“Кони высоко шагали по мокрой траве…”
Толстой Л.Н.
Война и мир, сцена охоты.

Орочий отряд, разбившись в ряды по пятеркам, летел по степной равнине. Тяжелые, но упругие удары ног о землю, кровь, мощными толчками разливающаяся по сосудам, –движение вверх, вперех, вверх, вперед, вместе, не стой, вперед, вперед, в одно шеренге, плечом к плечу, не звени оружием, поправь на бегу – все мы как одно.
Мы – стая. И нам радостно. Вверх, вперед, еще вперед, не стой, не зевай, вперед, вперед, вперед.
Упавшему не место среди Бегущих; он подвел стаю во время разведки, и что ждет ее в бою? Лучше уйти так – с горячим огнем в крови, восторг дыхания, боль почти не слышна.
Опять сомкнулись ряды, кто шел позади, занял свое место в пятерке.
И снова вперед, вперед, вперед.
Запах трав щекотал ноздри. Уши чутко внимали степной жизни: далеко-далеко сайгак насторожил уши, и вот уже стадо уносит легкие ноги от дальнего топота; зайцы кинулись врассыпную от орочьего гула, хлопком расправил крылья орел, кружащий в зените над разведотрядом.
Еж бежал в своей пятерке. Ноги сами несли его в ритме движения стаи, руки сжаты в кулаки, кровь колотит в висках, привычно свистит дыхание. До сего дня он не видел Большой Степи, не дышал ее воздухом и нога  не касалась земли, пышной, но твердой от травяных корневищ. Тело его пружинило, ноги почти летели над жесткой отавой, но что-то мешало полностью слиться со стаей. Так бывает, если в жаркий день бросить на себя ледяную воду ручья: ты точно здесь и без памяти,  дыхание перехватывает.
(Говорят, что орк из крепости не помнит степей; говорят, что орк из Дома Хозяйки, уже не вполне орк.)
Он едва заметно, чтобы не сбить стаю, мотнул головой. Не…не проходит никак. Настроил тело – да, так, как учили и как он сам наблюдал: вперед, мощное дыхание, телом вперед.
Острые глаза сощурились: пусть отдохнут, зрение орку не всегда надобно – плечом к плечу, стая вынесет сама куда след. Локоть о локоть, нога к ноге, вперед, мощное тело.
…Ну как это было? Их семья в Орочьей слободке –там обитали, в основном, семейные ремесленники-степняки, приведенные Лисицей – жила, казалось, всегда. Но вот как-то сразу стало тесней; на их двор сселили еще орков по соседству. Драки, скандалы, кого-то облили кипятком, наконец, кое-как расселились. При расселении военный, притащивший новых, здоровенный горец, что-то угрюмо бурчал – но их, горных-то пойми поди, да и страшно очень.
Наконец на лысом месте что-то там строили; долго, там они еще лазили и играли. Звероподобный десятник, тоже из горных, рыча и ворча, все гонял то плеткой, ох и любят горцы плети, то палкой с пупырьем. Было дело, хватал и крапиву, но это как раз и хорошо – пока тупо рассматривает пузырчатую ладонь, успеешь удрать.
Потом Длинный Дом стал терпко вонять чем-то…новым, едким до невозможности и уже никого не пускали, да и не ходил никто – непривычно как-то  да и опасались.
Говорили, что там будут селить орочек и орчат. Но каких и скаими целями, слухи ходили самые разнообразные.
Ждали настороженно, что же будет.
Весной, когда трава еще как светлячок и воздух на туман похож – шум, стук, визги и топот. Все вышли смотреть: девок привезли, из степи. Конвой лапал их и бросал на землю смеху ради; они огрызались и визжали; жесткая удунская земля холодила босые ноги. Встречала их сама Хозяйка; говорит-тотак, что почти и не слыхать, а все примолкли. Когда речь закончилась и Хозяйка ушла, мать негромко окликнула одну орочку– то была дочка ее кочевого брата, Зеленый Хвощ. Ежу тогда Хвощ показалась дикой: каштановые волосы спутаны, острый взгляд из-под нависших бровей, грязное лицо, поджимает босые заляпанные ноги.
Да и в носу ковыряется. Совсем она ему тогда не понравилась.
Время шло; сначала Длинного Дома сторонились – уж очень дурно даже для орков оттуда вопили, орали, звенели стекла, шел пар, шипела и хлопала вода да с визгом дрались девки. Потом в слободу приходили посыльные – охрана, но все чаще выходили и сами орчанки. Хвощ видели все чаще; она мелькала на базарчике, о чем-то спорила с ремесленниками, смотревшими угрюмо и уважительно  – черт те с чем пристает, но по поручениям Самой, хоть и ох странные эти поручения. Да и Хвощ уже стала какая-то другая, что ли: в движениях чинность и степенность, уточкой ходит,  две косы по плечам. А платье! Говорила, что шила сама. (“Поди и соврет, знаем мы диких,” – замечала на это мать.)  Коричневое, с рыжими и красными…такими, до сих пор не знаю, как молния. Вот! Узор. (Новое слово. Запомнить.)
От хорошей пищи Хвощ стала гладкой и сильной; однажды стражник в подпитии пытался  прижать ее углу, да так и замер – она перехватила руку на лету и он долго не мог вырваться. Дергаться он стал, глянув ей в глаза;  даже Ежонку, случившемуся поблизости, стало не по себе. Из горла ее вырвалось урчание, и она резко отбросив руку, развернулась.
Однажды Хвощ после работы пришла во двор. Немного поговорив с женщинами, она совсем не собиралась уходить. Она присела на чурбан, валяющийся на заднем дворе и крутила в руке большое щекастое яблоко. Сегодня орчата дрались за худое помятое ведро, выброшенное жестянщиком.
– Отдай, Осот! Дерржи его! А-ААА!! Моё, моё! Я нашел! Да чего нашелл-та, да врать-та будет “нашёл”, ты штаны свои найди! А-а, Хомяк-хомячина, получай! Врежь ему, Бурундук, за меня! Держи, держи Хорька!! Лети за ним!! Чего встал, Пырей!
Юркий “зимний” Хорёк ( по обычаю, малышню, родившуюся зимой, по старой традиции называли мелким зверьем, надеясь, что голод и холод минуют мелочишку; осенние же именовалась по названиям трав), затесался в кучу малу и вытянул ведро. Он взлетел по сложенной поблизости пирамиде бревен на крышу сарая, откуда торжествующе засверкал и задразнился трофеем.
Грузный Осот рванул вверх по бревнам; они обрушились с грохотом.
Орчата кинулись врассыпную. Близнецы Хомяк и Бурундук провалились в угольный ящик медника у забора; оттуда горели янтарные глаза и чернели перепачканные мордочки. Завыл басом Осот; хныкал вялый Пырей; на него таки наехало два бревна, так и надо, не торчи на дороге. В последний момент Еж сумел повиснуть на стропилах крыши сарая. Тело подтянулось само; сказались походы в сады Орочьей слободки. И вот он уже поднялся по скату вверх и поскакал по коньку. Все ближе, ближе Хорек с ведром, но вот, привлеченный шумом свалки, из сарая вылетел медник. Он заметался, не придумав сгоряча, что делать: в ящике с углем торчали близнецы, по крыше гарцевали Хорек и Ежонок. Вдруг, когда до Хорька осталось всего ничего, тот  глянул вниз по другую сторону забора и сиганул вниз.
–Ребя-яя-аа! Вали сюда! Туда ведер – завались!
Еж невольно глянул вниз. За плетень кидали всякую дрянь и довольно давно. Большая куча. Старое расползшееся тряпье, какой-то растительный сухостой, очистки. Совсем внизу сидел Хорек, увлеченно гремевший металлом. Он явно был доволен собой и миром и отнюдь не пострадал. Еж легко спрыгнул вниз. Угольная пыль заставила его чихнуть; в щели плетня таки просочились близнецы. Во дворе скандал шел по нарастающей: медник, рыча, все  озирался. Осот и Пырей успели обменяться тумаками и, похоже, решали, кому первому лезть в щели плетня.
Вдруг шум прекратился. Еж припал к щели. К меднику подошла Хвощ и показало ему что-то мелкое; он в почтительной позе стоял перед ней. Доносились слова: “беспорядок…не заметил сгоряча….воля Хозяйки….простите.” Кинув свирепый взгляд на безобразников, он побрел к себе в мастерскую. Хвощ повелительно показала на бревна, и вот уже понурые мальчишки со стуком складывали поленницу. Скрипнула калитка и вот уже Хвощ стоит рядом, без улыбки на смуглом лице.
– Хорошо поиграли сегодня?
– Да! Вона сколько всего! Смотрите, тетя Хвощ! Вот ведро, а вот еще! Вот это меньше, правильно? У него в боку дыра, а у бальшова дно лудили-перелудили, и оно отлетает, так мы вложим с дыркой в боку, нее, не вложим уже, наденем, вот заусеница, закрепим стенки! Смотрите, тетя Хвощ! Было два худых, а теперь хоть на охоту иди, хоть на эльфов!
– Да вообще очень нужно твое ведро, – встрял Хорёк, – да в походе бересты нарвать, да и пей сколько влезет. Только другое дерево не бери: горчит. Я уж перепробовал.
– Ну тебя, Хорина! В степи какие деревья? Да и опасно, как ударит с неба огонь с водой, так оно там и с ног долой. А эльфы вообще могут быть под ним, и вообще не только, много чего может быть.
– А шлем какой! – Тут уж Ежонок совал в нос Хвощ мятую кастрюлю. – Не хуже, чем у горца!
(Близнецы захихикали. Горцев боялись, но над ними смеялись все равно.)
–Да Осот ее живо уделает! Палкой, в два счета!
– Да ты сам прыгни на нее! Слабо, Хорина!
Хвощ мягким жестом остановила спорщиков.
– Наигрались уже сегодня, и будет с вас. Вы мне вот что скажите – кто это про ведро придумал и про бересту?
Еж смутился.
–Ну, с ведром я.
Хорь не отставал.
– Когда Длинный дом строили, то щепа везде валялась, я изо всей коры воду перепробовал. Мне из березы больше всех нравится. Я даже кипятил ее.
И опять плавный, но повелительный жест. Как она умеет это! И запах, как мята, но лучше. Хочется сразу сесть и слушать.
– Вы славно сегодня играли. И победили вдвоем, а победителю положена награда. – Она порылась и из кисета на поясе вытащила две фигурки зеленоватого камня. – Это дракон. Он храбрый, умный, сильный и много знает. Вы оба можете стать такими же, верно? И еще – вы любите играть, что очень важно. – Раскосые глаза ее блеснули темным изумрудом. – Приходите ко мне в Длинный дом. Там можно играть вволю. А чтоб вас пустили, покажите стражникам дракончиков, и скажите, что вы ко мне. Ты, наверное, Хорек, не знаешь, что меня зовут Зеленый Хвощ? Ну, вот и славно, так и познакомились.
–А мы, а мы? – запищали близнята.
– Вы растите; через год, может, и с вами встретимся.
…Стук тяжелых ног на дороге. Становится жарко, дыхание шумнее, чувствуется мешок на спине. Скоро будет привал: потный орк – заметный орк. И шансов стать мертвым у него поболе. Еж чувствует локти соседей, мерно скачет со всеми вместе. Но если опять прикрыть воспаленные от ветра и пыли глаза…
В тот вечер мать посмотрела на дракончика и ничего не сказала. Она разрешила ему бывать у Хвощ, только запретила задираться с горными.
Первый стражник из Длинного Дома, которого увидали орчата, был не так уж и могуч, сколько кривоног и приземист. Он взял дракона у Ежа и долго вертел его в грязных пальцах. Но Хвощ, казалось, их ждала. Она окликнула охрану:
– Харуг, пропусти их. Это ко мне.
В первый же день она показала, как из кубиков с оркскими рунами сложить имена Хорька и Ежа и какое-то время, казалось, не обращала на мальчишек никакого внимания. Она то перекладывала что-то на высоком столике в углу у окна, то вполголоса отдавала указания орчихам из обслуги, то чинила какие-то хламиды. Орчата же возились с игрушками. И поверьте, там было чем заняться. Можно было сложить большую стену и лазать через нее. Немного изменить детали и получится неуклюжая и прочная повозка.  Разноцветные полусферы соединялись в шары, впрочем, довольно устойчивые. Кубики состояли из отдельных пластинок со вставными буквицами. Их можно было соединять друг с лругом по-разному, создавая занятные сочетания и фигуры.
Но вот настал некий день.
Хвощ была задумчива. В тот день на ней было платье зеленое, с вышитыми плодами рябины. Он немного посмотрела на мальчишек, пробормотала: “Пора!”. И вдруг обернувшись, спросила:
– А вы есть хотите, ребята?
– Нет! – Это Еж. –Хотим, хотим! – Тощий Хорёк жевал постоянно, от этого ничуть не поправляясь.
–Там будут яблоки. Много душистых, красных сочных яблок. –Хвощ знала, что говорила. Яблоки были любимейшим лакомством не только орочьего молодняка, но и взрослых. – Только их надо добыть. Вы сможете, охотники?
Мальчишки переглянулись. В комнате на конце коридора корзина яблок висела у самого потолка. В комнате в беспорядке были накиданы ящики, мешки и снопы соломы. В углу висел толстенный канат. Хвощ пожелала им успеха и задвижка щелкнула в двери.
Канат отмели сразу: удержаться было можно одному и то всеми руками-ногами – он  скользил. Как ни нагромождали друзья ящики и мешки, ни Хорю, ни Ежу по отдельности дотянуться до корзинки не удавалось. Они переглянулись.
–Вот что, – решился наконец Еж. – Я тяжелее, встану внизу. А ты на плечи лезь, вот тебе и яблоки.
Ящик, поменьше и пошире, ящик поуже и повыше, вокруг мешки и снопы, еще мешок сверху. На эту пирамиду залез Еж; по канату соскользнул на плечи Хорек. Цепкие руки распутали узел. Хорь вцепился в корзину и уже на полу попросту зарылся в яблоках.
Тишина привлекла Хвощ. Ее застала такая картина. Хорь, забыв себя, весь в соке и кожуре, алчно хрупал, кажется, второй десяток. Еж сидел на полу и задумчиво катал какую-то крупную шишку.
– Ты не хочешь яблок? – изумилась Хвощ. –Ты их не любишь? А почему ты все отдал Хорю? Ты не ушибся? Ведь где орчата, там шум.
– Я не хочу. Яблок я в саду слободки наелся уже. – отмахнулся Еж. –А еще – так живот заболит. А задачка, так вот это да.–Вдруг глаза его блеснули.– Теть Хвощ, а чего шишка к вечеру распускается, а утром узкая?
Хвощ с уважением посмотрела на мальчишек. Сегодня их ждала другая награда –  значки драконов. И велели прийти родителям.
….Так все и началось. Вот уже и привал. Падать, ложиться и садиться не стоит – трудно вставать. Лучше глоток воды и встать-постоять. Вот так. Как сейчас. И глаза куда зорче.
Говорят, что орк из крепости не помнит степей. Говорят, что орк из Дома Хозяйки, уже не просто орк.