Оно бывает таким ранней осенью, бабьим летом, когда день уже закончил свою суету и золотая пыль сонно лежит на пустой дороге. Незаметно появляются ранние, неяркие звезды; иногда бледно-розовая, с зеленым и белым полоска заката холодит запад. Это тайна; в такие дни мужчины слагают предания и тихо дарят их мальчишкам, строго нахмуренным от подобной чести. Только самые чуткие из мужей зовут своих подруг посмотреть на него, но умнейшим известно, что женщина, хоть девчонка, хоть молодица, хоть матрона, да даже и старуха, так и не вкусят этих тайн.
Бог весть, о чем думается им. Вспоминают ли они небывшее, строят ли планы, говорят ли с собой и богом, неизвестно.
Сидеть так, во все более сгущающейся тени они могут долго и спокойно, поигрывая веточкой, рисуя ею на песке странные знаки, стирая их, рисуя, и снова стирая.
Женщин охватывает беспокойство; они говорят, что холодает и зовут их в дом. На их голоса откликаются, даже, пожалуй, слишком охотно; на призыв побыть рядом женщины сердятся и вырывают свои нежные руки.
Им отчего-то тревожно.
Иногда,кто-то из них все-таки приносит теплое набросить на плечи; им отвечают благодарной улыбкой.
Прямо тут неявно слагается песня, а иногда и легенда. Рассказывать ее будут позже.
Когда в печи тоскует и рвется огонь, а глаза болят от земной белизны, и сделаны наконец-то все беспокойные дела.

Красиво.
Только про беспокойство и тревогу женщин получился, по-моему, лишний повтор.