камням из-за ранения в ногу, она бросилась в направлении этого крика, обогнув здоровенный валун, увидела человека, поднимающегося с колен, и Хичкара с перерезанным горлом, лежащего, как тряпичная кукла с раскинутыми руками. Она метнула в роханца нож. Попала в шею под ухом... Он, развернувшись, еще пытался выхватить из колчана стрелу, но лук вывалился из его рук, и человек рухнул прямо на мертвого орка... Справа донеслись звуки борьбы, и она, не медля, рванула туда. Заплутала... Влезла в такую кашу камней, где пробраться можно было только прыгая, будто козел. Шум, на который шла, прекратился. Орма остановилась, прислушиваясь, и в это мгновение – посвист стрелы, вспышка боли. Человек не успел второй раз поднять лук – Орма настигла его в прыжке, и они скатились в расщелину между камней. К несчастью, Орма оказалась под ним, и роханец, хрипя (та вцепилась ему в горло правой рукой, левой отжимая руку с кинжалом), врезал ей кулаком промеж глаз. Девчонка из последних сил сдавила человеку кадык, под рукой захрустело... Ратси привела ее в себя, хорошенько встряхнув.
- Как ты? Ранена?
- Только плечо. Ерунда. Где остальные?
- Хрорг ранен, Хичкар убит...
- О нем знаю. Что – роханцы?
- Трое сунулись, мы всех уложили. Тот, что снаружи, не подает признаков жизни.
- Тогда – раненых подхватили, и убираемся отсюда. Скорее!
- Помочь тебе? – участливо так.
- Стрелу вытащи, сама не могу, а так все в порядке... – хотя гудела башка и стремительно заплывали оба глаза.
Орму ребята не столько боялись, сколько любили. Конечно, иногда пытались надуть, а то и прямо перечить, но, увидев в ее глазах нехороший блеск, прекращали. Отлынивать от работы среди мелких было в порядке вещей, но хитрая ребятня сама напрашивалась перетаскивать припасы на складе или разгружать подводы, ибо там, проявив чудеса сообразительности и ловкость рук, умудрялась тырить жратву. Орма сама предлагала начальству услуги своего отряда, и небезуспешно – взрослые орки, видно, решили: негоже отказывать той, что почти каждый день беседует с одним из улайри. Наверно, они считали ее чем-то вроде наушницы, потому заискивали и опасались.
Но до этого сколько всего приключилось...
Когда ей исполнилось одиннадцать лет, то и ростом, и силой она уже намного превосходила мордорских сверстников, так, как если бы ей было не меньше пятнадцати. Сказывалось и хорошее питание в детстве, и помесное происхождение – почти все полукровки вырастали крупнее и физически сильнее родителей. Это было общеизвестно, но если кто-то говорил: моим отцом (матерью) был человек, мордорские искренне возмущались. Орма, когда попыталась однажды рассказать друзьям о своем отце, получила в ответ такую бурю насмешек и негодования, что зареклась упоминать вслух даже мать. Темнокожие орки, склоняясь вперегиб перед начальством, между собой любое упоминание о цвете кожи воспринимали как личное оскорбление. Впрочем, силу и ловкость они уважали, и, признавая то и другое за своей подругой, вскоре простили ей «хвастливую ложь» и просили за Орму, когда та обратилась за «испытанием воина». Она выдержала его, и стала рядовым урукхайской сотни. Это дало ей возможность наплевать на любые приказы со стороны командиров других подразделений. У пришлецов было, конечно, прав даже меньше, чем у мордорских орков, зато никто, кроме их сотника, не мог приказывать им. А «подай-принеси», отрывающие от дела, Орме надоели хуже черствых лепешек.
Она стояла в карауле, тренировалась во взрослой компании, и даже участвовала в одной рискованной вылазке. Наконец – получила повышение и сомнительную честь командовать отрядом подростков, еще не ставших воинами, но готовящихся к этому. Они ей хамили в лицо, ухмыляясь даже после весьма чувствительного удара по роже. Приказы исполняли так, что лучше б никак. Пустили гадкую сплетню. И, наконец, попытались избить в одном из неосвещенных переходов, накинув, для надежности, ей на голову одеяло. Орма и не помнит, как ударила нападавших всей силой своего отчаянья – и подростки свалились, корчась от боли. Сбросив с головы тряпку, она увидела их на полу, извивающихся, воющих, жалких, но остановиться не смогла – злость лилась из нее помимо воли. Когда иссяк этот черный поток, все, кроме нее самой, были без сознания. Она трясла их, охаживала по щекам, выворачивала уши, пока не убедилась, что они живы и помаленьку приходят в себя. С той поры Орму зауважали. А она постаралась быть им хорошим начальством. И тут поиск дополнительной кормежки для отряда стал одной из ее главных задач, и «подай-принеси» оказалось лучшим решением, если, конечно, носить надо было жратву. Пойманных на воровстве безжалостно секли, чуть не до смерти, и очень скоро подростки выработали свою тактику: пока двое или трое отвлекали надсмотрщика, Хичкар потрошил мешки или срезал куски с туши, набивая приспособленный специально для этого под рубашкой мешок.
А теперь – нет Хичкара, и на тело свалили тяжеленный камень – никто не осмелился сказать, что на войне любой труп – мясо.
... От стоянки понеслись так, будто земля под ногами горела... Орма бежала вслепую, спотыкаясь и путаясь в высокой траве. Пыхтя, вломились в подлесок.
- Три прута или чаща? – глаза почти не открывались.
- Пока что не лес, но, гляди, тут ручей.
- Пройдем по ручью – по воде, ясно? Сколько сможем, пока совсем не замерзнем. Потом – на противоположный берег. Надо в лес уходить, - Орма опустилась у воды, и все последовали ее примеру.
Напились, смочили разгоряченные лица. И пошлепали вниз по ручью, взбаламучивая черный ил. Свечерело. Погони не было слышно – выбрались на берег, отдохнули часок. Впереди чернела полоска весеннего леса, сумрачного и еще не покрывшегося листвой.
Костер был ошибкой. Здесь, в глубине друаданской чащи, следовало быть настороже, но они так устали, что даже часовые дремали на ходу. Двух водяных крыс явно не хватило и на то, чтобы заморить червячка, а другой дичи им не попалось. Голодные подростки спали вполглаза, но этого оказалось достаточно, чтобы...
... Впрочем, все по порядку. Едва Орма смогла хоть немного согреться, задремать, как услышала слабый вскрик и вскочила. Упал, схватившись за горло, Таш, Оршарга вскрикнула, оцарапанная стрелой, и стала заваливаться на бок.
- Щиты! В круг! – и вот уже подростки стоят плотной стеной, щитом к щиту, а Ратси еще умудряется не только выстрелить раз пять по неведомым нападающим, но и раза два – попасть.
Нападение после этого прекращается, но ребята еще долго в это не верят. Наконец Орма отдает приказ Серхе и Лафхарну проверить, где нападавшие, и они с опаской лезут в чащу, окружающую их стоянку. Друаданы! Это становится ясно сразу же, как они находят труп худого и сморщенного человечка, в волчьей шкуре на голое тело. Да и оружие чисто друаданское – отравленные шипы и короткие стрелы. Таш мертв, Оршарга в глубоком обмороке, ее пришлось тащить на себе еще двое суток, пока она не пришла в себя. Царапина, оставленная друаданской стрелой, хоть ее и прижгли раскаленным металлом, загноилась и выболела, оставив долго не заживавшую рану почти до кости. Но это все было потом. Друаданский лес они прошли за четыре дня, потеряв еще троих – Кхарога, Гобгила и Зентаргха. Сдается, дикари просто охотились на них – то ли ради мяса, то ли – военной добычи, головы орка. Но добыча огрызалась так, что мало никому не казалось – друадан пало вчетверо больше. Ратси, Арки, Лафхарн – лучники не хуже людей, а знание друаданами лесных тропок искупалось хорошим ночным зрением орков. Но, казалось, дикари не считались с потерями – их нападения повторялись со странным постоянством, и ночью, и днем, и когда, наконец, лес остался за спиною подростков, все вздохнули с облегчением. Вот том лесу они в первый раз и попробовали человечины – мясо друаданов оказалось жестким, жилистым, и почему-то отдавало рыбой. Но ели его все, огладывая дочиста кости. А своих мертвецов опять не тронули...
- Ты думаешь, законы писаны зря? – спросил ее однажды назгул.
- Нет. А почему вы спрашиваете меня об этом? – Орма уже больше не коверкала язык, как мордорские, и с трудом, но все же вспомнила ортханкскую «быструю речь», не изобилующую выражениями, но вполне человеческую.
- О вашем воровстве уже знает весь Лугбурз, а не только начальство. Ты что же, думаешь, тебе, как моей... ученице... это позволено?
- Нет, конечно. Просто они – еще дети, растут, им нужно много мяса. А то будут слабаками, как снаги.
- Мясо?! Так подите и найдите его сами!
- Тут не водится дичи. Даже крыс, и тех нет – съели до нас.
- Ну, снагу забейте... Здесь многие так пробавляются.
- Мы своих не едим. Табу. А врагов поблизости нет. Отпустите в рейд – добудем.
- Табу? Не слышал... В Мордоре этого нет.
- У нас было табу. В Ортханке. У ирхов – тоже. И у «ангмарской стражи». И у меня в отряде оно будет, - Орма проговорила это, склонив голову, но глядя на улайри, и получалось, что смотрит она на него исподлобья.
Тот молчал. Потом тряхнул головой.
- Да, слова тебя не убеждают. Я это знал, но надеялся... на свой авторитет. Что же, наверно, так оно лучше. Пусть все идет своим чередом. Только воровать вы больше не будете, иначе – высекут весь отряд без разбора. Ясно?
- Йуб!
... По краю Белогорья они шли вплоть до самого Изена, Западный тракт – по правую руку, покрытые снегом вершины – по левую. Переходили вброд ручьи и речушки. Дневали, укрывшись среди скал, отчаянно зябли, изредка – жгли костры. Дичи было немного, да и звери весной – тощие и малохольные, птиц мало, кладок еще нет. Оголодали так, что Лафхарн упросил Орму позволить ему с Ратси, Мертой и Хроргом сделать вылазку на Западный тракт, подкараулить конников. В первый раз все прошло как нельзя лучше – завалили двух лошадей, люди, напуганные нападением, разбежались, и у ребят началось настоящее пиршество – одну лошадь слопали сразу, с другой – нарезали мяса в запас, подкоптили. Отдыхали весь день и всю ночь, дремали, согревшись от обильной еды. И снова пошли. Через два дня пути, приев все запасы, стали подумывать о новом разбое. Орма, скрепя сердце, дала на это согласие. Ее не оставляло дурное предчувствие, и в ту ночь она бродила вдоль зарослей, прислушиваясь к малейшему шуму. Весна набирала силу, в траве шуршали и перепискивались мыши, росла трава, раздвигая опавшие листья, вдалеке орал дикий кот. Внезапно все эти звуки перекрыло конское ржание и звон железа. Орма напряглась. Шум прекратился так же внезапно, как начался. Прошло не так много времени, и послышался громкий треск – ребята ломились сквозь заросли. Орма уже хотела сорваться, и высказать все, что она думает насчет их осторожности, как увидела Ратси и Мерту, тащивших раненого Хрорга.
- Где Лафхарн?
Ребята остановились.
- Его люди схватили. Мы не смогли их... догнать...
Она не забудет. Помнить будет до конца своих дней. Зачем это людям? Людям, считающим себя сосредоточьем добра, в отличие от них, «злобных орков»? Лафхарна убили не ради еды... Орма не мучилась совестью, когда ела мясо врагов – те ведь были мертвыми. Она также хорошо знала, как люди готовят свою пищу – все надо как следует варить или жарить, но чтобы поджарить живого! Нет, это было способом казни... Она слышала разговоры в Ортханке, как сожгли какого-то Готто, но тогда не могла себе просто представить, и относила эти россказни за счет фантазии сочинителей. А оно, оказывается, было правдой.
... Они отбили Лафхарна – не потеряв ни одного бойца отбили, но спасти не смогли. Он умирал три дня, и в те моменты, когда был в сознании, кричал. Ребята забрались повыше в горы, и каждую ночь спускались в долину – охотиться, так что этот крик, мечущийся эхом между камней, могли слышать только они. Ратси плакала – Орма видела, как она, уйдя к ручью, беззвучно воет, обхватив руками голову и раскачиваясь, будто одержимая духом. Когда Лафхарн умер, они положили тело в скальную нишу и завалили камнями, и все молчали, никто не мог сказать «все, пошли». Орма начала, но голос пресекся...
Куда засунуть отчаянье, если оно тебя душит? Что делать со смертной тоской? Когда дошли слухи, что пал Изенгард, она не так убивалась. С содроганием слушала Орма повествованье о штурме Горнбурга и предательстве четырех командиров. Говорят, взятых в плен предводителей, что сдались роханцам, те повесили на остатках горнбургских стен, говорят, это были сыновья мастера Руттена. Что ж, милость победителей не знает пределов. Счастье, что рыжий кузнец не дожил до этого дня. В Лугбурз принесли тяжело раненого Армона, он рассказал Орме, как была разрушена плотина и затоплен Изенгард. А тетка Нарга погибла... Что с отцом? Армон качнул головой – он не знает... Орму бесцеремонно выставили за дверь – раненому нужен покой, она и так слишком его утомила. Орма кинулась искать своего учителя – улайри, может, он что-то знает, но Моро отсутствовал уже несколько дней, и никто не ведал, когда он вернется.
Беспокойство овладело ей, словно ошалевшая муха, моталась она по коридорам, невпопад отвечая на вопросы стражников и начальства. Хорошо хоть, в Цитадели всем было не до нее, и ее бег по кругу не привлек ничьего внимания. Лугбурз стремительно пустел – в течение трех дней почти все орочьи части ушли на войну. Остался гарнизон да полсотни подростков, еще не ставших бойцами. Назгулы изредка появлялись, только ее учителя не было среди них. Орма попросилась в часть, что уходила на Минас-Тирит, но ее первую просьбу отклонили, а на последующие и вовсе не было ответа. Не было ни занятий, ни муштры, кормежка стала трехразовой и обильной. От нечего делать подростки затевали драки между собой и задирались ко взрослым. Орма, одуревшая от непонятной тоски, даже не пыталась останавливать их.
Но, странное дело, горевала она не об Изенгарде, где провела все свое детство, ее мысли упорно возвращались к седьмому улайри. Где он, что с ним? Напрасно она убеждала себя, что назгулы бессмертны, что ее беспокойство напрасно и глупо. В конце концов осталось признать, что она просто по нему скучает.
В полночь в Цитадель явился Моро. Она это почувствовала сразу, ибо между ними давно уже установился какой-то странный контакт, Орма знала, когда тот был рядом, даже если это «рядом» было через десять каменных стен. Сердце меняло свой ритм, и волоски на коже приподнимались, как во время грозы. Он пришел к ней под утро, когда ее взвод угомонился и захрапел. Поманил, и она вышла к нему.
А потом они стояли на крепостной стене и говорили.
- Я пришел попрощаться.
- Знаю. Минас-Тирит?
- Да.
- А почему – прощаться? Повезет – увидимся вскоре.
- Нет.
- Почему же?
- Я это знаю.
- Но ты...
- Да, я – мертвый. И оружием убить меня невозможно. Но я ухожу навсегда. Мы все – девятеро – скоро уйдем, и желаю тебе лишь одного – никогда больше со мною не встречаться.
- Ты говоришь, как человек, идущий на верную смерть.
- Так и есть.
- Но зачем?
- В мир были допущены силы, которым здесь вовсе не место. Если их не остановить, они уничтожат всю Арду. Изгнать их из мира грубой реальности – мало. Мы должны избавить ее от источника этой заразы. А он – вне ее. Под грубой реальностью столько же этажей, сколько – над ней, но они, в отличие от верхних, не посещаются никем из живущих... да и умерших – тоже. А мы, мы – девятеро, проникнем туда... это просто... нам нужно всего лишь еще раз умереть...
- Нет! Так не бывает! Из любой ситуации есть, по меньшей мере, два выхода. Ты же меня научил!
- Орма, не кричи. Если я что-то тебе говорю, значит, я это знаю. Ты даже не понимаешь, как тяжело – не предполагать, не предвидеть, а просто знать. Я вижу будущее. Раз вижу – значит, могу изменить. Так вот, вижу я две дороги во времени, и расходятся они от перекрестка, который – здесь и сейчас. Одна ведет к страшной катастрофе, что перечеркнет всю историю Арды – со времен сотворения. Ее просто не будет – ни пылинки в межзвездном просторе не останется от Королевства Земли. Второй путь – туманен, но в нем есть надежда. Я сообщил Властелину, и он принял решение. Остается лишь его выполнять.
- Ясно... но я хочу быть с тобою, учитель! Возьми меня с собой – я не боюсь смерти, и дерусь здорово. Все говорят!
- Нет, невозможно. У тебя – иное предназначенье. Когда я увидел тебя в первый раз, я понял, что ты – единственная, кто пройдет этот путь до конца и все сможет. Именно поэтому я добился разрешения тебя обучить. У тебя теперь есть самое главное оружие для победы – умение мыслить и уменье идти до конца, не считаясь с потерями. Помни – никакая смерть не окончательна, пока жива Арда, но если потеряете ее – распадетесь до возвратного света. Я вижу, ты ко мне привязалась. Как человек, я боялся этого, ибо мне жалко тебя, но, как улайри – радовался, ибо отчаянье придаст тебе силы, а они вскоре ой, как понадобятся.
- Не уходи!
- Не могу.
- Так вернись! Когда-нибудь... Слышишь, учитель? Когда-нибудь позже, когда победишь...
Назгул не ответил.
- Погоди, - Орма схватила его за руку. – А когда я умру, ты сможешь до меня дотянуться? Оттуда.
- Может быть... пожалуй, смогу. Если, конечно, нас не уничтожит совсем эта... сила...
Он взял ее за руки и развернул лицом к себе.
- Обещаю, Орма, что когда ты будешь умирать, а я надеюсь, это случится нескоро, я приду за тобой. Обязательно. Ты только... ты должна победить! Ясно? Без этого нам всем... как это у вас говорится... ах, да – полный мет.
- Не-а, куу-мат, смерть навсегда. Обещаешь?
- Клянусь.
- Так помни же клятву!
- Что, разве похожа я на сыновей Руттена?
- Нет.
- Но скажи – ты придешь за мной? Обещаешь?
Молчание.
- Не забудь. Прощай! – и потом, уже издалека, - Я люблю тебя, Моро!
...Хрорг утонул при переправе через Изен – погиб глупо, у самой цели. Они не могли позволить себе рисковать, отправившись к бродам... Река бурлила весенней водой, закручивалась в водоворотах, несла мусор и целые бревна. Теперь, когда не было больше плотины, ее мерзкий весенний характер нечему было сдержать. Хрорг, не оправившийся от ранения, уставший – о, эту добычу река будто ждала... Орма и мигнуть не успела, когда он погрузился в воду с головой – чтобы больше не выплыть. Бросаться, спасать было рискованно – ноги уже сводило судорогой, и рисковать собой или кем-то другим из отряда было неблагоразумно.
- А хуорны? – спросил спросила я Орму. – Вы их видели?
- Не знаю... может, это были и не они... С некоторых пор мы избегали леса... Раза два у меня было чувство, что деревья сами движутся в ночи, но, наверно, это почудилось от утомления...
Ортханк был разорен – из подвалов, жилых покоев и мастерских вынесли все, вплоть до угля и целой посуды, пол был покрыт черепками, обломками мебели и разломанных деревянных перегородок, испражнениями. По пути наткнулись на несколько трупов, орочьих и человечьих, но в целом – было ясно, что в Ортханке оставалось после битвы при Горнбурге и наводнения слишком мало народа, чтобы его удержать. О чем думал, на что надеялся Саруман, оставив Ортханк практически незащищенным, открытым для любого вторжения? Или он сдал его намеренно, выведя все войска и оставшись приманкой для своего врага, улизнув в последний момент – через смерть. Как, где он умер – Орма не знала, во всяком случае, облазив замок, не обнаружила тела. Теперь она догадалась, почему еще осенью Саруман разослал учеников по всему Средиземью – он просто спасал их от того, что должно было случиться, она поняла, чем была вызвана более чем странная военная помощь Мордору – орочий полк, состоящий более чем наполовину из нъявар. Саруман не воспринимал нъявар, как воинов, считая это не больше, чем данью традиции северных орков, и отправил их туда, где они могли бы найти себе иное хмм... применение.
Подростки растерянно бродили по загаженным залам и коридорам, Мерта все порывалась зайти в свою комнату, но Орма зыркнула на нее исподлобья, а Фойр обнял за плечи и что-то сказал на ухо. Мерта обмякла и опустила голову. Остальные тоже были в подавленном настроении, и Орма поспешила в восточное крыло, на второй уровень – она хорошо помнила, где спрятана книга Ратхи. Стражники, толкущиеся во дворе, не заметили их проникновения, благо, Орма знала тут все потайные ходы, но не было гарантии, что кто-то из них не отправится за какой-нибудь надобностью наверх. Кладка поддавалась с трудом, но ловкость Ратси, сила Оршага и злое отчаянье Мерты сделали свое дело – тяжеленный блок вывалился, чуть не зашибив отпрыгнувших в самое последнее мгновение ребят. Книга оказалась связкой слипшихся и заплесневевших от сырости пергаментов, и Орма, обмахнув и сунув ее под рубаху, отдала приказ убираться оттуда.
Изначальный план был в том, чтобы добраться до морийских орков и там начать новую жизнь. Но как их найти? До осени поредевший отряд Ормы бродил по горам, исследуя пещеры и расщелины, надеясь найти не проход, так следы присутствия дальних сородичей, но кроме горных коз и кекликов никого не встречая. Что до того странного сна, что привиделся Орме в самом начале пути, то она о нем просто забыла. Однажды, решив разобраться, наконец, с книгой Ратхи, на дневке она достала связку пергаментов и отлепила первый листок. Он был покрыт странными крючковатыми знаками, которых Орма не знала. Наверно, ах-энн, решила она, и охладела к той связке. Прошлое стало чем-то далеким и почти нереальным, и отца, и улайри-учителя Орма вспоминала все реже. Решать надо было насущные задачи – скоро осень, а после – начнется зима, и в горах им не выжить. Кончался август, похолодало, ночью звезды мерцали тысячей глаз, хитро перемигиваясь между собой – казалось, их забавляло, как мечутся дети в поисках спасения от надвигающейся зимней бескормицы.
Если бы знала она, чем обернется встреча с морийскими орками! Еле смогли улизнуть без драки. Даже спустя столько лет, Орма упорно молчала о том, что случилось в канун осени на узкой горной тропе. На их счастье, никого из подростков не убили, но благодаря чему – осталось для меня тайной. Лишь раз обмолвилась старуха о том, что, иной раз, женщине проще задержать отряд, чем самому сильному бойцу при оружии. И они ушли с Мглистых гор, возвратясь в Белогорье, ибо, близь проезжей дороги, они могли рассчитывать на добычу. Но разбойничать больше им не пришлось.
...В доме Ариссы не было ни ламп, ни свечей, и никогда она не зажигала лучины. Свет ей был не нужен – она его не знала с рождения. Слух, осязанье и память заменили слепой зрение, и мир, знакомый нам в зримых образах, представал перед ней миром звуков, шорохов, запахов и прикосновений к предметам. Потеряв в юности родителей, она прожила в одиночку всю жизнь, нанимая лишь пастухов и стригалей – у нее была порядочная отара овец, и она с выгодой торговала в долине, что шерстью, что годовалыми барашками. Ее покой охраняли не люди – она предпочитала бесхитростную верность собак, которые служат из любви к хозяину, а не из выгоды. Но в тот день они ее подвели.
Сперва ее слуха коснулся шум крадущихся шагов, после – скрипнула дверь, и старуха, обернувшись, приветствовала входящих:
- Заходите, бездельники! Что столпились за дверью?
- Здравствуй, хозяйка, - приветствовала ее Орма. – Мы – путники, не приютишь ли ты нас дня на два?
- Путники, говоришь? И куда же путь держите?
- Ищем то место, где смогли бы найти применение своим силам, а за это – пропитанье и кров.
- А велики ли ваши силы, и что вы умеете делать?
- Сил достаточно, а вот умения – маловато.
- Ну, мимо псов моих умело прошли, или, может, вы их убили?
- Нет, что ты! Я с ними договорилась. Убедила, что мы не причиним тебе вреда.
- Вот как... ты умеешь ладить с животными?
- Немного умею. А ты, хозяйка, не боишься жить здесь в одиночку, без работников, что в случае чего могли бы тебя оборонить?
- А чего мне бояться? Стадо – у пастухов, деньги – у надежных людей, а сама я, старуха – никому не нужна. Да и вы одни только смогли пройти мимо собак, остальные, кто лез – убегали от них без оглядки. Проходите, садитесь – лавок нет, а места на полу на всех хватит.
Ребята зашли, только Оршаг остался за дверью – он был назначен Ормой наблюдать за подходами к жилищу. До этого дня двое суток орчата следили за бабкой, и убедились, что она слепа. Дом вполне подходил для зимовки, овчарня и загоны свидетельствовали о том, что с кормежкой здесь туго не будет, надо лишь наняться в работники.
Арисса встретила их на удивление хорошо, впустила, завела разговор. Потом – сняла с очага котелок и всем насыпала по горстке жареной пшеницы.
- Я, гости незваные, хлеба для себя не пеку, и для вас тоже не стану, а вот пищу мою со мной разделить не побрезгуйте.
- Спасибо, хозяйка, вы к нам щедры...
- Что же ты не поинтересуешься, детонька, зачем старой бабке так много еды?
- Любопытство сгубило кошку...
- Так не из любопытства вы за мною три дня наблюдали?
- Не три, два.
- Вот и я говорю. Наниматься пришли? Не ошиблась?
- Да хоть бы так.
- Вот и хорошо. Нынче уже поздно, спите, а завтра – овчарню починять станем, скоро холода, а она развалилась.
И овчарню они ей чинили, и загоны, и забор из валунов городили вокруг всего бабкина владения, и ни одного дня она не дала пребывать им в покое. Арисса кормила их один раз в день, но ни пшеницы жареной, ни сыра она не жалела, а недостаток мяса восполняли, охотясь на кекликов. Спали вповалку, расстелив на полу свои шмотки и укрывшись плащами, потом бабка расщедрилась, и дала им пяток плохо выделанных овчин, чтоб ночами не мерзли.
Наступила осень, стада перегоняли с высокогорных пастбищ в долину. И однажды Арисса не дождалась своих работничков на ночь. А на следующий день – явились ее пастухи, пригнав отару. Нет – явился только один. Повествованье о том, как погиб напарник, было сбивчивым и малопонятным, но Арисса слушала, кивая головой, а когда тот умолкал, терпеливо ждала. Накормила его, напоила, уложила спать и вышла в ненастный сумрак. Похлопала по спине пса, сунула ему под нос тряпицу, сказала – ищи. Не успела затопить предгорья кромешная ночь, как бабка нашла своих работников, спрятавшихся от глаз пастуха.
- Кто вы и почему боитесь показаться на глаза людям? Харадцы? Преступники? Орки? Да, скорее всего...
- Да, мы – орки. По возрасту не участвовали в боях, и крови твоих соплеменников на руках наших нет (тут Орма не солгала, бабка была из малочисленных остатков горского племени оставшихся жить в Белогорье). Впрочем, это не помешает людям убить нас, если попадемся им в руки.
- Но у вас много оружия. Я слышала звон металла.
Орма скривилась – не все ребята в отряде как следует замотали оружие тряпками, или же бабка просто подбиралась к ним, когда они спали и ощупывала вещи.
- Да, мы вооружены, но не хотим никого убивать, иначе бы просто захватили твой дом силой, когда явился пастух. Единственное, что нам надо – прожить у тебя эту зиму.
- Я знала, что играю с огнем, но такого не ожидала. Как, ты думаешь, мне теперь к вам относиться?
- Не знаю. Можешь прогнать, если хочешь – уйдем и не тронем тебя, только помни, что тем самым обрекаешь нас на смерть, - тут Орма солгала – ее рука уже потянулась к кинжалу, дабы прирезать старуху, коли откажет, но согласие нельзя было добывать силой, ибо ничто не помешает в этом случае бабке сдать их первому же вооруженному разъезду.
|
Главная
Страниц: 1
