Так писал ЛЕмур в 2000 году. Еще не СиЗовский.
Эпиграфом может служить перевранное из Тютчева - "Она сидела на полу и все дискеты разбирала.."

***
Утра  демиургов .

…вот так , наверное, и начиналось утро нового мира. Сквозь нераспустившиеся ресницы солнце, молодое и холодное, дробится мандариновыми брызгами, влажно сгущается охрой около теней, бирюзовых и лазурных, едва ли не теплее самого солнца и чуть смутных от уюта еще не изжитых сумерек. Мир хочется рассматривать и долго любоваться  его зреющим звучанием, радостно-лихой походкой; отлично и доподлинно известно, что  этот, сегодняшний мир единствен и его скоро не будет, а  у другого мира и иного дня – другие боги и совсем иное  выражение лица.
Мы можем творить этот мир, мы можем выбирать его, мы можем созерцать и наблюдать его, но не жить в нем мы не можем.
Именно этот радостный, холодный, звучный, бодрящий и благородный янтарь красочного фона и определяет колористическое наполнение триптиха картин “Устройство мира” молодого московского художника Игоря Филиппова.
Мы видим, как созидается мир: устал, печален, но и возвышен думой и замыслами корабел на первом полотне “Кораблестроитель”. Отложен тяжкий топор, нефритово-серое море искрится под благородным свечением золотистого неба; земля зерниста от камней и комьев; корабельные стропила простерли руки к небесам в немом призыве торжества. Корабел дремлет или медитирует, руки его простерты на коленях и, кажется, немного шевелятся. ( Так всегда бывает, когда ранее они сильно и много двигались.) Ноги его твердо попирают почву; они босы, как у изначальных, древних героев. Складки одежд прямы, величественны и по-античному недвижимы. Ветер не рискует тревожить его покоя. Голова Корабела склонилась к плечу, флагами великой победы власы и борода обтекают плечи. Кажется, он слышит мелодии, неслышимые нам.
Кто ты на самом деле, о Строитель – Всеведущий и Всемогущий, скрыто ли от нас твое имя? Или ты –  Кирдэн Корабел, в Серебристой гавани ваяющий свои суда, отплывающие в страну, откуда нет возврата?
Он парадоксально сосредоточен  и расслаблен в одно и то же время, и ты понимаешь, что пафос созидания воплощает не только и столько осатанелое верчение белки в колесе, но и эта мыслящая, спокойная и мощная сила, созидающая непрерывно, и даже в минуты отдыха. Творческий ли это сон, обращение ли к прабогам и героям своего архетипа или просто чуткое вслушивание в сегодня  – вещь эта для смертных, скорее всего, непостижима. Но такова энергетика картины, что, проведя подле нее некоторое время, уходишь умиротворенный и успокоенный, понимая, что свершишь в своей жизни именно то, что составляет суть твоих желаний и соответствует истинной твоей натуре. А не предлагемые едва ли не насильно социальные эрзацы и символы “благополучия и успеха”. Тихий, немного грустный, творческий покой медленно входит в твою душу, и уже не хочется, чтобы он оставлял ее.
Мы видим, как  бойко и радостно живет мир.
Медовые, мятные, нефритовые, шоколадные и  снеговые отблески летают наперегонки с солнечными зайчиками на стенах южного  в “Проходящем”, ступающем по полуденной земле этого мира. Тени уже резче, набухают сыростью сумерки дальних домов  и озорно вздымаются вверх ступени “дороги, ведущей к храму”.
Идущий уже наполовину в полуденной тени; мы видим только скептичный профиль с удивленно приподнятой бровью и иронично вздернутым уголком рта.
“Знаю, видывал я это, да и не только; в общем, сумеет ли мир меня очаровать и не разочаровать, да и выйдет ли то же самое у меня и в этот раз,” – так, кажется, и говорят его умные уста. Его удел – осмыслить созданное в этом мире и существовавшее ранее. Так бывает скептичен дождь в августе, еще теплом, но уже обозначившем сединой желтых листьев и массой набухших влагой листьев зеленых силуэт тех деревьев,  что в отчаянии будут воздевать ветви к небу под октябрьскими дождевыми слезами.  Упругая бодрость в походке Идущего, напряжены сильные руки, горбом невидимых крыльев вьется одежда за спиной, парусами выгибаются летящие складки брюк. Как правило, мыслитель в нашем привычном обиходе тяжко думает свою свинцовую думу, но чтобы вот так. весело идти  навстречу ветру, морю, зелени и тени  – и пробуждать в зрителе соглядатая и соучастника в радостном процессе осмысления себя и своего места в этом мире, так это в нашем серьезном мире, при нашем насупленном менталитете большая редкость. Глядя на “Проходящего”, хочется не мыслить неподвижно, а радостно двигаться вперед, проворно и жизнелюбиво поворачиваясь всем своим существом навстречу расцветающему дню во всей роскоши его красок.
Центральную часть триптиха образует полотно “Короли”. Полутона и дымка; руки, простертые к чаше, уснувший шут и странствующий рыцарь, тянущий к столу свой  кубок познания. Верховный правитель одинок; такова участь всех Избранных, Перворожденных и Великих. Сомкнуты его вежды, ибо пальцы его касаются Таинства святого Грааля – той самой чаши, из которой пил Спаситель перед  своим смертным часом и поиск которой стал делом всей жизни для рыцарей Круглого стола. Верховный Король  черпает скрытую мудрость, собранную и хранимую многими поколениями искусных и умелых слуг Чаши. Именно она – естественный центр композиции всей картины, почти мгновенно притягивает взор зрителя к себе. Ее сияние озаряет хрустальную залу, заставляя светиться живородным светом туманные жемчуга Дивного Чертога. Другим дано коснуться таинства лишь кончиками пальцев, но  руки их уже осенены сиянием подлинной Благодати. Король, Владыка всего Живого, простер руки не от обыкновенной, “нехорошей” жадности, но в чистом и простодушном чаянии даров для подвластного ему бурного и лукавого мира. Суровый Король-аскет возложил десницу на плечо Страннику, а ошая  его простерта к чаше –  он-то скорее символически приобщается к огню жизни. И без того  духовен его жребий и  удел его полон всяческих искусов. Пылкая подруга венценосного повелителя Земли смиренно, но и дерзко несет свой граненый кубок;  спутница Короля-аскета терпеливо держит гладкую чашу для своей доли – она сама зыбка и невесома, но витальное сияние манит и ее и она тянет к Чаше и свою прозрачную руку.
Каждому  из героев суждено его “радость-страданье”, его доля познания и горечи власти и полыни-забвения. Странный пир, странный мир, где грустен шут, где молчалив странствующий рыцарь, а короли совещаются без слов, но все, решительно все внушает зрителю уже утраченное переживание благоговения. Ты не становишься чрезмерно близок к Таинству; но ты созерцаешь его и становишься сопричастен радостям и очарованиям Владык. 

*   *   *
Мы возрождаемся, воспевая забытое. Мы пробуждаемся, вместе с созерцателями сущего. Мы слушаем и слышим новый зов обычной жизни, ежедневно не менее волшебной, чем все самое удивительное и таинственное во всех чудесах света.      

Примечание. Это околоискусствоведческий стеб; так дурят людям головы. Но легкая буффоннада игры со словами существует потехи ради и смеху для.
Было интересно, покатит ли такое. Как ни странно, заказчик не поперхнулся.    


                       

Цыничный ЛЕмур выполнял это на заказ. Картина существует:эдакое покушение 60-ников в 80-е на авангард Запада в их умозрительном представлении.
Ничего смешного, а только за художников обидно.
Но "труд да капитал актеров напитал"

Чудны сетевые дела.  :
Я как-то участью не интересовалась.