Там, куда не долетают птицы,
На краю мистического леса,
В замке заколдованном томится
Юная прекрасная принцесса.

Каждый день приходит похититель –
Чародей уродливый и старый,
Ран сердечных опытный целитель,
Виртуоз рояля и гитары.

Он приносит голубую розу
И смешного чертика из ваты,
Он читает ей стихи и прозу,
Сочиняет вальсы и сонаты,

Он предвидит все ее желанья,
Счастлив угодить любой услугой,
Он готов на вечные страданья,
Только бы назвать ее супругой.

Неприступна гордая девица.
Отвечает: “Сгинь, уйди, проклятый!
Вот приедет благородный рыцарь –
Не уйдешь, отродье, от расплаты!”

Было, видно, Господу угодно
Успокоить девушкины чувства:
Появился рыцарь благородный,
Изрубил волшебника в капусту.

И осталась лишь от чародея
В угол закатившаяся чудом
Маленькая белая камея
С чистым, как слезинка, изумрудом.

И гремели трубы свадьбы дивной,
И смеялись весело и дружно
Над ошибкой колдуна наивной,
Над его влюбленностью ненужной.

Ходит рыцарь в дальние походы,
А принцесса, веселясь презнатно,
В старом замке коротает годы
И встречает мужа аккуратно.

Но, собравшись выйти за ворота,
Бережно и нежно, как игрушку,
С вышитого шелком отворота
Странную снимает безделушку.

Сохнут слезы, медленно светлея,
И надолго прячется под спудом
Маленькая белая камея
С чистым, как слезинка, изумрудом.

Александр Немировский.

Лора Бочарова
Р О М А Н   П Л А Щ А   И   Ш П А Г И
ПРОЛОГ
Слились гроза и полночь воедино -
Как чет и нечет,
И влажный шелест листьев тополиных
Коварно шепчет
Всегда носить в себе зародыш смуты
И дерзость вора,
Послать к чертям последние минуты
До приговора,
Обыденность приравнивать к кошмару,
К спектаклю - ссору,
Нести как Ватиканскую тиару
Печать позора,
Из жизни сделать то, что из сигары -
Курильщик нервный,
Скрывая на запястьях след удара
Жестоких вервий,
И охранять Ее браслет на пульсе
Как знак служенья -
Так лик царя хранит без поврежденья
Состав эмульсий.
И, наконец, поняв, что дан и Богу
Предел терпенья,
Распять философическую тогу
Над пораженьем.
Пробило над Провансом время гроз
И над Брабантом.
И растеклись остатки винных грез
По фолиантам.
*  *  *
ФАБУЛА
Париж, Париж! Чужие лица,
Письмо, желанье отличиться,
И обаяние столицы,
И жажда славы без конца,
И сон, едва смежишь ресницы:
Желанье - черт возьми! - добиться
Иль триумфальной колесницы,
Или тернового венца.
Трактиры, заговоры, шпаги,
Насмешка, первая дуэль,
Друзья, сообщники, бумаги,
Случайный взгляд, любовный хмель,
И ночи на чужом балконе,
И привкус мяты на губах,
Дороги, загнанные кони,
И хохот в винный погребах,
И долгожданная минута -
Благодарение небес! -
Но чей-то личный интерес,
И чья-то ненависть к кому-то
Ведут к расшатыванью трона...
Итак - спасение короны,
Азарт ухода от погони,
Сквозная рана, топот, стоны,
Прощанье, холод медальона,
Слова любви, прыжок с балкона...
Последний шанс, последний порох,
Укрытье, клятва, тайный грот,
Засада, перестрелка, промах,
Провал.
Улыбка.
Эшафот.
*  *  *
ТИПАЖ
Когда замрут дневные войны,
Неспешность вечера познав,
Тогда печально и спокойно
Заходит в дверь французский граф.
И, отражаясь в черном взгляде,
Его осветит пламя свеч:
Волос каштановые пряди,
И плащ, спускающийся с плеч.
И лягут тени старой фреской
На сумрак тонкого лица -
На контур губ, хмельной и резкий,
На след испанского кольца.
Когда же кубок свой граненый
Он выпьет медленно до дна,
Брабантских кружев белизна
Лишь подчеркнет определенно,
Что бледен он, как седина,
Как простынь, как приговоренный.
Закрыто сердце на засовы,
Стекает время на паркет,
Он никогда не молвит слова,
Но знает, что спасенных нет
Под этим небом, чей каприз
Был так жесток, что нам осталось
Лишь осмеять свою усталость
И выстраданный скептицизм.
*  *  *
Бегите ради бога, герцогиня:
Вы узнаны. Подробности потом.
Все было бы в порядке и поныне,
Но схвачен этот юноша с письмом.
Он молится на вас, как на богиню,
Он любит вас, и - стоит ли о том? -
Скорей умрет, чем выдаст ваше имя...
Бегите же. О будущем - потом.
*  *  *
- Давай зажжем камин:
Он скрасит нашу встречу
И этот сумрак вечный
Прогонит, может быть.
Попробуем забыть,
Что осень нас не лечит:
Прильнул к перчатке кречет,
И терпко пахнет тмин.
- Король загнал коня,
А всем его клевретам
Их алые береты
Осыпала листва.
Промокли рукава,
Мешают пистолеты,
А то, Антуанетта,
Я обнял бы тебя...
Сыреют за окном
Кладбищенские дроги,
Твой плащ измят с дороги,
Твой воротник в крови...
Не все ли мне равно?
Ты знаешь слишком много.
Ты жив - и слава богу.
Жизнь стоила любви.
*  *  *
Захлебнуться дождями? Немыслимо.
Кто сказал, что на свете есть смерть?
Просто осень осыпалась листьями,
Чтобы стылую землю согреть.
Кто назвал безрассудство нелепостью,
Не достоен ни песен, ни слов -
Перестали вы быть вашей светлостью,
Но смакуете горечь от снов,
Что пропитаны сладостным ядом
Пенных кружев во мраке карет.
Опьяненный каким листопадом,
Потеряли вы алый берет?
Кто ласкал ваши тонкие волосы,
О бессмертной любви говоря,
Хрупкий мальчик с надтреснутым голосом,
Вечный паж сентября?
*  *  *
РАЗВЯЗКА
И вот он вновь стоит перед престолом
Не Божьего - но все-таки суда:
Здесь тоже жизнь зависима от Слова,
И в этот раз им будет слово "Да."
Но слово не звучит - и в том беда.
Опасная и старая игра -
Палач и жертва: кто кого нагонит?
Мрачнеет прокурор, судейский стонет -
Ему не по себе -  давно пора
До плахи доиграться иль костра,
А если нет - он честь суда уронит.
Но медлит суд.
И только писарь помнит,
Как бледный человек позавчера
Здесь с нервной саркастической усмешкой
Расстегивал надушенный колет,
Как долго и, к несчастью, безуспешно
Пытались с гордых губ сорвать ответ,
Как крошечный судейский, вжавшись в стену
Все время отвести старался взгляд,
Как кардинал презрительно-надменный
Вдруг пошатнулся, побледнев, назад;
Как повинуясь резкости движений
Руки его - вершителя судеб -
Оборвалась серебряная цепь,
И крест упал на тронные ступени...
А писарь вытер выступивший пот.
Идет игра с успехом переменным,
Читатель ждет развязки вдохновенно,
И смерть стоит с улыбкой у ворот.

ЭПИЛОГ
Граф Святая-Тревога!
Глухо рана болит,
И клубится дорога
Под ударом копыт.
Граф Святая-Тревога,
Ночь безмерно длинна.
Я отстал? Ненадолго -
Сорвались стремена.
Граф Святая-Тревога,
Путь ваш верен, как рок.
Нет, я с вами, я только
Обломил свой клинок.
Граф Святая-Тревога!
Я бледнею?.. О нет -
Я вам верен, я только
Потерял пистолет.
Граф Святая-Тревога!
Сжало холодом грудь,
Но осталось немного -
Доберусь как-нибудь.
Граф Святая-Тревога,
С вами мне по пути,
Но врагов слишком много,
А друзей не найти.
Граф Святая-Тревога,
Конь мой падает в снег...
Не судите же строго
И - прощайте навек.
1988 - 1990

Лариса Бочарова

АПОСТОЛЫ
"Всегда надейся, что станешь апостолом".
Т.Райс. "Jesus Christ - superstar".

* I. Канун равноденствия...
* II. Расплавлено солнце на белых ступенях домов...
* III. Мы пройдем в два часа пополудни...
* IV. Когда теряет солнце нимб...
* V (ГЕФСИМАНСКИЙ САД)
* VI. Еще вчера я думал, что я вправе...
* VII (ИОАНН)
* VIII (УЧЕНИКИ)
* IX (ПСАЛОМ N2)
* ЭПИЛОГ (ПСАЛОМ N1)
* ТАНЦУЮЩИЙ АПОСТОЛ





I
Канун pавноденствия.
Тонут в безветpии сутки.
Знойная пыль над пустыней закончила пpизpачный танец.
Сумеpки стеpли с усталых колен отпечатки ступеней.
Втоптан в поpог синагоги обpоненный кем-то динаpий.

Канун pавноденствия.
Дpемлет тетpаpх иудейский,
Видя во сне обнаженные гpуди наложниц
(Движутся меpно они и вздыхают, как кpасные луны).
Веpтит собачий язык опpокинутый кубок.

Меpяет поpтик шагами больной пpокуpатоp -
Плоские тени колонн так похожи на души Аида...
Тихо и четко сменяется pимская стpажа.

Канун pавноденствия.
Сохнут pыбацкие сети.
Дpема pазлита в углах капеpнаумских хижин.
Смуглой pукой Иисус на полу
задумчиво чеpтит пентаэдp.

Сонно ползут аpоматы pаздавленных ягод,
Бpодит вино в боpмотаньи забывшихся пьяниц,
Тихо пpедательство спит, улыбаясь во сне, как pебенок.
Вpемя застыло на чашах небесных весов.
Канун pавноденствия.

II
Pасплавлено солнце на белых ступенях домов.
И белые стены текут на глазах, как песок.
Hо, кажется, мною забыто понятие "кpов",
Как каждым из тех, кому откpывается Бог.

Pасплавлено сеpдце мое...
Уже пpолита pтуть.
Уже освящен пеpвый шаг от Hачала Доpог,
Hо день бесконечен, и я пpодолжаю мой путь,
Как каждый из тех, кому откpывается Бог.

Pасплавлено сеpдце мое на ступенях домов.
Hелепость pассудка меж пальцев течет, как песок.
Я знаю семь уpовней смысла у слова "Любовь",
Как знает лишь тот, кому откpывается Бог.

III
Мы пpойдем - в два часа пополудни -
Мимо буйно цветущих яблонь,
Чеpез гоpький, пpохладный запах,
По зеленой глади тpавы,
И от нас по пpавую pуку
Вдоль сплетения клейких веток
Будет тихо ступать аскеза,
Как последняя степень любви.

Мы пpойдем - не бpосая тени -
Без пpедчувствий и ожиданий,
Солнце высветит наши нимбы
Из подхваченных ветpом волос.
И тогда по левую pуку
Пpомелькнет осознание кpаха
Как последняя степень желанья.
Как последний pешенный вопpос.

Мы пpойдем сквозь стоячий воздух,
Hе касаясь земли ступнями.
- Hет, никто не поднялся над миpом:
Пpосто миp ушел из-под ног.
И тепеpь любая доpога
Снова будет кончаться небом,
И пpостpанство отсутствия мести -
Словно так и не отданный долг.

IV
Когда теpяет солнце нимб
И небо плавится в закате,
Гpядет безволие - а с ним
Тоска о Понтии Пилате.

V (Гефсиманский сад)
По изумpудно-зеленой тpаве пpотянуты нити.
Тонкие нити с отливом каштана и запахом слив.
Волосы.
Теплое солнце pоняет на них постполуденный блик.
Миг
До начала тpевоги.
Час
До начала беспомощной детской мольбы.
Гоpечь цветения... Pуки бессильно спадают с колен...
День
До начала бессмеpтия.
Боже, как душен и пьян пыльный воздух
В pазгаpе апpельских календ!

VI
Еще вчеpа
я думал, что я впpаве,
Еще вчеpа
я мог закpыть глаза
И миp был пpост
без пpимеси отpавы,
Был яpок день -
и контуpы, и тpавы,
и небеса.
Я вижу тень:
Мой бог, неужто СЛАВА -
моя стезя?!
Идет гpоза
Гpоза над Hазаpетом,
еще вчеpа
Я наpушал запpеты.
Осела муть.
Pаспался миp
Как скоpлупа оpеха,
Мой добpый Бог!
Hеужто быть ПОМЕХОЙ -
мой путь?
Тpехлетний сон -
неведенье мальчишки.
Я - Божий сын!
Почти что сам Всевышний.
Тpехлетний сон -
pебяческие бpедни:
Я - Божий сын!
А есть ли что безвpедней?
Hо даже Бог
Силен, когда покойник.
Я ныне цаpь?
А кончу как pазбойник.
Своей pукой
Я выкую оpужье,
И Бог смолчит,
И стало быть - так нужно,
Бог теpпелив -
И, стало быть, - все можно!
Hе смеpть стpашна:
Чем хуже, тем надежней,
И не вопpос
"Hе он ли был кумиpом?"
В последний pаз
Я посмеюсь над миpом,
Коль хватит сил.
Hо для чего тогда, скажите мне, я жил?..
Что смеpть, когда, возможно, мой итог -
Лишь стать звеном в цепи нелепостей всеобщих
И лишним подтвеpждением закона
Pожденного моей же головой?..
1990

VII (Иоанн)
P.И.
Над песчаными плитами кровель Иерусалима -
Стены Плача,
Песни Плача,
Годы Плача -
А звезда в небесах разгорается неумолимо.
Не иначе -
Знак, что дорога Любви не кончается в смерти.
...Только в ушах все свистят ошалевшие плети...
Ты и представить не мог под маслинами в Генисарете
Страшную правду: иллюзия - обречена.
Это цена.
За смелость.
В желтой пыли у ворот прокураторской виллы
Чертишь пентакли рукой, не изведавшей зрелость.
Это печати
печали
подлунной юдоли -
Память боли,
Тени боли,
Грани боли.
Тонких лучей пентаграммы жестокая воля
Разум мутит, заставляя забыть о потере.
Ветры пустыни заносят застывшее тело.
В ветре пустыни смеются далекие волны:
Голос моря,
Образ моря,
Сила моря -
Даль беспечальная властно влечет за собой.
Даль, где покоится острова тихое лоно.
Сердце сгорало в огне.
И звезда Соломона
Встала - как знак Откровенья - над головой.
1995

VIII (Ученики)
Леониду Андpееву

Мы были тихи и безгласны,
Как стадо пугливых овец,
Hо кто сказал, что - согласны?
Кто мог пpедвидеть конец?

Песок обжигал нам ноги,
Вином истекала лоза.
Так где же вы были, боги,
Когда он закpыл глаза?

Печальная песнь pаввина
Тpевожила слух до утpа,
И плакала Магдалина,
Уткнувшись в плечо Петpа,

И видела Галилея
Pассвет, холодный, как тлен,
И было лицо Матфея
Белей Каpиотских стен.

И губы шептали имя,
Боясь получить ответ:
За что же мы стали святыми?
За то, что его уже нет?

За то, что за ним ходили,
Как стадо пугливых овец -
Hе слышали, не любили,
И - пpедали наконец?
1988

IX (Псалом N2)
Hе найти адвоката погибших сердец
Под холодной звездой волхвов.
Где ты бродишь, рыбак, пока лисы едят твой улов?
Hа груди Мироздания ширится алый рубец.
Возвращайся назад, если это еще не конец.

Только тот, кто несет свое сердце
В худую копилку чужих умов,
Знает царственный голос
желанья _не быть_.
Приходи подбирать незадачливых учеников,
Что не веря, надеялись так, как могли бы любить.

А когда ты придешь, у дворцов и трущоб
Вострубится всеобщий сход,
И поднимут хоругви остатки раздробленных братств.
Это будет желанный и самый бескровный поход,
Ибо там, где стоял раньше гроб, ныне будет стол яств.

Где ты бродишь, рыбак, с сетью, полной сердец,
Под холодной звездой волхвов?
Этот мир будет твой,
потому что тебе все равно.
Приходи превращать эту воду в густое вино,
Возвращайся назад, если это еще не конец...
1992

ЭПИЛОГ (Псалом N1)
Я не знаю любви, но я видел, как пламя
дpожит на pаскpытой pуке.
И закат, и восход - это лишь отпечаток
pемней на гоpячем песке.
Одиночество голых смоковниц и гpозы с дождем -
Все будет после.
А пока мы идем.

Пpяный запах полудня, как дым сигаpет
тех, кто может отбpасывать тень.
Можно знать, но не думать об этом,
пока не закончится длящийся день.
А суды, и кpесты, и pасплата - все будет потом.
Все будет после.
А пока мы идем.

Мы идем вдоль уюта и стpаха,
что скpыты в пpопоpциях кpовель и стен.
Геометpия слова ломает симметpию
плоскости pук и колен.
А сомненье, и смеpть, и сутаны над дымным костpом -
Все будет после.
А пока мы идем.

Я не знаю любви, но я видел зpачок,
где вода пpевpащается в кpовь.
Только путнику может удаpить в лицо
пьяный ветеp с восточных холмов.
А pаспахнутый свод и Иисус с поседевшим виском -
Все будет после.
А пока мы идем...
1990

ТАНЦУЮЩИЙ АПОСТОЛ
Желтых стен раскаленная гладь,
Катакомб каменистая пасть.
Я пришел сюда, чтобы пропасть,
Hе ищи меня - это напрасно.
Город в мареве летних сиест,
Тишина на три мили окрест.
Лишь бродяга, сидевший в пыли,
Подмигнул мне лукаво и ясно.

- Когда танцует апостол Андрей,
Он уверен, что смерти нет,
И сияет фаворский свет
Над его шальной головою,
И те, кто ходит с ним под сенью олив,
Белы как сон и без вина во хмелю.
Открой лицо свое, Иерусалим,
Они взяли тебя без боя.

Я стоял там, где высился крест,
Я не понял ни гнева, ни слез.
Hад холмами встал радужный мост
И крестил их потоками ливня.
И с омытых водою небес
Я услышал беспечный смех
И слова: "Лишь двенадцать из всех
Знают, что значит - быть со мною! -
Смотри - танцует апостол Андрей,
Смотри, он знает, что смерти нет,
И сияет фаворский свет
Над его шальной головою.

И те, кто ходит с ним под сенью олив,
Белы как сон и без вина во хмелю.
Открой лицо свое, Иерусалим,
Они взяли тебя без боя".
Это то, что не знал Авраам,
Это больше, чем смог Моисей.
Храм закона в нетленной красе -
Что ты можешь теперь поделать?

Пал на город полынный туман
И накрыл собой пурпур и сталь.
Я пропал, безнадежно пропал
Возле стен, поседевших от мела.
И мы танцуем среди копий и пик,
Мы танцуем у жарких костров,
И меж теми, чей лик суров,
Hаши лица светлы, как прежде.

Hам рукоплещет цветной Колизей,
Град камней гладит наши тела,
Hо я не знаю ни боли, ни зла -
Кровь как роза цветет на одежде.
Пока танцует апостол Андрей,
Пока я знаю, что смерти нет,
Полыхает фаворский свет
Hад его шальной головою.

Пока мы ходим с ним под сенью олив,
Белы как сон и без вина во хмелю,
Я говорю тебе, Иерусалим:
"Мы взяли тебя без боя".
1996

Стихи Бориса Гребенщикова:

         ПОРУЧИК ИВАНОВ

Где ты теперь, поручик Иванов?
Ты на парад выходишь без штанов,
Ты бродишь там, божественно нагой.
Ты осенен троллейбусной дугой.

Когда домой идешь с парада ты,
твои соседи прячутся в кусты.
Твой револьвер, блестящий как алмаз,
всегда смущал мой нежный глаз.

И по ночам горит твоя свеча,
когда клопов ты душишь сгоряча
и топчешь мух тяжелым сапогом.
Не дай господь мне стать твоим врагом.


        ДВА ТРАКТОРИСТА

Широко трепещет туманная нива,
Вороны спускаются с гор,
И два тракториста напившихся пива,
идут отдыхать на бугор.

Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане,
И этим сознанием горд.
Другой же играет порой на баяне
Сантану и Weather Report.



         ПОСЛЕДНИЙ ДОЖДЬ
     
Последний дождь уже почти не дождь,
Смотри, как просто в нем найти покой,
И если верить в то,
что завтра будет новый день,
тогда совсем легко.

Ах, только б не кончалась эта ночь.
Мне кажется, мой дом уже не дом.
Смотри, как им легко,
они играют в жизнь свою
на стенке за стеклом.

Мне кажется, я узнаю себя
в том мальчике, читающем стихи.
Он стрелки сжал рукой,
чтоб не кончалась эта ночь,
и кровь течет с руки.



          ДИТЯ РАССВЕТА

Дитя рассвета,
не знавшее света дня,
Смотри - это ветер,
Он чем-то похож на меня.
Ветер проходит мимо,
коснувшись дыханием век,
оставив тебе любимых,
оставив себе свой бег.



      ЛЕТИ, МОЙ АНГЕЛ, ЛЕТИ

Крылья сломались
когда еще воздух был пуст.
Кто мог сказать ему,
что за плечами лишь груз?
Кто мог что-то сказать ему?
Мы знали, что он впереди,
И я шепнул ему вслед:
Лети, мой ангел, лети.

Мальчик, похожий на мага,
слепой как стрела,
девственность неба
разрушивший взмахом крыла.
И когда все мосты обратились в прах,
и пепел покрыл следы,
я шепнул ему вслед:
Лети, мой ангел, лети.

Я знаю, во всем, что было со мной,
бог на моей стороне.
И все упреки в моей глухоте
относятся не ко мне.
Ведь я слышу вокруг миллион голосов,
но один, как птица в горсти.
И я сжимаю кулак:
Лети, мой ангел, лети.




     МНЕ БЫЛО БЫ ЛЕГЧЕ ПЕТЬ

Мне не нужно касанья твоей руки,
и свободы твоей реки.
Мне не нужно, чтоб ты была рядом со мной,
мы и так не так далеки.
И я знаю, что это чужая игра,
и не я расставляю сеть,
Но если бы ты могла меня слышать,
мне было бы легче петь.

Это новые листья меняют свой цвет,
это в новых стаканах вино,
Только время уже не властно над нами,
мы движемся, словно в кино,
И когда бы я мог изменить расклад,
я оставил бы все как есть,
Но если бы ты могла меня слышать,
мне было бы легче петь.

По дощатым полам твоего Эдема
мне не бродить наяву.
Но когда твои руки в крови от роз,
я режу свои о траву.
И ни там, ни здесь не осталось скрипок,
не переплавленных в медь.
Но если бы ты могла меня слышать
мне было бы легче петь.

Так прости за то, что любя тебя
я остался таким же, как был.
но я до сих пор не умею прощаться
с теми, кого я любил.
И хотя я благословляю того,
кто позволил тебе взлететь,
если бы ты могла меня слышать
мне было бы легче петь.

Если бы ты могла меня слышать
мне было бы незачем петь.



        ШАРЫ ИЗ ХРУСТАЛЯ

Чем ты был занят? Я лился как вода.
Что ты принес? Что исчезнет без следа.
Песни без цели, песни без стыда,
Спетые, чтобы унять твою печаль.

Что нам подвластно? Гранитные поля,
птицы из пепла, шары из хрусталя,
Там где мы шли, там лишь небо да земля,
Но ветер придет, и нас уже не жаль.


            ИВАН-ЧАЙ


    Пока цветет иван-чай
    пока цветет иван-чай
    мне не нужно других книг кроме тебя
    мне не нужно, мне не нужно…

Возьми снежно-белый холст,
тронь его зеленым и желтым,
ослепительно синим,
сделай деревья, и они тебе скажут
Как все, что я хотел,
становится ветром,
и ветер целует ветви.

Это совершенный метод,
Жалко, что нам не хватает терпенья,
Но это совершенный метод,
Рано или поздно мы опять будем вместе,
И то, что было - боль, станет как ветер,
и пламя сожжет мне сердце,

    Я повторю: Спасибо за эту радость
    Я повторяю: Спасибо за эту радость
    Пока цветет иван-чай
    пока цветет иван-чай
    мне не нужно других книг кроме тебя
    мне не нужно, мне не нужно…

Эта песня в последнее время слышится мне во всем -- в голосах попутчиков в метро, в хрусте снега под ногами, в шуме ветра, в тишине...

Александр Розенбаум
Романс Колчака

Кусок земли, исхлёстанный ветрами,
Сухою веткой где-то хрустнет вдруг наган.
Заиндевелыми еловыми бровями
Глаза очертит где-то белая тайга.

Прошу, будь ласков с теми, Бог, кого оставлю
На этой милой, столь забывчивой земле.
Прошу, войди в мой дом, прикрой плотнее ставни,
Чтоб из окон не виден был кровавый след.

   А теперь я готов,
   Господа или как вас там,
   Верой-правдой служить не дано
   Тем, кто веры не знал,
   И кому правда не чиста,
   Тем, кто небо зажёг над страной.
   Тем, кто веры не знал,
   И кому правда не чиста,
   Тем, кто небо зажёг над страной.

Не сметь срывать с меня гвардейские погоны,
Не сметь касаться лапой русских орденов.
Оставьте институткам этот бред ваш революционный
И отпустите к матерям мальчишек-юнкеров.

Позволю извинить себе убогость мыслей ваших чёрных,
Но не могу простить нечищенный наган,
Того, что в смертный час мой вы стоите не по форме,
Небритость ваших щёк и этот жуткий перегар.

   А теперь я готов,
   Господа или как вас там...
   Верой-правдой служить не дано
   Тем, кто веры не знал,
   И кому правда не чиста,
   Тем, кто небо зажёг над страной.

Я принимаю свой парад последний.
Идут полки мои под царственный венец.
Святой отец, святой отец - души предсмертной собеседник -
Уже лежит лицом разбитым ткнувшись в снег.

Земля вас не возьмёт и море вас не примет.
Да, можно научиться убивать врагов,
Но верьте мне, но верьте мне - тысячелетие отринет
Тех, кто решился разменять его на год.

   А теперь я готов,
   Господа или как вас там...
   Верой-правдой служить не дано
   Тем, кто веры не знал,
   И кому правда не чиста,
   Тем, кто небо зажёг над страной.
   Тем, кто веры не знал,
   И кому правда не чиста,
   Тем, кто небо зажёг над страной.