*  *  *

Дожди в это лето решили, видно, перевыполнить годовую норму. Капало – не лило, не моросило, но именно капало с неба – постоянно, который уже день – они сбились со счету. Серая хмарь действовала на нервы. Раскисшие сапоги, влажные портянки, почти полностью мокрый мундир, потому что негде было обсушиться – все это надоело Дайрану несказанно. Все бы отдал он сейчас за возможность обсушиться у камина, выпить горячего вина и заесть добрым куском мяса, да только отдавать ему было нечего, кто польстится на дырявый плащ? Порой он ругался сквозь зубы.
Несколько раз возникала мысль: не колдует ли кто специально? Но та, что могла бы колдовать, послушно шла впереди, и железо на ее руках исключало всякую возможность подвоха.
Они шли молча. За все время пути, прошедшее с того дня, как выбрались из болота, они двое не перебросились и тремя десятками слов. Днем было проще. Можно было идти, не спуская взгляда с силуэта бредущей впереди девушки, ничего не говоря. Ночью…  ночью мучили кошмары.
Для ночлега Дайран и Регда выбирали места посуше, если так можно было их назвать, - под нижними ветвями елей, в ямах из-под вывороченных корней, укладывались, как можно плотнее прижимаясь друг к другу – и все равно под утро оба стучали зубами от холода. Но если девушка все-таки засыпала к середине ночи, то Дайран порой до утра не мог сомкнуть глаз. Лежал, глядя на белеющее в темноте лицо, ощущая руки на своих плечах, вдыхая теплый, горьковатый запах ее волос, и думал о том, как, наверное, мягки эти волосы на ощупь. И боролся с подкатывающим видением – как бы она упруго выгнулась в его руках… Утром он бывал злым не только от недосыпа, но и от осознания того, как рядом с ним идет его счастье – невообразимо далеко.
Когда под ногами проглянула, наконец, тропинка и, петляя, стала шире, превратилась в хорошую, нахоженную тропу, Дайран сперва не поверил: мало ли кто ходит по ней. Однако приходилось признать, что тропа вытоптана явно ногами человека. А значит, куда-то ведет. Вопрос лишь – куда?
Она вывела к маленькой деревянной избушке, словно из ниоткуда возникшей посреди леса. Любое жилье дает о себе знать задолго до непосредственного своего появления – запахом дыма и навоза, расчищенными делянками, загоном для скота. Эта же словно из сказки пришла: избушка посреди леса, ладно что не на птичьих ногах. Впрочем, потом обнаружились и все полагающиеся хозяйственные постройки, и даже коза замемекала где-то там, в глубине.
Регда, шагавшая впереди, словно приободрилась, увидев деревянное строение. Такой легкой и упругой стала ее походка, что Дайран окликнуть ее хотел. Не успел. Навстречу им вышел коренастый, угрюмый старик с топором в руках. Уставился на них, приложил ладонь ко лбу козырьком - и встал, как вкопанный.
- Здорово, дед, - устало сказал Дайран. – Заблудились мы. Позволишь переночевать?
Старик пялился на них с таким испугом, словно не путников увидел, а невесть какое чудовище встретил посреди леса. Дайрану показалось даже, будто хотел он убежать – да не решился, и откровенно боится – вот только кого? чего? Он стоял как истукан, так, что пришлось прикрикнуть на него – только после этого старик очнулся и повел-таки их к дому.
Лишь тому, кто много дней ночевал в лесу, на раскисшей от дождя траве, ел кое-как и что придется на ходу и под открытым небом, лишь тому понятно, что такое – чистый стол и чистые руки, чашки и ложки, пусть деревянные, и стулья настоящие, и крыша над головой, и хлеб – свежий, недавно выпеченный, и козье молоко в деревянной кружке. А еще к дому примыкала баня, и запах дыма, вившегося над трубой, придавал всему происходящему привкус не то совершенно детского, домашнего уюта, не то какой-то сказки, в которую они угодили чудом, потеряв уже всякую надежду.
Домик был крошечный, полностью деревянный и какой-то неуловимо сказочный. Вроде бы ничего особенного – три комнаты да крошечная кухонька, высокое крыльцо с резными перилами, низкие потолки. Стены местами покрыты мхом – от сырости? – и кажется, вот-вот где-нибудь из подпола выглянет домовой, подпоясанный ветошью. В распахнутые небольшие окна заглядывали ветви сосен и единственной рябины, неведомо как выросшей в этих краях. Сыро, тепло, спокойно…
И единственное, что не давало Дайрану расслабиться окончательно, - взгляд хозяина, преследующий их на всем протяжении вечера. Взгляд упорный, странный, в спину, и показалось однажды, что Регда и этот угрюмый старик знакомы – отчего бы это? И несколько фраз, брошенных за дверью, он разобрал – словно птичий посвист, чужой, непонятный язык.
Дайран сказал себе, что спать этой ночью ему, наверное, не придется.
А в бане они все-таки вымылись; правда, девушку офицер не отпускал от себя ни на шаг и лишь в предбаннике, поколебавшись, снял с нее кандалы и отвернулся, пока она раздевалась. Долго стоял и курил за дверью, слушая плеск воды. В бане было маленькое окошечко, пролезть в него могла бы разве что кошка, а девушка, даже с комплекцией его пленницы, - вряд ли, поэтому с той стороны Дайран был спокоен. Ерошил волосы, слушая нехитрую песенку и восторженные охи, доносящиеся из-за двери, молчал мрачно. Не придется ему как следует выпариться, разнежиться на полке. Быстро, яростно соскребал с себя многодневную грязь, сбривал щетину на щеках, промывал волосы, утешаясь лишь тем, что - куда она в кандалах-то денется?
Регда и правда никуда не делась, стояла во дворе, распустив длинные темные волосы. И как же хотелось взять на ладонь эти тяжелые пряди, повернуть ее за плечи, прижать к себе…
Хозяин постелил им в маленькой комнате, где кровать была лишь одна. Снова, как и в первую ночь, Дайран уступил ее девушке, а сам улегся на полу – рядом. Тому, кто попробует подойти к постели – или встать  с нее – нужно будет сначала переступить через лежащего рядом.
Он думал, что выключится мгновенно, и боялся этого. Но уже и шаги хозяина по дому стихли, и стало слышным ровное дыхание девушки, и сплошная чернота залила заоконное пространство вязкой мутью, а Дайран все лежал, открыв глаза и глядя в темноту. Сон пропал. Уже все было хорошо, и дорогу старик обещал им показать, и смерть от голода больше не грозила. Остался лишь один, привычный уже, вопрос: что делать?
Дайран лежал, не шевелясь, и постепенно задремал. И потому не сразу расслышал за дверью невнятный шорох. А когда услышал – не пошевелился, лишь нащупал рукоять кинжала, с которым не расставался даже ночью. И стал ждать.
Дверь оказалась смазанной и открылась без шума. Высокая фигура возникла на пороге, словно соткавшись из ночной темноты. Дайран ждал. Шаги вошедшего были совершенно неслышны, и казалось, что он плывет по воздуху; на мгновение Дайран испугался – так похожа была на привидение эта светлая тень в длинной, едва не до пят, рубахе.
А потом тень подплыла к нему – и совершенно очевидным стал и неумелый замах, и проблеск лезвия в темноте. И Дайран метнулся вбок, уходя от удара, и в броске достал руку нападавшего, вывернул, и из стиснутой ладони выпал длинный кинжал, и сдавленный вздох боли сквозь зубы показал, что все это не приснилось. Он был силен и проворен, этот человек, притворявшийся стариком, но вряд ли доводилось ему убивать хотя бы раз в жизни. Дайран без труда вывернулся и прижал его к полу.
- Ну? – проговорил он сквозь зубы, когда хозяин попытался вырваться, и тряхнул его, не выпуская. – Так, стало быть, ты гостей встречаешь, хрыч старый? А вот как вздерну тебя сейчас на ветке да подпалю твое осиное гнездо – посмотрим, что скажешь!
Зашевелилась на кровати разбуженная Регда, подняла голову. Тихо охнула.
Хозяин, вывернув шею, попытался посмотреть на нее. И – сказал что-то, на том же странном, почти птичьем языке, что почудился Дайрану вечером.
А она – ответила. Короткой, четкой, но совершенно непонятной певучей фразой, ровно, но властно, с силой приказа, которому нельзя не подчиниться. А потом сказала – уже Дайрану:
- Отпусти его, - и добавила, глядя на обоих: - Он ничего не сделает больше, оставь… - и спустя несколько мгновений попросила: - Пожалуйста…
Нехотя Дайран выпустил старика, и тот поднялся, потирая руку и шею. Не взглянув ни на кого, поковылял к выходу.
Дайран подобрал с пола кинжал, покрутил в пальцах. Хорошенькое, однако, дело! Благородной ковки сталь, изукрашенная узорная рукоять – откуда в такой глуши?
- И как это понимать? – резко спросил он Регду, когда за стариком захлопнулась дверь. – Неудавшаяся попытка побега, так, что ли?
Она опустила голову и промолчала.
- А вот я его сейчас повешу над костром с голыми пятками и расспрошу, один ли он, да где сообщники, да кто таковы – и поглядим, что скажет! – продолжал он так же резко, глядя на девушку. – Или с собой прихвачу в Юккаром, может, мне за него там спасибо скажут. Ишь, выискался сообщничек. Тебя, что ли, освободить хотел?
Регда опять промолчала.
- Что молчишь-то? – зло спросил Дайран. – Дура! Ты хоть знаешь, как он рисковал? Я ж ему шею свернуть мог! И тебе заодно… если б не приказ тебя живой доставить.   
- Я просила его этого не делать, - тихо и ровно проговорила Регда, глядя в сторону.
- Тьфу… - сплюнул Дайран и, нашарив на полу мундир, грохнул дверью.
Он вышел на крыльцо и остановился. Поднял голову. Летние ночи коротки, скоро рассвет. Засады Дайран не боялся – слишком тихо было кругом. Если, конечно, старик не догадается прямо сейчас чесануть в лес за подмогой, до утра им ничего не грозит. Но дело-то, оказывается, серьезное. Надо бы все-таки поймать его да расспросить кое о чем. Но сил не было. Наступил отходняк, ноги и руки противно ослабели. Черт… скажи кому – не поверят. Вряд ли, конечно, этот человек вправду смог бы его убить, для этого опыт нужен и умение, но случайно – чем черт не шутит… вспомнился снова Юхан, и Дайран сдавленно застонал сквозь зубы. Смерть в глаза посмотрела. Не зря, значит, нужна в Особом отделе эта девчонка – живая. Кто же она такая, черт побери?
Дверь скрипнула – и Дайран резко обернулся. Но хозяин подошел к нему, встал рядом, облокотился на деревянные перила крылечка. И спросил - хмуро, но миролюбиво:
- Закурить нет?
- Ну, ты и наглец, - покачал головой Дайран. – Едва не убил, еще и курить просишь?
- Извини, - хмуро бросил старик. – Я против тебя лично ничего не имею. Хотя жаль…
Дайран хмыкнул, протянул ему трубку и кисет с табаком. Старик кивнул, достал из кармана огниво.
Он, оказывается, был еще не стар – сильные руки, прямые, твердые пальцы, и ни намека на старческую сгорбленность и суетливость. Вот только волосы совершенно седые – они-то и сбили Дайрана с толку. А глаза – пронзительные, резкие, и такие же резкие складки прочерчены от крыльев носа к уголкам губ. А в глазах, кажется, растерянность… немудрено. У самого Дайрана мягко кружилась голова и дрожали колени.
В черном небе пронзительно крикнула неведомая ночная птица.
- Не поцарапал? – осведомился старик, набивая трубку. – Впрочем, что зря говорить. Убил бы я тебя, если б не она…
- Да и я б тебя… - подумав, признался Дайран.
Идиотизм ситуации уже даже не шокировал. Несостоявшийся убийца и его жертва стояли рядом на крылечке и беседовали, раскуривая трубочку. Полный привет. Еще самовара не хватает… и Регду сюда, чтоб чай разливала.
- Если б ты знал, капитан, какого ты человека губишь, - с горечью сказал вдруг хозяин, выпуская кольцо дыма. – Если б ты знал…
- Ну, так расскажи, - хмуро бросил Дайран. – Я себя последним дураком чувствую. Все все знают, один я, как слепой кутенок, тычусь носом в дерьмо…
Хозяин коротко вздохнул.
- Не стал бы рассказывать, - проговорил он так же угрюмо, - но ты, кажется, человек честный. Регда за тебя, можно сказать, поручилась…
- Когда ж успела? – нехорошо усмехнулся Дайран. – Я вроде все время рядом был – вы с ней и парой слов перемолвиться не успели…
- Она просила тебя не трогать, - ответил старик. – А такая просьба – от нее… дорогого стоит, понимаешь?
Дайран покачал головой.
- Не понимаю ни черта, - сообщил он.
- Расскажу. Не все, правда. А остальное сам поймешь – ты ж вроде не дурак.
- Погоди… ты вот что скажи: это правда, что она – из лесных людей.
Хозяин коротко улыбнулся, посмотрел на него.
- Слышал, значит. Ну, в каком-то смысле – правда. Только это не совсем те колдуны лесные, в которых вы там у себя верите. Это немножко другое…
… Забытые, потускневшие от времени легенды проходили перед Дайраном неспешно и величественно, едва касаясь высокой травы, и он вздрагивал от их спокойных прикосновений. То, что на Юге считалось выдумками, бабкиными сказками, здесь, на Севере, было окружено почетом и уважением. Падали, как удары клинка, непривычные для уха солдата слова. Право. Род. Королевская кровь. Какая разница была бы ему, какие нынче короли на троне?
Задыхаясь от горя, мелькнула на мгновение девушка в серебристой вуали – принцесса Альбина, злосчастная тень королевского рода, та самая, полузабытая и загадочная. Преданная родными братьями, насильно сосланная в далекий монастырь – бледный отсвет прежней красавицы с длинными косами. У них, оказывается, женщины наследовали; право старшинства – кому оно нужно, если цена этого - жизнь? Кто знает, думал Дайран, сколько правды в этих легендах; сколько слез пришлось пролить той, живой, настоящей прежде, чем встретила она на лесной тропе человека с невероятными, серо-зелеными, колдовскими глазами… Что уж он там наобещал ей, чем приворожил… в монастыре недосчитались однажды послушницы, а в лесной избе той же ночью прибыло мужаткой. Женой оборотня, колдуна, меняющего облик, лешего, которым детей пугают…
Кем пугала Альбина своих детей? Рассказами о братьях-принцах?
Она прожила недолго. Видно, все силы, что были отпущены ей, отдала детям – мальчику и девочке. А они, выросшие, вместе с даром отца – умением оборачиваться зверем и птицей – сохранили и материн дар: память о том, кем была она и чья кровь течет теперь в их жилах. И знание, что есть у них на свете родичи, родичи по крови, но не по духу – далеко, за лесами, в пышных залах королевских дворцов. И предсмертное материнское проклятие сохранили, обращенное к младшим братьям: «род ваш не вечно будет править этой страной, а прервется. И все вернется, как должно быть по праву старшего». Вот только не уточнила преданная старшая сестра, у которого именно из братьев не останется потомков. А может, уточняла, да за давностью лет осталось это забытым…
- В архивах Севера хранится это пророчество, - сказал хозяин. – Правда, так глубоко, что не всякий отыщет, да и язык там… Но я прочитал, я видел этот текст.
- Ты? – поразился Дайран.
- Отчего бы нет, - усмехнулся старик. – Я, к твоему сведению, не кто-нибудь, я профессором был когда-то… историком. Кафедра отечественной истории в столичном Университете – это вам не баран чихнул. Думаешь, почему я тебе это все так просто рассказываю? У меня тема научной работы была – «Генеалогия королевского дома: факты и легенды». Семь лет в архивах сидел…
- Но… почему же ты, - пробормотал ошарашенный Дайран, - почему – здесь?
- А где еще, - спокойно ответил хозяин. – Скажи спасибо, что жив остался. После войны половину преподавателей разогнали, две кафедры прикрыли – нашу и лингвистов. А меня арестовали – за шпионаж, - он зябко поежился. – Ладно, добрые люди бежать помогли. Теперь вот - здесь…
Он помолчал.
- Зовут тебя как? – тихо спросил Дайран.
- Карис. Бог весть зачем я тебе рассказываю это, парень… - он окинул Дайрана взглядом.
- Не бойся, не донесу, - процедил тот. – У меня приказ другой, мне ты… без надобности.
- Да я и не боюсь, - очень буднично ответил Карис. – От судьбы не уйдешь все равно…
- Вот и рассказывай давай дальше.
- Дальше… ладно. Никто, похоже,  так и не понял, к которому из братьев относилось пророчество. А узнать хотели – многие, как южане, так и наши. Но, думаю, принцесса тогда и сама не понимала, что говорит – такие пророчества редко произносятся в здравом уме. А теперь-то кто скажет…
- А Регда здесь при чем? – напряженно спросил Дайран.
- Подожди. Насколько я понял, муж принцессы Альбины был чародеем. От него пошли как раз эти истории о лесных людях – чудовищах, умеющих колдовать, крадущих детей. Вот уж не знаю – один ли он был на земле такой, или целый народ жил в этих местах прежде нас. Думаю, что все-таки народ… посмотри, сколько про них легенд, какие сказки – что у нас, на Севере, что у вас – так ведь? Не знаю, сколько там правды насчет чудовищ, но что лес для этих людей – дом родной, это правда. Они его как раскрытую книгу читают. Повадки зверей и птиц, травы разные, тропы тайные – это для них как для нас азбука.
Он затянулся трубкой и помолчал.
- Словом, получается, что кровь королевского дома течет не только в наших и ваших королях, а и еще кое-где. А кровь, как сам понимаешь, не водица. Род, берущий начало от Альбины и ее мужа-чародея, не прервался. В лесах, скрытно, до поры до времени, как говорилось в легендах… вообще легенды про это дело – удивительная вещь, - улыбнулся Карис. - Чего только по деревням не болтают! Говорят, что наступит день и час, когда истинный потомок Альбины выйдет из леса, и будет у него в руке удивительный меч, сияющий серебром. И наступит тогда всем полный… полный праздник, в общем, и никто не уйдет обиженным. Конечно, в основном, такие байки слагает беднота – те, кто считает лесных людей чуть ли не защитниками своими и избавителями от произвола властей и местной знати. Но встречаются любопытные факты. Например, что род этот считается не по отцу, а по матери, и только женщина способно истинно мудро и праведно управлять страной. Очевидно, это осколки сопротивления  старому указу о том, что женщины не наследуют… и утвержден-то он был как раз примерно в то время,  в годы раздела Империи.
Карис опять замолчал, постукивая остывшей трубкой по перилам.
- А Регда? – опять напомнил Дайран.
Небо над их головами потихоньку светлело.
- Регда... с ней все просто, - задумчиво ответил Карис. – Она наследница… принцесса, если можно так сказать. Единственная выжившая из прямых потомков принцессы Альбины, осколок королевского рода.
Дайран тихо и протяжно присвистнул.
- Понимаешь теперь, ЧТО она для нас? Для северян, которые, ко всему, перестали быть самостоятельной страной… и если бы только это! На нее, на этот загадочный, полусказочный род смотрит теперь едва ли не весь Север – потому что видят в них надежду. Надежду на избавление от военных порядков Юга, надежду на то, что снова наступит мир… да и мало ли на что еще! Ты заметил, как разошлись за сотни лет наши народы – язык, культуры, взгляды? Да, многое сохранилось, но мы уже не единая держава, капитан, мы разные и разными дорогами идем. А вы хотите насильно слить их в один – зачем?
- Я-то тут при чем… - пробормотал угрюмо Дайран. – Я к вам не просился…
- Да я не тебя конкретно имею в виду, а Юг вообще, не горячись. Род принца Остина угас, но чем хуже род принцессы Альбины? И понимаешь теперь, как нужна и важна и для вас тоже эта девочка? – горько проговорил Карис. – Заполучи ее Юг – и Север можно будет с чистой совестью поставить на колени. Впрочем, вы можете сделать это и без чистой совести, но, - он усмехнулся, - как-то сложнее. Конечно, мы станем сопротивляться еще долгое время. И даже, я думаю, среди боковых наследников найдутся те, кто станут продолжать эту войну. Но…
Он умолк.
В болоте неумолчно орали лягушки. Небо над верхушками деревьев начинало понемногу сереть, потянуло сыростью. Дайран поежился.
- Скажи… - неуверенно спросил он вдруг, – а правду говорят, что эти… ну, лесные – что они детей крадут и железа боятся? Я ведь ее не просто так в железе таскаю...
- Насчет детей – точно враки, - сухо ответил Карис. – Зачем им? Научить тому, что они умеют, можно лишь, если у тебя это в крови. Нет, бывало, конечно, что им в обучение детей отдавали – из таких потом получались замечательные следопыты. Но красть… не знаю, не думаю.
- А про железо?
- А ты у нее сам спроси, - нехотя и отчужденно посоветовал Карис. И, поколебавшись, добавил: - Вообще говорят, что железо обращаться мешает…
- Что мешает? – не понял Дайран.
- Облик менять. Я ж говорю – дар у них передается, умеют они оборачиваться кто зверем, кто птицей. Но толком я не знаю, - добавил он поспешно, - и врать не стану. Одно точно знаю – в железе не убежишь. Потаскай-ка на себе этакую тяжесть. Ваши отцы-дознаватели тоже дело знают, - он нахохлился, потер запястья, и Дайран понял, что означает этот жест. Старая память.
Карис повернулся, явно намереваясь уйти в дом, но Дайран удержал его:
- Скажи еще… Что значит ее прозвище?
Карис опять помедлил.
- Серая птица, - ответил он.
- Значит… - медленно проговорил Дайран, - она – птица?
Карис полоснул его неожиданно злым взглядом.
- А ты умный, капитан… Умный. Если довезешь ее до места и сдашь, куда следует, так вмиг майором станешь. Глядишь, и орденок привесят. Старайся, служи… вези, - он резко развернулся и пошел в дом, тяжело прихрамывая и сутулясь.
Дайран беспомощно выругался, глядя ему вслед.
Обида накатила – неожиданно острая, почти детская. Сам он, что ли, добровольно вызвался? Поставили ведь навытяжку и согласия не спросили… кому интересно мнение солдата? А теперь чувствуешь себя точно дерьмом измазанный. Он грохнул кулаком по деревянным перилам – и взвыл, больно ударившись мизинцем.
Хороша себе добыча, нечего сказать. Как в сказке – принцесса и солдат. Или свинопас – как там было-то? А какая теперь, к чертям, разница!

Дайран долго ворочался, пытаясь уснуть. Нет сна, хоть тресни. Уже небо совсем светлое, уже оглушительно щебечут птицы за окном, уже яркие лучи ползут по стенам – нет сна.
Рядом ровно дышала во сне девушка. Принцесса по имени Серая Птица.
Влип ты в  историю, капитан. В ту самую, настоящую Историю, которая на пыльных страницах перьями пишется; которая хранится в королевских архивах, куда нам хорду нет; которая не спросит тебя, хочешь ли ты в нее попасть.
Бабкины сказки. Дайран тихо засмеялся. Вот она тебе, сказочка – доигрался. История чужой страны лежит с ним рядом. И в твоих руках правильный ответ. А ты его не знаешь, ответ этот…
Дайран поднялся на локте и посмотрел на спящую девушку. Взять бы ее на руки, прижать к себе и послать все эти сказочки к черту. Оборотень, лесное чудо… да плевать он хотел на все это! Пусть даже обернется в его руках серой птицей – он отпустил бы ее в небо, только б она хоть ненадолго возвращалась на землю, к нему. Пусть себе летает в поднебесье. Тяжелые, холодные браслеты на ее руках отливали синевой. Что, девочка, к земле тянут, да?
Дайран выругался, встал. Старые половицы заскрипели под ногами – Регда пошевелилась, что-то забормотала во сне, но не проснулась.
В тесной кухне настежь распахнуто окно, но табачный чад слоями висел в воздухе. Ежась от утреннего холода, Дайран зачерпнул ковшом воды из кадки в углу, жадно выпил. И поперхнулся от сдавленного кашля – Карис сидел в углу, мрачно глядя на него, в компании изрядных размеров бутыли.
- Что, не спится? – мрачно и хрипло спросил хозяин. – Садись, выпей.
Он пододвинул к капитану огромную кружку.
Дайран помотал головой.
- Не стану. И тебе не советую.
Карис захохотал зло и неприятно.
- Мне твои советы, приятель… сам знаешь где.
Дайран пригляделся к нему.
- Когда ж ты успел… - проговорил он почти сочувственно. – И зачем….
Что, профессор, отходняк, да? Немудрено, что развезло так быстро и сильно. Не под силу тебе, книжному червю, убийство, пусть даже и несостоявшееся? Это тебе не в архивах сидеть…
- Набрался, да? Перед девочкой не стыдно? – вырвалось у него.
Карис выдохнул тяжело и устало.
- Девочка, - пробормотал он про себя. – Я ведь ее помню – малявкой еще. Маленькая девочка с длинной косой; она умела оборачиваться уже в четыре года – маленькая такая птичка с серыми крыльями. И пела так чудесно. И так хохотала, когда я пытался ей уши надрать, а она у меня из рук улетала. Только перестала она оборачиваться, капитан… когда на глазах у нее погибли - мать, отец, два брата. Ваши тогда взяли их хутор в кольцо; не иначе, навел кто, потому что кому бы еще – там заклятия стояли, несложные, конечно, от чужака, но все же… Когда ее привезли ко мне, она была на зверька похожа, а не на птицу… на имя свое откликаться перестала. Одна выжила из всех – и то потому лишь, что не было ее там, она с утра в лес ушла за ягодами. Ей пятнадцать было тогда. С тех пор ни разу не видел я, чтобы она… вот тебе и Серая Птица – одно имя осталось. А… что ты знаешь про это, капитан…
Карис махнул рукой.
- Отца ее, мать, братьев - всех в одном костре сожгли. Война только началась тогда, семь дет назад. Вот и смекни, с кем война-то была, капитан… с нами или с ними? – он мотнул головой в сторону. – Видно, у вас там на Юге умные люди живут… тоже читать умеют… старые летописи.
Он снова приложился к бутыли.
- За одно судьбе спасибо говорю – что меня уберегла. Знаешь, от чего? От предательства. – Он впечатал кулак в столешницу. – Меня ведь пытали, капитан… и чего я под пыткой орал – не помню. Счастье, что сам не знал тогда, где девчонка скрывалась, а то бы… - он умолк.
Дайран подошел и выхватил у него из рук бутыль.
- Поди проспись, - сказал он жестко, едва сдерживая отвращение. – Ей тебя таким видеть радости мало…
Тупо болело слева – там, где сердце. Маленькую кухоньку заливали яркие солнечные лучи.


*  *  *

Этот день пути должен был стать последним для них. Завтра к закату, если все будет хорошо, они доберутся до Юккарома, и капитан Ойолла сдаст, наконец, пленницу с рук на руки Особому отделу. Вот только кто бы знал, как ему этого не хочется…
Они не стали останавливаться на ночлег в деревне, а, купив хлеба и молока, отъехали подальше, углубились в лес. Уже привычно разожгли костер. Ни Регда, ни Дайран не говорили об этом вслух, но ночевать среди людей им почему-то не хотелось.
Весь этот день Регда молчала. Дайран знал, почему. И мог только догадываться о том, что ждет ее завтра вечером и после. Он сам, своими руками отдаст ее на смерть. О, проклятье! Если бы он мог умереть за нее сам. Но не может… и присягу нарушить не может тоже.
Дайран уже не скрывал от себя самого, что он чувствует к этой чужой, в общем-то, девушке. И не знал, что делать ему с этим внезапно свалившимся чувством. После истории с Элис он поклялся себе, что никогда не доверится ни одному существу женской породы. А та, что смогла растопить лед, сковывавший его все эти годы, стоит по другую сторону разделившей их полосы. И от ее смерти (ну, или не смерти – что, легче от этого?) зависит его возвращение домой. Было отчего хотеть напиться…
Он сидел у костра, смотрел в огонь и молчал.
Этот вечер выдался ясным и теплым, не в пример всему прошлому пути. Регда сбросила свой темно-зеленый плащ; глаза ее поблескивали, как искры, летящие из огня, тускло отблескивало железо кандалов. Дайран не мог смотреть ей в глаза. Завтра… завтра…
-      Ладно, - он решительно поднялся. – Поздно уже. Давай я тебя перевяжу, и будем ложиться…
-      Стоит ли… - тихо отозвалась девушка.
Сноп искр выстрелил из костра. Небо было уже совсем черным.
-      Стоит, стоит…
Бинты, целебную мазь и немного продуктов им дал с собой Карис. Привычными движениями пальцы Дайрана втирали пахучий бальзам в уже совсем затянувшуюся ссадину, а сам он боролся с желанием приложить ее ладонь к губам – и больше не отпускать никогда. Затянув бинт, поднял голову – и увидел ее лицо. По щекам девушки бежали слезы.
Острая жалость сдавила его сердце. И что-то подсказало: не от страха или тоски эти слезы, от другого чего-то… чего?
-      Ну что ты плачешь… - пробормотал Дайран беспомощно.
-      Ты закончил? – спросила Регда, не глядя на него. – Надевай железо…
-      Успеется… - он повертел кандалы в руках и отложил в сторону. – Отдохни чуток…
Снова взял ее руку в свои, осторожно коснулся пальцами ее мокрых щек.
-      Ну не плачь… Пожалуйста, не плачь. Все обойдется…
-      Дайран… - Регда смотрела прямо на него, и глаза ее казались совсем черными. – Скажи, что мне делать?
-      А что…
-      Я люблю врага и не знаю, как сказать ему об этом. Дайран…
Медленно, медленно он поднес ее пальцы к своему лицу. И прижался к ним губами.

…. Как пела эта птица над головой! Захлебываясь, не умолкая ни на минуту… да и была ли она, эта светлая северная ночь, или едва догорел закат, сразу наступило утро? Дайран плавал в ленивой полудреме на границе сна и яви, и сердце его пело в такт с этой птицей, и золотые блики плясали в темноте перед закрытыми веками. Ладонь еще ощущала тепло и мягкость густых волос, рассыпанных по старому плащу – импровизированному ложу. Что нужно для счастья солдату?
Не открывая глаз, Дайран вспоминал, как они целовались ночью – отчаянно, самозабвенно, до головокружения. Регда, оказывается, целовалась впервые в жизни, что немало его позабавило – лечить и хоронить умеет, а любить – нет. Но, впрочем, все это неважно, и он ласкал ее с самозабвением умирающего от жажды, добравшегося, наконец, до кружки с водой. Наверное, даже звезды завидовали им…
Какие у нее губы – мягкие, нежные, как лепестки цветков... Каким горячим и упругим стало враз ее тело... Он шептал ей нелепые и смешные признания – а она целовала его пальцы.
-      Я люблю тебя… Я тебя люблю…
-      Муж мой…
-      Я тебя никому не отдам…
-      Любимый…
Дайран протянул руку, чтобы погладить ее снова, но рука ощутила пустоту. Он лениво приоткрыл один глаз. Рядом лежит ее пояс, вышитый странным тревожным узором – ломкие линии, словно узор из трав. Ну, все ясно – одевается, наверное, в стороне или отошла умываться. Дайран тихонько погладил жесткие кожаные кольца.
Он не отдаст ее никому, никому. Он увезет ее в столицу, подаст в отставку, и они поженятся. Плевать, что скажут друзья и родичи – отец не осудит, а большего ему не нужно. Если будет надо, они уедут на юг и выстроят там дом. И у них родится дочь – маленькая девочка с такими же мягкими, как у Регды, волосами… и она тоже будет уметь оборачиваться – хоть птицей, хоть маленьким лисенком, какая разница…
Тихо как… Ни шороха, ни звука…
-      Регда… - позвал Дайран, приподнимаясь на локте.
И вдруг вскочил.
Тихо как, тихо. Ну, конечно. Валяются у костра кандалы, на его плаще – ее пояс. А его пояса нигде нет. Она ушла. И этим оставленным ему подарком – простилась. Дайран рванулся было в чащу, крикнул: «Регда!». Где вы видели дочь леса, которая растеряется в лесу? Она ушла, когда он так непростительно дрых… Она не заблудится, найдет дорогу. Слава Богу, она ушла. Господи, почему она ушла? Они никогда не увидятся больше…
Рядом с поясом лежало птичье перо – серое, с темно-фиолетовой полосой у основания. Словно пролетала здесь птица… серая птица…
Дайран поднял перо и тихо погладил пальцами, сунул за пазуху. Поднял с земли пояс и дернул в сердцах, словно тот был виноват во всем, что теперь придется пережить ему – арест, суд, приговор, клеймо государственного преступника. Потом плюнул и стал неторопливо одеваться.

Эпилог

-      А мне плевать на то, что ты по званию старше, понял? Имел я твое звание с тобой вместе в том самом…
-      Рядовой Ойолла!
-      Да пошел ты…
Брен Дин-Ханна привык к такому разговору. Он уже давно ко всему привык. И к тому, что разжалованный из капитанов в рядовые Дайран Ойолла не пьет только на дежурстве или во время тревоги. И к тому, что из опасных вылазок его приходится едва ли не за уши вытягивать. Друг ротного командира Дин-Ханы искал смерти. Он искал ее с тех самых пор, как… с того проклятого задания, будь оно неладно. Брен знал, разумеется, обо всем достаточно подробно – до того момента, как Дайран обнаружил исчезновение своей пленницы и явился в Юккарем один. О том, что было после, слышал кратко или вовсе только догадывался. Арест, суд, лишение гражданских прав и лямка рядового навечно. Но вот почему Ойоллу не сослали еще дальше на север или не упекли на юг, на галеры, а оставили в этой хоть и дыре, но все-таки уже привычной, не знал. То ли родители вмешались. То ли суд решил, что все-таки достаточно… что вряд ли.
Дайран вернулся - и не вернулся. Он стал другим – совсем. Язвительный и беспечный парень превратился в молчаливого старика с пустыми глазами. На попытки разговорить – отмалчивался. На выговоры за излишнюю горячность или плевал, или матерился – вот как сейчас. Казалось, он ни минуты не желает находиться наедине с собой и ни секунды не терпит отдыха. Или пахать, чтобы ни о чем думать времени не было. Или свалиться, чтобы думать о чем-то уже не было сил. Или пить.
У него сейчас было восхитительное положение – дальше фронта не пошлют. Что могут сделать ему за пьянство? Разжаловать? Дальше некуда. Сослать? Так дальше тоже не особо есть куда, и так дыра. На гауптвахту посадить? Тоже мне, испугали…
Дайран знал это все прекрасно, и оттого или пил, или нарывался – на что угодно, на драку, в заварушку, на скандал. А в ответ на уговоры посылал Бренна по известному всем адресу.
Четвертые сутки Дайран сидел под арестом. Брен, разозленный, доведенный до отчаяния, пригрозил, что еще одна такая выходка – и он пишет рапорт, и пусть рядового Ойоллу или переводят, или он сам отдаст его под суд. Дайран ответил ему длинной матерной тирадой и отвернулся к стене.
Так, у стены, он и лежал в то утро, когда Брен вновь зашел к нему в «камеру» - так высокопарно называли у них в гарнизоне комнатки, в которых провинившиеся солдаты отбывали срок наказания. Дайран даже не повернулся. Брен постоял немного, придвинул к себе единственный табурет, сел.
- Спишь? – спросил он после паузы.
- Тебе какое дело… - не оборачиваясь, ответил Дайран.
- Да мне-то, в общем, никакого, - хмыкнул Брен. – Только тут у нас история приключилась…
- Отвяжись, - процедил Дайран. У него болела голова.
- Слушай, ты, - взорвался Брен, - ты выслушать меня можешь, мать твою? Дело, между прочим, тебя касается.
- Отвяжись, - процедил Дайран.
Брен пару секунд боролся с желанием развернуть его к себе и съездить, наконец, по физиономии (о, как ему хотелось этого! А нельзя, пока на службе). Потом достал из кармана сверток, швырнул на кровать.
- На, держи. Твое ведь?
Дайран соизволил, наконец, повернуться, лениво развернул узел… и ошалело вскочил?
- Ты… откуда??!
- От верблюда, - буркнул Брен, остывая, наслаждаясь проступившей на лице друга растерянностью и ужасом. – Выслушай сначала. Сядь. И не бросайся на меня…
- Ну?!
- Поймали сегодня ночью двоих… партизаны, мать их так… похоже, что из лесных. Склад пытались поджечь. И откуда узнали только, мерзавцы. Ну, словом, ребята их повязали… пока ты тут прохлаждался. – Брен помолчал.
- Ну?!
- С одного из этих двоих сняли вот это, - Брен поднял с кровати, повертел в руках тонкий плетеный пояс, принадлежавший когда-то Дайрану и унесенный два года назад пленницей по имени Регда.
Дайран встал.
- Где он?
Брен помолчал.
- Я тебя спрашиваю – где этот?
- Не ори, - ответил тот. – Оба они сидят через стенку от тебя. Но входить к ним строжайше запрещено. Всем, кроме меня и лейтенанта Кларса. А тебе, между прочим, тут вообще прохлаждаться до вечера.
- Брен…
- Погоди. Эти двое до завтрашнего утра никуда не денутся, а Кларс ночью уедет. Ты меня понял?
- Да… Брен, спасибо.
- Но помни – я тебе ничего не говорил. Разбирайся с ним сам и тихо.
До вечера Дайран то метался по своей каморке, то недвижно сидел на кровати, обхватив голову руками. Ничего нельзя сделать до ночи – хоть вой. Так медленно текут минуты, так медленно. Он обещал не делать глупостей. Нельзя.
Уже стемнело, когда скрипнула дверь его камеры. Вместо сторожившего его сержанта Дворы в дверь, пригнувшись, вошел Брен, хмуро махнул рукой:
- Выходи давай…
Они вышли во двор,  и Брен толкнул Дайрана в сторону казармы.
- Иди…
- Но…
- Иди, я сказал! – прошипел Брен. – Кларс еще здесь, ясно тебе? Вот уедет, тогда…
Еще полтора часа Дайран пролежал в казарме, уткнувшись в подушку. Очень хотелось выпить, но пить было нельзя. Тик да так – так долго… Уже казарма угомонилась, уже развели караулы, уже луна выплыла на середину неба, а он не спал, лежал, вцепившись в подушку, и ждал. Брен не мог обмануть. Значит, скоро.
Когда ждать так и молчать больше не стало сил, дверь скрипнула. Дайран вскочил. Высокая фигура маячила в дверях.
Брен едва держался на ногах от усталости. Лицо его даже при неярком свете фонаря было осунувшимся и бледным. Он взял Дайрана за плечо и несколько секунд постоял так на крыльце.
- Что с тобой? – спросил его Дайран.
- Устал… - невнятно пожаловался Брен. – Устал, как собака. Кларс этот, погань…
Отчего погань, объяснять не стал. Дайран не спросил, его сейчас одно жгло – нетерпение. И Брен почувствовал это…
Они пересекли двор, приблизились к тесной сараюшке гауптвахты. Брен отпер дверь, сунул Дайрану в руки ключ и фонарь.
- На, держи… Я спать пошел, иначе сдохну. Только, Дайран… не подведи меня, ладно?
- Иди, иди… - прошептал Дайран и шагнул внутрь.
Двое лежали на соломе в углу и зашевелились при звуке его шагов. Дайран какое-то время пристально разглядывал их. Двое. Да, двое мужчин. Глупо было надеяться… Один – его ровесник, второй – почти старик. Оба связаны. Одежда таких же бурых, неприметных цветов, темные волосы, глубокие серые глаза. Похожи, но не сильно. И чем-то неуловимым напоминают, как и Регда, жителей его родины – такие же чистые и резкие лица.
Дайран поставил фонарь на пол, пошарил за пазухой, вытащил пояс, развернул, встряхнул.
- У одного из вас, - он удивился, как хрипло звучит его голос, откашлялся, - нашли вот это. Чье это?
- Ну, мое, - отозвался после короткой паузы молодой пленник. – Тебе что за дело?
Дайран подобрал фонарь, уселся возле него на пол поудобнее.
- Где она?
- Кто? – неподдельно удивился пленник.
Дайран вскочил, сгреб его за шиворот, подтянул к себе.
- Не знаешь, тварь? Где Регда? Та, чей пояс на тебе нашли…
- Отпусти… - прохрипел пленник. – Придушишь – не узнаешь.
Дайран с отвращением выпустил его, отряхнул ладони. Пленник помотал головой, отдышался.
- Значит, ты – тот самый капитан… - хмуро сказал он.
- Что ты знаешь о ней, мразь? – вскинулся Дайран,
- Не ори, - проворчал пленник. – Сначала руки развяжи.
- Обойдешься…
- Ну, как знаешь. А связанным говорить не буду.
- Тьфу, мразь, - сплюнул Дайран, но все-таки вытащил нож. – Повернись…
Несколько минут парень, кусая губы, растирал затекшие кисти. Дайран молча ждал. Пленник глубоко вздохнул, поднял на него глаза и чуть улыбнулся.
- Жива она, Регда твоя. Жива и здорова, все с ней в порядке.
- Откуда ты ее знаешь? – спросил Дайран. – Где она? Почему на тебе пояс? Это мой…
- Да понял я, понял, что твой, -  очень спокойно ответил парень. -  Где – не скажу, ни к чему тебе. А откуда знаю все… сестра она мне… названная.
Дайран едва фонарь не выронил.
- Она сама мне его отдала перед… перед тем, как я уходил. На удачу. Талисман вроде. А вот не к удаче обернулось-то дело…
- Расскажи мне о ней, - тихо попросил Дайран.
- Зачем тебе? – искоса глядя на него, поинтересовался парень. – Все равно встретиться вам не судьба, да и будущего нет у вас… кто ты и кто она. Забудь. Вам вместе не быть… Хотя, конечно, тебе спасибо… за нее…
- Что мне твое спасибо… - процедил Дайран.
- Это не мое, это ее спасибо. Любит она тебя, капитан…
- Не капитан я больше, - сообщил Дайран. – Как раз после этого…
- А… ну да, дело понятное. Тем более спасибо.
Они помолчали.
- Что с ней дальше будет? – спросил Дайран.
- Не знаю, - темнея лицом, ответил пленник. – Я вряд ли это узнаю, у нас теперь дорога недолгая. Бог даст – выживет… может, сына вырастить успеет.
- Кого? – глупо спросил Дайран.
Пленник несколько минут разглядывал его, потом хмыкнул.
- Сын у нее родился, капитан… тьфу, извини. В общем… похоже, что твой. Хороший мальчонка, крепкий. Ему сейчас чуть больше года. На нее не похож совсем, значит, выходит, что на тебя. Дайран зовется…
- Тьфу, черт, - прошептал Дайран потерянно. – Как же так…
Пленник усмехнулся:
- А то ты не знал, как дети получаются…
Дайран размахнулся, чтоб съездить ему по уху, но парень легко перехватил его руку и тихо сказал:
- Не буянь. Ты сам виноват…
- В чем я виноват?! – процедил Дайран, морщась от боли в вывернутой руке.
Пленник отпустил его. Прямо взглянул в глаза:
- Если полюбил ее – зачем вез в Юккарем? Ушел бы с ней.
- Куда?
- К нам…
- Ага… щаз…
- Вот и я говорю, что дурак…
- Заткнись, придурок!
- Да мне-то… Я заткнусь. Это ты ко мне ворвался и орать начал, а не я к тебе. Я тут вообще сторона, мне главное – она жива и в безопасности.
Дайран спросил почти шепотом:
- Мальчик… сын… он – кто?
Парень понял.
- Пока не знаю, - очень мягко ответил он. – Это только лет в шесть будет ясно. Но она мальчишку зовет Лисенком, так что… может быть, будет - Лис.
Чуть помедлил, усмехнулся.
- Регда… вот, значит, как ты зовешь ее…
- А как ее зовут на самом деле? – едва слышно спросил Дайран.
Парень помолчал несколько секунд. И сказал – несколько протяжных, гортанных звуков.
- Так ее имя звучит по-нашему…
Дайран коротко и резко вздохнул и попросил – почти умоляюще:
- Скажи мне, где она?
- Нет…
- Да почему?!
Пленник вздохнул, потянулся, лежа на соломе.
- Слушай… Ты или дурак, или прикидываешься. Вот смотри – скажу я тебе сейчас, где твоя Регда, дальше что? Ты помчишься к ней? Во-первых, ты не знаешь дороги…
- Найду, - упрямо сказал Дайран.
- Во-вторых, - терпеливо продолжал пленник, - как ты отсюда уйдешь? Насколько я понимаю, в подразделении дисциплина строгая, а отпуска тебе не положено, иначе ты бы тут не торчал, так? Дальше. Ну, даже если ты ее разыщешь, что будет потом? Ты хочешь забрать ее с собой? А куда? В эту вот дыру? Или сам останешься? Тогда тебя будут ловить, как беглого, потому что – опять же, насколько я понимаю – тебе отставка не светит. Ну? Правильно я рассуждаю?
Дайран молчал.
- А теперь подумай вот еще о чем. Если ты будешь знать, где твоя жена, - Дайран вздрогнул при этих словах, - ты будешь знать не только это. Ты будешь знать, где укрывается преступница, которую ищут. За которую обещана награда, так ведь? Где гарантия, что ты не проговоришься?
- Да ты… - начал Дайран, закипая, но парень успокаивающе поднял руку.
- Погоди. Я же не говорю – сдашь. Но ведь есть Особый отдел. Есть… сам, наверное, догадываешься, какие методы у них есть. Тебя просто заставят сказать, понимаешь?
- Твою мать… - пробормотал Дайран.
- То-то вот и оно. Поэтому не скажу я тебе ничего, уж прости… Хочешь – пытай. Постараюсь не выдать, хотя, впрочем, не уверен до конца.
- Придурок…
- Может, и придурок. Только я хочу, чтоб она уцелела. И твой сын, кстати, тоже…
Дайран посмотрел на него и спросил:
- Да ты ее сам, что ли, любишь?
- А это уже не твое дело, - отозвался пленник.
Они помолчали. Трещал, оплывая, фитилек лампы.
- Как тебя зовут? – спросил Дайран.
- Тебе зачем, - ответил парень неохотно. – Зови, как хочешь…
- Скажи, а почему ты говоришь – жена? Она ведь… ну, мы же не официально…
- По нашим законам, - отчужденно проговорил пленник, - двое, избравшие друг друга и признавшиеся в этом, считаются мужем и женой по закону. Тем более, ребенок… - Он засмеялся. – Так что, парень, можешь передать всем своим поклонницам: я, мол, потерян теперь для общества…
Дайран фыркнул.
- Найдешь тут поклонниц, как же. Лейтенанта Кларса, разве что… - и захохотал, представив себе эту картину.
Оба пленника тоже засмеялись. Старик, лежавший в стороне, повернулся к ним, лицо его осветилось улыбкой, и Дайран понял, что этот человек – не старик вовсе, так, лет под сорок, а может, и того меньше. Но улыбка угасла, резкие и суровые черты снова стали отчужденными.
Дверь скрипнула. Дайран оглянулся – на пороге стоял молоденький солдат из второго отделения – видимо, часовой.
- А… Ойолла, ты? Я думал, командир тут. Ты чего… здесь?
- Сгинь! – рявкнул Дайран, и солдатика вмиг ветром сдуло. Но появлением своим этот мальчишка напомнил ему, что пора уходить. Пора. Но он совсем ничего еще не узнал.
- Расскажи о сыне… – попросил умоляюще Дайран. Пленник чуть улыбнулся.
- Хороший пацан. Маленький еще, но уже характер чувствуется. – Парень вгляделся в лицо Дайрана, потом прикрыл на мгновение глаза. – Действительно, на тебя похож – и губы такие же… хотя что там можно сейчас еще понять – сто раз переменится, пока вырастет…
- Слушай, а ты не врешь? – неожиданно перебил его Дайран.
Пленник покачал головой, но ответить не успел – дверь скрипнула, отворяясь, снова. На этот раз за ней снова маячил тот молоденький часовой, но уже в сопровождении Брена, заспанного и злого.
Брен, не церемонясь, схватил Дайрана за рукав и вытащил вон. Отбирая ключ от двери, прошипел:
- Ты что, мать твою, не соображаешь совсем? Ты хоть понимаешь, как ты меня подставляешь?
- Брен! – умоляюще сказал Дайран, вцепившись в ключ. – Я тебя очень прошу! Ну пожалуйста! Ну… хочешь, я тебе завтра сапоги почищу? Или пить больше не буду? Или…
Брен посмотрел на него чуть более внимательно.
- Что, все так серьезно?
- Брен!
- Ладно, хрен с тобой. Через десять минут ключ принесешь мне. И смотри, Дайран, ох, смотри… Пошли, - кивнул он часовому, и оба скрылись за углом.
- Спасибо… - запоздало пробормотал Дайран.
Дайран, нагнувшись, вновь шагнул в низкий сарай. Решение пришло мгновенно.
- Встали оба, - отрывисто сказал он.
Пленники недоуменно посмотрели на него.
- Ты, - это относилось к тому, кто постарше, - руки дай сюда. – Резким ударом кинжала Дайран перехватил связывавшую пленника веревку. Морщась от понимания того, что делает, так же отрывисто и резко сказал: - У нас десять минут. Я выведу вас через калитку в лес. Дальше – дорогу найдете?
- А ты? – спросил старший.
- Вам какое дело, - буркнул Дайран. – За мной, оба…
Пройти, держась вдоль стен и в тени, к забору не составило труда – благо, сарай находился почти у самой ограды. В заборе была выломана доска – это Дайран знал, через дыру солдаты бегали в деревню за самогоном. Дайран первым выскользнул в щель, за ним бесшумно и молча просочились оба пленника. Тропинка, незаметная в темноте, нашлась под ногами легко, и через пару секунд три тени растворились в ночной тишине.
Они отошли от части совсем недалеко, но Дайран остановился. Оглянулся. Пока все было тихо. Брен еще не хватился его, еще есть время, очень мало, но есть.
- Все, - сказал Дайран. – Дальше – сами. Если повезет – уцелеете.
- Постой, - парень шагнул к нему. – Идем с нами.
- Зачем? – угрюмо спросил Дайран.
- Ты понимаешь, что тебе будет за нас?
- Тебе-то что… Дальше фронта не пошлют…
- Расстреляют…
- Да и черт бы с ним, - устало сказал Дайран. Ему было уже все равно. Он прекрасно понимал, что совершил сейчас воинское преступление, и знал, что за этим последует, но устал настолько, что оставалось только одно желание: вот прямо сейчас лечь в мокрую от росы траву и уснуть. И будь что будет.
- А в Особый отдел попасть – тоже черт с ними? – спросил его старший. Дайран махнул рукой и, развернувшись, шагнул было обратно, но пленник удержал его.
- Погоди… Мы проведем тебя к жене, если ты этого захочешь.
Дайран замер.
- Ну? Ты идешь с нами или возвращаешься?
Ночную тишину разрезали крики – и звуки рожка. Боевая тревога. Значит, его все-таки хватились…
- Куда идти? – спросил Дайран угрюмо.
- Следуй за мной и не отставай, - бросили  хором оба, ныряя в темные заросли.
Дайран выругался и последовал за ними.

2008