Линор

Разбит, разбит золотой сосуд! Плыви, похоронный звон!
Угаснет день, и милая тень уйдет за Ах#рон.
Плачь, Гай де Вир, иль, горд и сир, ты сладость слез отверг?
Линор в гробу, и божий мир для наших глаз померк.
Так пусть творят святой обряд, панихиду поют для той,
Для царственной, что умерла такою молодой,
Что в гроб легла вдвойне мертва, когда умерла молодой!

"Не гордость - золото ее вы чтили благоговейно,
Больную вы ее на смерть благословили елейно!
Кто будет реквием читать, творить обряд святой -
Не вы ль? не ваш ли глаз дурной, язык фальшивый, злой,
Безвинную и юную казнивший клеветой?"

Peccavimus; но ты смирись, невесту отпеть позволь,
Дай вознестись молитвам ввысь, ее утоляя боль.
Она преставилась, тиха, исполненная мира,
Оставив в скорби жениха, оставив Гай де Вира
Безвременно погибшую оплакивать Линор,
Глядеть в огонь этих желтых кос и в этот мертвый взор -
В живой костер косы Линор, в угасший, мертвый взор.

"Довольно! В сердце скорби нет! Панихиду служить не стану -
Новому ангелу вослед я вознесу осанну.
Молчи же, колокол, не мрачи простой души веселье
В ее полете в земной ночи на светлое новоселье:
Из вражьего стана гневный дух восхищен и взят сегодня
Ввысь, под охрану святых подруг, - из мрака преисподней
В райские рощи, в ангельский круг у самого трона господня".





    Страна сновидений

Вот за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон, -
Я прибрел сюда бесцельно
С некой Фулы запредельной, -
За кругом земель, за хором планет,
Где ни мрак, ни свет и где времени нет.

Пещеры. Бездна. Океаны
Без берегов. Леса-титаны,
Где кто-то, росной мглой укрыт,
Сам незрим, на вас глядит.
Горы рушатся, безгласны,
В глубину морей всечасно.

К небу взносятся моря,
В его огне огнем горя.
Даль озер легла, простерта
В бесконечность гладью мертвой,
Над которою застыли
Снежным платом сонмы лилий.

По озерам, что простерты
В бесконечность гладью мертвой,
Где поникшие застыли
В сонном хладе сонмы лилий...
По реке, струящей вдаль
Свой вечный ропот и печаль...
По расселинам и в чащах...
В дебрях, змеями кишащих...
На трясине, где Вампир
Правит пир, -

По недобрым тем местам,
Неприютным, всюду там
Встретит путник оробелый
Тень былого в ризе белой.
В саванах проходят мимо
Призрак друга, тень любимой -
Вздрогнут и проходят мимо -
Все, кого, скорбя во мгле,
Он отдал небу и земле.

Для сердец, чья боль безмерна,
Этот край - целитель верный.
Здесь, в пустыне тьмы и хлада
Здесь, о, здесь их Эльдорадо!
Но светлой тайны до сих пор
Еще ничей не видел взор.
Совершая путь тяжелый,
Странник держит очи долу -
Есть повеленье: человек
Идет, не поднимая век.
И только в дымчатые стекла
Увидеть можно отсвет блеклый.

Я за демонами следом,
Тем путем, что им лишь ведом,
Где, воссев на черный трон,
Идол Ночь вершит закон,
В край родной прибрел бесцельно
С этой Фулы запредельной.





    Улялюм

Небеса были грустны и серы,
Прелых листьев шуршал хоровод,
Вялых листьев шуршал хоровод. -
Был октябрь, одинокий без меры,
Был незабываемый год.
Шел вдоль озера я, вдоль Оберы,
В полной сумрака области Нодд,
Возле озера, возле Оберы,
В полных призраков зарослях Нодд.

Я брел по огромной аллее
Кипарисов - с моею душой,
Кипарисов - с Психеей, душой.
Было сердце мое горячее,
Чем серы поток огневой,
Чем лавы поток огневой,
Бегущий с горы Эореи
Под ветра полярного вой,
Свергающийся с Эореи
Под бури арктической вой.

Разговор наш был грустный и серый,
Вялых мыслей шуршал хоровод,
Тусклых мыслей шуршал хоровод,
Мы забыли унылый без меры
Октябрь и мучительный год,
(Всех годов истребительней год!)
Не заметили даже Оберы
(Хоть знаком был мне шум ее вод),
Даже озера, даже Оберы
Не заметили в зарослях Нодд.

Еще плотен был мрак уходящий,
Но зари уже близился срок, -
Да, зари уже близился срок,
Как вдруг появился над чащей
Туманного света поток,
Из которого вылез блестящий
Двойной удивительный рог,
Двуалмазный и ярко блестящий
Астарты изогнутый рог.

Я сказал: - Горячей, чем Диана,
Она движется там, вдалеке,
Сквозь пространства тоски, вдалеке,
Она видит, как блещет слеза на
Обреченной могиле щеке.
Льва созвездье пройдя, из тумана
К нам глядит с нежным светом в зрачке,
Из-за логова Льва, из тумана,
Манит ласкою в ясном зрачке.

Перст подняв, отвечала Психея:
- Нет, не верю я этим рогам,
Не доверюсь я бледным рогам.
Торопись! Улетим поскорее
От беды, угрожающей нам! -
Затряслась; ее крылья за нею
Волочились по пыльным камням.
Зарыдала; а перья за нею
Волочились по грязным камням,
Так печально ползли по камням!

Я ответил: - Нас манит сиянье,
Все твои опасения - бред!
Все твои кол##ания - бред!
Надежду и Очарованье
Пророчит нам радостный свет.
Посмотри на сияющий свет!
Крепче веруй ты в это сверканье,
И оно нас избавит от бед!
Положись ты на это сверканье!
Нас избавит от горя и бед
В темном небе сияющий свет!

Целовал я ее, утешая,
Разогнал темноту ее дум,
Победил темноту ее дум.
Так дошли мы до самого края.
Видим: склеп, молчалив и угрюм,
Вход в него молчалив и угрюм.
- Что за надпись, сестра дорогая,
Здесь, на склепе? - спросил я, угрюм.
Та в ответ: - Улялюм... Улялюм...
Вот могила твоей Улялюм!

Стал я сразу печальный и серый,
Словно листьев сухой хоровод,
Словно прелой листвы хоровод.
Я вскричал: - Одинокий без меры
Был октябрь в тот мучительный год!
Видел я этот склеп... этот свод...
Ношу снес я под каменный свод!
Что за демон как раз через год
Вновь под тот же привел меня свод?
Да, припомнил я волны Оберы,
Вспомнил область туманную Нодд!
Да, припомнил я берег Оберы,
Вспомнил призраков в зарослях Нодд!





    Загадка

Сказал однажды мудрый граф д'Урак:
"Найти в сонете мысль - куда как сложно!
Нередко он - забава для писак;
Его рассматривать на свет возможно,

Как дамскую вуаль: ведь ненадежно
Скрывать под ней лицо. Иной поэт
Такого наворотит - мочи нет,
Но взглянешь глубже - суть стихов ничтожна".

И прав д'Урак, кляня "Петраркин бред":
В нем уйма слов нелепых и туманных,
В нем изобилье бредней такерманных...

И вот я сочиняю свой ответ,
Куда хочу вложить я смысл незримый,
Меж строчек имя скрыв своей любимой.


 


     КОЛОКОЛЬЧИКИ И КОЛОКОЛА

                  1

      Слышишь, сани мчатся в ряд,
            Мчатся в ряд!
      Колокольчики звенят,
Серебристым легким звоном слух наш сладостно томят,
Этим пеньем и гуденьем о забвеньи говорят.
      О, как звонко, звонко, звонко,
      Точно звучный смех ребенка,
      В ясном воздухе ночном
      Говорят они о том,
      Что за днями заблужденья
      Наступает возрожденье,
Что волшебно наслажденье — наслажденье нежным сном.
      Сани мчатся, мчатся в ряд,
      Колокольчики звенят,
Звезды слушают, как сани, убегая, говорят,
      И, внимая им, горят,
И мечтая, и блистая, в небе духами парят;
      И изменчивым сияньем,
      Молчаливым обаяньем,
Вместе с звоном, вместе с пеньем о забвенье говорят.

                  2

      Слышишь к свадьбе зов святой,
            Золотой!
Сколько нежного блаженства в этой песне молодой!
      Сквозь спокойный воздух ночи
      Словно смотрят чьи-то очи
            И блестят,
Из волны певучих звуков на луну они глядят,
      Из призывных дивных келий,
      Полны сказочных веселий,
Нарастая, упадая, брызги светлые летят.
      Вновь потухнут, вновь блестят
      И роняют светлый взгляд
На грядущее, где дремлет безмятежность нежных снов,
Возвещаемых согласьем золотых колоколов.

                  3

      Слышишь: воющий  набат,
      Словно стонет медный ад!
Эти звуки в дикой муке сказку ужасов твердят.
      Точно молят им помочь,
      Крик кидают прямо в ночь,
      Прямо в уши темной ночи
            Каждый звук,
      То длиннее, то короче,
      Выкликает свой испуг, —
      И испуг их так велик,
      Так безумен каждый крик,
Что разорванные звоны, неспособные звучать,
Могут только биться, виться и кричать, кричать, кричать!
      Только плакать о пощаде
      И к пылающей громаде
      Вопли скорби обращать!
      А меж тем огонь безумный,
      И глухой и многошумный,
            Всё горит,
      То из окон, то по крыше,
      Мчится выше, выше, выше,
      И как будто говорит:
            Я хочу
Выше мчаться, разгораться, — встречу лунному лучу, —
Иль умру, иль тотчас-тотчас вплоть до месяца взлечу!
      О, набат, набат, набат,
      Если б ты вернул назад
Этот ужас, это пламя, эту искру, этот взгляд,
      Этот первый взгляд огня,
О котором ты вещаешь, с плачем, с воплем, и звеня!
      А теперь нам нет спасенья:
      Всюду пламя и кипенье,
      Всюду страх и возмущенье!
            Твой призыв,
      Диких звуков несогласность
      Возвещает нам опасность, —
То растет беда глухая, то спадает, как прилив!
Слух наш чутко ловит волны в перемене звуковой,
Вновь спадает, вновь рыдает медно-стонущий прибой!

                  4

      Похоронный слышен звон,
            Долгий звон!
Горькой скорби слышны звуки, горькой жизни кончен сон, —
Звук железный возвещает о печали похорон!
      И невольно мы дрожим,
      От забав своих спешим
И рыдаем, вспоминаем, что и мы глаза смежим.
      Неизменно-монотонный
      Этот возглас отдаленный,
      Похоронный тяжкий звон,
            Точно стон —
            Скорбный, гневный
            И плачевный —
      Вырастает в долгий гул,
Возвещает, что страдалец непробудным сном уснул.
      В колокольных кельях ржавых
      Он для правых и неправых
      Грозно вторит об одном:
Что на сердце будет камень, что глаза сомкнутся сном.
      Факел траурный горит,
С колокольни кто-то крикнул, кто-то громко говорит,
      Кто-то черный там стоит,
      И хохочет, и гремит,
      И гудит, гудит, гудит,
      К колокольне припадает,
      Гулкий колокол качает, —
      Гулкий колокол рыдает,
      Стонет в воздухе немом
И протяжно возвещает о покое гробом.

• Источник цитирования 1
• Источник цитирования 2

Спасибо, Крыс. До сих пор не читала стихов По. Мне трудно их воспринять - увязаю в форме, как дрозофила в сиропе. Но все равно интересно.