Угу. Сильно. Красиво.
Вот потрясающая строка: "казалось, каждое слово пленника лежит внутри тишины, как семечко в ягоде."

Так замечательно же сказал! 

Продолжать? (сериал какой-то!) Только опять не до финала и не очень много....

пограничный конфликт между скромностью и кокетством разрешен в пользу рассказа :cat:

Кстати, я обещала нарисовать Маэдроса на скале - я его нарисовала (Фред уже видел). Кто еще хочет увидеть - пишите, вышлю на мыло, а то повесить на свой сайт не скоро руки дойдут (тоже мне, нашли проблему - где Маэдроса повесить).

И мне тоже.

(опять - не окончание... Зато - самое тяжелое... Простите...)

«Спрашиваешь же ты... Я-то откуда знаю?»
- Так... А в чем оно, проклятье это? Домой не вернуться? Мы, вроде бы, и так – дома... – начал было Хурин, но осекся. Человеческая память – забавная штука, всегда у нее наготове какие-то неожиданности! Вот Хурин и вспомнил – как водится, неожиданно – то светлое, безмятежное время, когда они с братом гостили в потаенном королевстве Тургона. То время, те разговоры, что он слышал и в которых участвовал. О людях и эльфах, о мире и его устройстве... О загадке Младших Детей, что приходят в мир на короткое время и уходят неизвестно куда. «Так дома ли мы?...Может, он подскажет?» Хурин задумался – с чего бы начать, и спросил:
- Майтимо... Верно ли, что эльфы – истинные дети этого мира? А люди – вроде как гости... или пасынки?
- Хурин, ты – первый человек, которого я слышу... Что я могу тебе сказать?
- Жаль... – «И вправду – на что я надеялся? Он же сам меня про людей распрашивал...»
- Лучше ты мне расскажи. Пожалуйста!
«Ох ты!... В жизни бы не подумал, что придется учить – эльфа! Кому сказать – не поверят... хотя, кому сказать-то?...». Хурин поежился – что-то в этом было смутно неправильным, словно верную мелодию вел не тот голос. И не в том дело, что людям не должно учить эльфов – просто Хурин не считал себя тем человеком, кто может и в праве. Но кроме него больше никого не было – здесь. И Хурин смирился с не тем своим голосом: 
- Ну... Вот так говорят: эльфы, Перворожденные, накрепко связаны с этим миром, так крепко, что даже после смерти не покидают его... Потому говорят, что ваша смерть – ну... как бы и не смерть вовсе... Только, вот поверь мне, не могу я этого понять! Ни понять, ни принять – как смерть может быть не настоящей? что я, мертвых эльфов не видел, что ли?... А что они в Чертоги уходят, а потом оживают – так это же к нолдор-то не относится, им-то в Мандосе до конца времен быть, как Владыка Судеб сказал им... то есть – вам... – Хурин сообразил, что рассказывает не о том, что Майтимо это Пророчество своими ушами слышал, и уж наверняка у Хурина получилось много хуже, чем у Намо. Стало стыдно, расхотелось не то, что – продолжать, но и просто говорить. «Небось смеешься надо мной...» - подумал один пленник, а другой позвал встревоженно:
- Почему ты молчишь? Ты не хочешь рассказывать?
- А то ты сам этого не знаешь! – огрызнулся Хурин. – Я ж тебе ничего нового не сказал!
- Сказал... К сожалению... Только это не твоя... не твоя вина, Хурин, что эльдар погибают... Это битва, правильно?
- Война, - Хурин исправил оговорку, чувствуя, что от такого утешения ему, нет, не легче, но... Но как-то спокойнее стало: не собирался эльф смеяться над человеком, который решил его учить. Да и то сказать – не до смеха было, что одному пленнику, что другому. «Ну и что, что он – эльф? если мы оба пленники, и всей разницы – что я над обрывом сижу, а он – под обрывом!.. Ладно, буду рассказывать, что ж еще делать-то?»
- Это – про эльфов, это ты и сам лучше меня знаешь. А про людей говорят иное. Мы и в мире этом - не надолго, да и уходим, говорят, неизвестно куда... Жаль, я Берена спросить не успел, он-то, наверное, знает... Вот и получается, что эльфы в мире, как... ну, не знаю, как меч в ножнах, что ли... крепко, прочно, так, что одно по мерке другого сделано... А люди – как топор за поясом...
- Хорошо сказал! – Майтимо коротко рассмеялся, потом спросил: - Но, Хурин, если этот прекрасный мир – не родной вам, каков же тогда родной?
Хурин оторопел. «Ты проторчал на этой скале дольше, чем Анар ходит по небу – как же ты заметил?! Что такого прекрасного ты увидел с этих проклятых скал?...»
- Где ты нашел красоту, Майтимо? Где ты нашел красоту – здесь?! Разве что пожары в темноте красиво светятся?! – Ночной ужас подступил к горлу, сдавил, как тисками. – Нет его уже, этого мира прекрасного, нет, понимаешь! Все погибло...
- Откуда ты знаешь?! Что ты видишь? Я видел войны, видел победу и поражения, но даже сейчас я не вижу гибели мира. Небо за тучами светло по-прежнему, и Золотая звезда так же сменяет Белого странника...
- Так что мне до того, что Солнце сменяет Луну?! Что мне до светлого неба, если под ним я вижу десяток пожаров на месте одного дома?! Майтимо,  я вижу то, что вижу – сможешь ли ты заставить меня смотреть иначе?!
- Я... попробую... – отозвался Майтимо, и тут же его голос переменился, словно по волшебству: казалось, он звучал одновременно отовсюду – чистый и ясный, настоящий голос эльфа, каким он и должен быть. – Хурин! Ответь мне, Хурин! Ты слышишь? Ответь мне!
...Хурин закрыл глаза. Это уже было – давно, далеко, не здесь. Точно так же изменился, рассыпался голос... как же его звали, того парня? а прозвище смешное – Листопад, Ласселанта... единственный, с кем у Хурина получилось говорить вот так, без слов... Госану, осанвэ – самое странное из всех эльфийских умений и, пожалуй, самое непостижимое. Но Ласселанта – «У него был черный шлем, черный, покрытый кротовой шкурой! Вот же, вспомнил...» - Ласселанта видел Хурина, стоял рядом с ним, да и дозваться сумел далеко не с первого раза... «Как у тебя получилось?!» - изумился Хурин и услышал: «Не важно как, важно, что получилось... Очень нужно было, наверное... Хурин, ты сейчас не думай ни о чем... и ни о ком, хорошо? Просто – посмотри вперед...»
Хурин так и сделал – посмотрел. Потом поморгал и прищурился – не помогло: видно было так, словно крепко выпил или хорошенько получил по голове. На уже привычно-четкую, но безрадостную картину накладывалась другая, менее ясная, но... Но – почти мирная, если сравнивать. Не множество дымов к югу, но – только один в том же месте, не толпы орков, а один небольшой отряд, правда, относительно близко... «Да что же это такое?» - хотел было спросить Хурин, но правая рука, о которой пленник в своей неподвижности почти и забыл, вдруг заболела – сильно, резко, но, по счастью не долго. Однако боль вернула ясность зрению, а голос Майтимо словно отбросила обратно, за край обрыва:
- Хурин, извини...
- Да было бы за что! – отозвался человек, поняв, что осанвэ уже оборвано. Оно и к лучшему: сорванный голос невидимого пленника и без того был не самым благозвучным, но разница между ним и тем, настоящим, делала голос совсем жутким. Хурин не хотел, чтобы Майтимо догадался об этом по мыслям – или по молчанию. Потому и спросил торопливо: - Так что же ты сделал? Показал то, что ты видишь, верно?
- Верно. И увидел, что видишь ты. Ты извини, я спрошу... Будет тяжело, но ответь, это важно, - Майтимо помолчал, словно собираясь с мыслями или переводя дыхание, потом сказал, может, чуть громче, чем хотелось бы Хурину: - Враг говорил с тобой?
Хурин сжал зубы, но ответил:
- Говорил.
- Как это было?
Хурин от возмущения не сразу нашел, что сказать, кроме:
- Да ты что, издеваешься, сын Феанора?! Что значит – как?!
- Мне нужно понять, - медленно, будто преодолевая что-то, проговорил невидимка. – На тебе лежит заклятье, мне нужно понять – какое. 
- Такое, что двинуться не могу, - гнев на Майтимо утих так же быстро, как и вспыхнул. – Мало, что цепью скован, так еще и эта мерзость на мне! Одно хорошо, Май, – не чувствую я ничего, ни жажды, ни голода, ни тела даже. Скоро уж забуду, что у меня руки-ноги есть! – о той боли, что прервала осанвэ, Хурин решил не говорить, мол, было бы о чем! так, кольнуло да и отпустило... Воину ли на этакую мелочь жаловаться?!
- Ни холода, ни ветра? – уточнил пленник. Пробормотал: - Похоже, - сказал, не то спрашивая, не то утверждая: - Он шел к тебе и вдруг вырос, так?
- Точно, - выдохнул Хурин сквозь зубы. – Вырос. Жуть такая, веришь ли... словно от меня самого ничегошеньки не осталось...
- Хурин! – Крик был такой, словно невидимку кто ударил.
- Что такое, что с тобой?
- Нет... ничего... Не страшно, я справлюсь... – Но голос срывался, то ли от ветра, то ли... от боли?!
- Майтимо, да что же с тобой?!
- Это не важно, важно то, что с тобой. – и, не дав возразить, заговорил, осторожно подбирая слова: - Я понял.... кажется – понял, как ты заклят... Он, Враг, пытался и меня... Он говорил – подправить, но... не вышло... А с тобой, похоже, получилось... Ты только себя не вини! это не для Воплощенных, поверь... Он мне сказал: «Раз ты не хочешь смотреть моими глазами...»... Так вот – ты, Хурин, ты видишь то, что он заставляет тебя видеть.
Хурину стало холодно, но холод этот шел изнутри, холодом было понимание – Майтимо прав, страшно, безжалостно прав, ведь и Враг говорил, мол, как же легко со Вторыми иметь дело... «Вражина... Что ж ты еще со мной сделал, сволочь такая?!»
- Майтимо... А снять это никак нельзя? – «Ты же эльф... и – ты понял, что это за мерзость на мне – кроме прочей... Может быть...?»
- Я – не смогу, Хурин, - голос дрогнул, сорвался. Выровнялся – хрипом: - Ты просто помни – там не так,... нет гибели... мира... Хурин... Подожди!

День, ночь, рассвет,... и новый день, и новая ночь – сколько их прошло мимо? Именно – мимо, пока пытался отстоять возможность смотреть самому – пусть и по-человечески близоруко, но – самому; пока срывался в отчаянье, горшее, чем прежде, понимая, что хоть вырви он свои глаза, все равно, от такого зрения не избавиться...
...Пока не пришел тихий голос от края обрыва.
- Хурин! Ты... ты слышишь меня?
Он даже обрадоваться не смог – до того устал. Попросил только:
- Майтимо, покажи мне, что видишь ты... Сил моих больше нет...
- Только не долго, хорошо? Мне трудно – долго...
Но он уже отозвался, слово «долго» прозвенело настоящим голосом, мир дрогнул и поплыл, вновь став реальностью, а не наваждением... Да, видно было, что война по-прежнему тлеет, но – не полыхает пожарами на весь мир... И отчаянье растворилось, затянутое туманом, разжало ледяные когти... Потом видение ушло. Но голос остался – пусть иной, но знакомый и близкий:
- Дольше не могу, извини...
«Разве – жуткий? Голос, как голос... хороший...» - Хурин почувствовал, что плачет, но эти слезы были легки, они были – освобождением, хоть и временным. И сил противостоять прибыло, даже хватило на благодарность:
- Спасибо тебе, Майтимо! Может, я могу что-нибудь сделать для тебя?
- Расскажи... – попросил невидимый пленник, - Хурин, расскажи... кто из моих здесь, в Белерианде? Кто из них – где?
- Май, но я же почти ничего не знаю о твоих братьях! – «Вот же... и отблагодарить не могу! Что за невезение!»
- О родных? Хорошо, но – а другие мои родичи? Хоть о ком-то тебе известно? Я понял, что было с... с Финдарато, ты называл его – Финрод... И... я видел... я видел ту битву, когда... Нолофинвэ...
- Финголфин? – переспросил Хурин, сообразив, что Майтимо называет прежние имена, те, что на Высокой речи, что – под запретом едва ли не по всему Белерианду. – Король Финголфин сражался с Морготом – ты это видел?
- Да. Он сражался и ранил Врага, но сам – погиб... Как бы я хотел себе такой же смерти! Но... а – дети... Финголфина? Может быть, ты хоть что-то знаешь о них?
Хурин еле успел прикусить язык – а то так бы и ляпнул, мол, конечно же, лорда Тургона я знаю! «Ага, еще и направление сказать, там, мол, Потаенное Королевство! Кто знает, что еще за твари могут тут быть, а? Да и то – раз я его глазами смотрю, может, он моими ушами слушать будет?! Нет уж! Я – клялся, так что, прости, Май, даже тебе – не скажу.»
- Майтимо, прости – не могу. Про Аредэль расскажу, хоть это и горестно, а про лорда Тургона – нет. Не могу. Я клялся хранить его тайну.
- Тогда не говори и, если можешь – не думай, - попросил Майтимо. – Я не знаю, одни ли мы – здесь, так что – не говори... Но... Но, Хурин, я, похоже, не успеваю за тобой... Скажи, может быть, у... у лорда Тургона есть... еще какое-то имя?
- ...кано... Турукано, вот, вспомнил!
- Как... как это?.. а – его брат?! Его старший брат?!
- Старший? – переспросил Хурин удивленно. «Это-то еще кто?.. А!» - Так его здесь нет, Май...
- Что значит – нет?
На миг Хурину показалось – с ним говорит мертвый. «Но Май-то – живой... с мертвецами госану не бывает... может, устал просто?..» Хурин тряхнул головой, отгоняя дурную мысль, и заговорил, невольно запинаясь, но – а что было делать?
- Ну... так. Слушай, ты прости, но это... Словом, когда феаноринги, ну, вы, то есть... Когда вы корабли пожгли... Остальные тогда пошли по льду, через Хелкараксэ... У лорда Тургона там жена погибла, и вообще – много кого... Ну, и он... вот... Май!!
...До этого Хурин только раз слышал, чтобы кто-то живой кричал – так. Когда орки Моргота пытались выманить войско лорда Тургона броситься в атаку, пока к нему не пришло подкрепление. Они тогда, на глазах у всех, изувечили и убили пленника, Гельмира, ослепили его, отрубили руки, ноги, голову... Гвиндор, брат Гельмира, тогда кричал точно так – словно и его самого убивали тоже. Но Гвиндор мог хотя бы что-то сделать – пусть это «что-то» было несвоевременной атакой, правда, такой, что еще бы малость – и Моргота ухватили бы за глотку... А Майтимо – мог только кричать... Хурин понял, что сейчас и сам заорет, только бы не слышать! Но крик оборвался, словно пленнику заткнули рот. Оборвался – надолго.

Хурин звал, пока не охрип. Майтимо не откликался. Словно вправду – умер. «Великие Валар, что ж я ему сказал-то такого? Или – он сам не знал?.. а ведь не знал, точно, откуда бы ему – знать?.. раз он в плен до первого восхода попал... Что я наделал.... Отблагодарил, называется! Май, Майтимо, прости меня, а? Ну, я же не знал... Кто он тебе, кроме как родич?.. да и то сказать – мало ли этого? если столько родных погибло – из-за тебя... Майтимо...» Хурин снова звал, и опять – безответно. «Нужно вспомнить... Вспомнить, ведь говорили же при мне!.. что-то про... что – не надо, мол, мне этих друзей...»
- Майтимо!! Отзовись, Май, слышишь меня, отзовись! Я же не знал, поверь, я же – не знал!!
«...Друзьями они были, вот как все просто... И старший брат моего лорда именно ради друга ушел из Благославенной Земли... ради – этого друга... А они потом корабли сожгли... Дорого стоит дружить с сыновьями Феанора! даже и жизнью платить приходится...»
- Майтимо! Балрог тебя побери, отзовешься ты, или нет?! Да где тебя орки носят, отзовись, Май!!
«...Почти пятьсот лет ты платишь за свое преступление, Майтимо... Я не Намо Судия, но по мне – так стократ ты расплатился... Почему никто не подумал, что ты можешь быть жив?! Почему никто не спас тебя, даже и не пытался?.. Потому, что этот твой друг не выжил на пути через Хелкараксэ? И как же я тебе об этом скажу?..»
- Майтимо, пожалуйста, если ты жив, ну, хоть одним словом – ответь!

Хурин не считал, сколько времени прошло до того, как от края обрыва позвал мертвый голос невидимого пленника:
- Хурин, расскажи мне, как он погиб...
«Не скажу! Хоть на месте сдохну, а не скажу! В жизни своей эльфов не убивал, и сейчас не стану... а ты не выдержишь, если я скажу... может, тебе оно и к лучшему было бы, но – не могу...» Хурин глубоко вздохнул и крикнул:
- Майтимо! Великие Валар, как же ты меня напугал тогда! Ты чего так орал, я же не сказал, что его в живых нет, я сказал, что здесь его нет, здесь, в Белерианде!
- А... а где он? – Это только мертвым не больно, а оживший голос, казалось, кровоточил, как открытая рана... Лгать было жестоко, но сказать правду – немыслимо! Хурин прикусил губу и – будто в омут головой:
- В Валинор он вернулся. Вместе с младшим братом Феанора, Финарфином, и еще многими из нолдор, кто раскаялся, или испугался пути, или устал слишком... Сам-то он не хотел возвращаться, но Король Финголфин велел, мол, раз ты старший, будешь моему брату в помощь... – Больше ничего не придумывалось, да впрочем, и не надо: откуда человеку знать доподлинно, что там происходило, во Льдах? «Спросит – скажу, что ничего другого не слышал. Дело-то давнее, еще до пробуждения людей было... Майтимо, что ж ты молчишь? или - не поверил?»
- Будь ты благославен, человек... Хурин, спасибо, ты слышишь, спасибо тебе! – Он поверил, невидимый пленник, поверил безоглядно и искренне, словно в исполнение самого заветного своего желания – поверил.
Хурин закрыл глаза. «Прав ли я?... Но, даже если и нет – никогда я не скажу тебе иного. Как решил, так и будет.» Он заставил себя спросить – только затем, чтобы не молчать:
- Майтимо, а почему – именно он? Кто он тебе, старший брат лорда Тургона? кроме, как родич...
Вопрос оказался не просто глупым, а еще и жестоким. И в ответ Хурин ожидал чего угодно, только не этого слова на Высоком Наречии, прозвеневшего нездешней музыкой:
- Lairinya.
- Это что значит?
- Друг,... которого... нет... дороже... – отозвался Майтимо так осторожно, будто хрустальные бусины нанизывал на серебряную нить, а не слова подбирал. Повторил: - Тот, дороже которого нет. Lairinya.
«Что ж ты его не уберег-то?» - подумал Хурин, сам себя устыдился и спросил:
- А как его имя? Я-то не слышал, только и знаю, что – старший сын Короля Финголфина, - поспешил он добавить.
- ...Финдекано, - словно ветер прошелестел.
- Майтимо... – еле выговорил Хурин перехваченным горлом. – Если я когда-нибудь выберусь отсюда... Я расскажу о тебе всем. По всему Белерианду пройду! Клянусь, я братьев твоих сюда за шкирку приволоку!
- Не клянись! – крикнул Майтимо. – Не клянись, хорошо? Даже в таком. И... не надо обо мне говорить...
- Почему?! Как они все могли забыть о тебе? Это же братья твои!
- Потому и не говори... Моргота не одолеть... силой, ты же видел... А они пойдут – силой, сколько ее найдут... Я не хочу их гибели, Хурин!   
«Да, тут ты прав, пожалуй... если только мне поверят, то – не смогут не пойти... И погибнут почти наверняка... » - решил Хурин, но все же сказал:
- Ну... может, чудо какое случится, а? Вот, как с Береном и Лютиэн...
- Уже случилось, Хурин, - улыбнулся невидимый пленник. – По слову твоему, уже случилось. Мне – так никакого иного не надо. Он жив – это лучшее чудо.
- ...Майтимо... – Хурин зажмурился до радужных кругов под веками. Жуткую точность нечаянной оговорки – по слову твоему вместо по твоим словам – надо было стерпеть, просто молча стерпеть. «И – даже в мыслях другого не держать. Потому что, если он узнает теперь, после, так это будет хуже, чем убить. Хуже, чем предать. Хуже, чем я даже не знаю, что!» - Прости меня, Майтимо...
- За что?! – в голосе был страх, и Хурин сам испугался, сообразив, что прощения попросил вслух. Сказал, не особо задумываясь:
- Что братьев твоих задел, - добавил: - Да и то – когда я отсюда выберусь! Сдохну скорее, я-то не эльф бессмертный...
- Тогда это, и верно, от Эру... – тихо проговорил Майтимо. – Хурин, я могу тебе чем-то помочь?
- Расскажи о Валиноре, - попросил человек. Было ли это зря, или – абсолютно правильно, он даже не задумался. А настоящий голос просиял серебром и золотом:
- Посмотри!...
... – Спасибо тебе, Майтимо... – прошептал Хурин вслед расстаявшему видению.

Из приколов. Послала я тут Фреду карту Анбанда из атласа Средиземья, который у меня на диске (su.tolkien collection) и мы эту карту долго и со вкусом обсуждали. В числе прочего состоялся такой диалог:
- Маэдрос там повыше Хурина кажется висел...
-  Ну... Малость перепутал!
- Слушай, у тебя все равно апокриф, так что все равно кто где висит!
Вчера тоже заговорили об этом и я выдаю фразу:
- Ну вот, один висит, другой сидит и даже место ему уступить не может!

Альвдис, это именно по карте. Карта есть, Ассиди мне ее переслала, на карте (именно на этой, т.к. художник вряд ли с "натуры" рисовал, так что - не истина это в последней инстанции, а просто - единственный известный мне источник ) обозначены "места", скажем так... И - именно так, Маэдрос выше, и, кажется, даже на другом склоне. Но - у меня "альтернатива", так что - действительно, не имеет значения.

(очередной "не до финала"...)

...Чужое сияние, незаслуженно-щедрый подарок за человеческую ложь во спасение – видение Валинора хранило Хурина долгое время, особенно – когда не отзывался Майтимо. Эти исчезновения становились все чаще, так что однажды Хурин не выдержал и спросил:
- Слушай, что с тобой происходит? Куда ты пропадаешь? Или это – тайна какая?
- Да нет, что ты. Просто заклятие стареет, кажется. В смертных землях все подвержено увяданию, наверное, здесь и заклятья смертны...
- Радует, что и говорить! – Хурин усмехнулся: - Только меня мое заклятие всяко переживет... – Потом сообразил: - Подожди, так что же – ты тоже заклят?
- Верно. Я иначе не прожил бы столько.      
Хурин вспомнил жуткое «подправить», сказанное пленником:
- Так ты же говорил, что у Врага, мол, не получилось... Как же...?
- Похоже, я не так сказал... Заклятье не на мне,... оно на...
...Нет, слово-то он произнес, так спокойно, будто речь шла не о нем самом, а о ком-то постороннем. Он произнес, но Хурин не смог это принять. Просто – не вязалось одно с другим: легкий голос Майтимо и это слово. Пришлось переспрашивать:
- На... чем?
- Опять я не так? А как... правильно? Короткая цепь, с одним кольцом... на руку... Как это назвать?
Все еще не веря, Хурин ответил:
- Да нет, сказал-то ты правильно, только... Почему – на руку?
- Я так прикован, - вновь, как о чем-то неважном, о ком-то чужом. И вновь – невозможно принять.
- За руку?!
- Да... Хурин ты... Что с тобой, Хурин? Хурин!
«Хурин, ага... Это я... а что ж – со мной?... Со мной что-то...» В ушах – комариный гул, словно кругом вечный проклятый Серех, но только в этот раз не повезло, и мутная болотная вода уже у рта, и вот-вот захлебнешься ею, и трясина над головой сомкнется – навеки...
- Хурин!
...и – хорошо, пусть, только бы не знать, потому что это – невозможно, потому что если он столько лет на обрыве за руку прикован, то – что же это получается?!
- Хурин!
...это получается – он на этой своей руке – висит?!... а ему, стало быть, сказки рассказывают... сверху... а он в благодарность Блаженный Валинор вспоминает... по осанвэ...
- Хурин, ответь!
- Майтимо... – сказать получилось не сразу, словно и впрямь болотной воды нахлебался. – Майтимо, ты прости, я спрошу...
- Спрашивай.  
- Говорят, эльфы своей волей умереть могут, верно?
- Можем, - отозвался Майтимо.
- Так что же... – человек перевел дыхание, крикнул: - Так что ж ты-то жив до сих пор?!
- Не понимаю...
- Что тебя держит?! Если ты можешь – сам, своей волей, почему – до сих пор?!...
- А ты?  
- Людям такого не дано. А то сидел бы я здесь!
- А я просто не желаю.
- Но почему? Ты что, железный? Тебе не больно?
- ...Больно, - прошелестел голос от края обрыва. – Только это не важно...
- Что ж тебе важно-то тогда?! – Хурин представить себе не мог, что может быть важнее, чем избавиться от такой боли.
- То, что он не победит меня. – Сказано было так, что на свой вопрос:        
- Кто – он? – Хурин заранее знал ответ. И все же Майтимо сказал:
- Моргот, - с такой спокойной ненавистью, что и за пятьсот лет не остынет.
Хурин уже и не спорил, да и – как спорить? Хотел было что-то сказать – просто так, лишь бы молчание разбить! но не успел, Майтимо заговорил сам:
- Ты, наверное,... думаешь, что это – упрямство... если не… глупее, правильно? Но это не так... Если я... своей волей... умру, то это будет... окончательная его победа, понимаешь?... Полная.
Хурин тряхнул головой:
- Нет, я не понимаю! Если твоей волей, то при чем здесь Моргот?
- При том, что жизнь – это Дар. И отнюдь не Морготов. Если Единый так судил, что мне – жить, то я не стану отрекаться от этого Дара.
- Но ведь... – Хурин сжал зубы, чтобы не допустить в голос предательскую дрожь. «От моих слез ему легче не станет, так что – нечего!...» Но, слезами или нет, а боль за друга (а кем еще мог стать для Хурина невидимый пленник?) вырвалась: - Ну, не может, не может Единый быть так жесток к тебе!
А в ответ – тихий смех от края обрыва, смех, от которого впору кричать. И – голос:
- Хочешь, я верну тебе твои же слова? Откуда ты знаешь, что Единый может, а чего не может? Я вот – не знаю.
- Но должен же быть какой-то предел! – человек все-таки закричал, не выдержал.
- Предел – чего?
- Предел тебя!
- Наверное, я еще не дошел до него? – и легкая улыбка в голосе невидимки, такая драгоценная прежде – и такая страшная теперь...
- Да ты уже – за этим пределом! Ты что, не понимаешь, что ли?
- Нет, Хурин. Нет, поверь мне.
«...Поверю. Что еще остается? только поверить... Я же иначе говорить с ним не смогу, голос его слышать... А я ему нужен, хоть бы и разговорами своими...»
- Я попробую поверить, Майтимо.
- Попробуй.
- Я попробую...

...Шло ли время над Черной горой, или тоже было заклято, как порой казалось Хурину? Майтимо уверял, что время никому не подвластно, и смертного это странным образом обнадеживало. Не всегда, но часто, и тогда можно было решить, что во всем мире нет более никого, только он сам, человек Хурин, и невидимка-Майтимо – тихий голос от края обрыва, голос, прикованный за руку... Да, это страшно, но куда страшнее – смотреть чужими глазами. Эльф-пленник тоже не всегда мог помочь, да и просить его лишний раз бывало совестно. Все, что оставалось, это – рассказать после, вот, мол, можешь себе представить?...
- ...Можешь себе представить – сын мой уже с орками сражается... Сколько ж лет-то прошло? Когда я уходил, так Турину еще мой нож охотничий был как меч, а теперь...
- Почему ты уверен, что это – именно твой сын?
- Майтимо, а у тебя дети есть?
- Нет...
- Тогда я и не объясню... Ты поверь, я просто – знаю, Май. И это – мое знание, отец никогда не ошибется, даже если сына в последний раз видел семилетним мальчишкой... А теперь он сражается. Он сражается, а я здесь сижу! Хороший отец, а?! что скажешь?
- Скажу, что – хороший, Хурин.  
- Добрый ты, Майтимо... – человек вздохнул и – едва ли не против воли своей: - За что только ты такой добрый?!
- А... разве доброта имеет цену?... Я не понимаю, почему ты так спрашиваешь?
- Да потому, что я сделать ничего для тебя не могу!
- Но ты – делаешь. Ты... спасаешь меня от... одинокости?
- Одиночества...
- Спасибо, - ответил Майтимо, то ли за исправленную оговорку благодаря, то ли – за Хуринову защиту. – Просто очень... страшно – так...
Он не догворил, а Хурин не стал и переспрашивать – зачем? Ведь все же ясно: страшно так быть. Так жить. Так отчаянно не сдаваться смерти. Так – одному – сражаться, то ли с Морготом, то ли с самим собой, то ли – с Судьбою... Так – страшно, а иначе – не дано. Просто потому, что другому – тоже одному, но до крика необходимому! – не хватило сил... или ловкости... или удачи... Тогда, на Льду, кто знает, как оно было? просто – не повезло. Просто...   А теперь хоть сто лет кричи – до него не дозовешься... И без толку в который раз спрашивать: «Майтимо, что я могу сделать для тебя?», потому что – ничего не сделать! Потому, что не повернуть время вспять, не погасить пламя, сожравшее корабли, не протянуть руки уходящему под лед... Потому, что уже – ничего. Потому что все – поздно. И вражду не вырвать с корнем – так глубоко она проросла... Король Финголфин, хоть и принял от лорда Маглора верховную власть, как плату за погибших, но простить ничего не простил, да и – какой отец простил бы?...
- ...Майтимо...
- Не надо, Хурин. Не... оплакивай меня... прежде моей... смерти... Мы до этого еще... о многом... поговорить успеем...  

Особенно впечатляет, когда становится ясно, что Майтимо остался висеть именно потому, что Финдекано погиб. Тот единственный, кто мог спасти. Жутко.

Угу. Свежий отрывок тоже сильный.