Глава 5. Мир: 2 год от Начала (год Потери).

Небольшой храм тонул во мраке. Лишь луна освещала вход, рисуя на полу проекцию дверного проема, заглядывала в окна. Несколько свечей заливали неровным дрожащим светом алтарь, перед которым стоял человек.
Непроглядная осенняя ночь надежно таила его фигуру, кутая, словно в черный плащ. И только луна – извечный символ надежды – освещала его лицо.
Человек был молод, лет тридцати с небольшим, невысок и худощав. Его лицо казалось узким благодаря аккуратно подстриженной бородке. Длинные светлые волосы придерживал узкий серебряный обруч.
Ночной посетитель храма даже сейчас, в одиночестве, показался бы самым заурядным человеком, если бы не его глаза: по ним легко читалась привычка приказывать. Видно, однако, было и то, что владелец этих глаз не честолюбив, и его беспокоят лишь многие заботы, щедро даруемые высоким положением и властью человеку достойному. Власть ведь очень щедра: она дает своим избранникам все желаемое. Но и цену требует немалую…
Посетитель, по-видимому, уже давно стоял здесь, перед алтарем, в молчании рассматривая предметы, лежащие на нем.
Сломанный деревянный меч…
Смятая оправа очков с единственным уцелевшим осколком стекла…
Простой плетенный бисерный  браслет, какие еще так недавно делали себе все дети в Северном Крае…
Книга, написанная чудными незнакомыми знаками…
Голубой берет…
Он был так погружен в мысли, что даже не  обратил внимания  на приближающийся стук копыт.

Тонкая женская рука нарушила течение его мысли.
–Я так и знала, что найду тебя здесь…
–Ты недовольна?
–Нет, муж мой. …Просто мне кажется, что не следовало тебе исчезать так надолго перед боем!.. Ты же в ответе за страну и народ, государь!
Король резко, на каблуках, повернулся.
–А что? В столице паника? Меня все ищут?
–Нет, но…
–Что «но»? Мои сотники получили приказы, они все знают лучше меня. И они знают – где я.
–Не кричи!.. Ты исчез, даже не известив меня! А ведь я – королева!.. А еще, дорогой, я – женщина! Очень нервная!.. И, когда психую, делаю глупости!.. Хочешь, проверим, кто был лучшим учителем: Воин или Мудрая?.. Мой меч при мне!!!
–Ты что? – опешил король. – Совсем о…
Он осекся. А его жена с изумлением поглядела на него и расхохоталась.
–Что «о…»? Что ты хотел сказать? Обалдела?.. Охренела?..  Или что?
–Или что! – буркнул король.
–Спасибо, дорогой! Не жалеешь для жены комплиментов!.. Ладно. Поговорили. Давай теперь начнем разговор с начала!
–Давай!.. Я прихожу сюда перед каждым боем, разве ты этого не замечала?
–Хм!.. Наверно, замечала… А зачем?
–Зачем?.. Хороший вопрос, Китэ!.. Я попробую ответить, только ты не перебивай, пожалуйста!.. Есть вопросы, которые очень надо успеть решить. Есть многое такое, что очень надо успеть понять. …Я каждый раз перед боем прихожу сюда, чтобы попытаться понять Троих. Кем они были? Зачем пришли к нам? Зачем вступились за чужой народ?.. Я пытаюсь понять. …И не могу. И, возможно, поэтому еще жив. Я думаю о будущем, а оно темно. И оно беспокоит меня, это будущее! Как бы не сочинили прекрасные сказки о богах, явившихся, чтобы покарать врагов и спасти избранный ими Северный Край?
–А что в этом плохого?
–Ты обещала не перебивать!
–Я? Вообще-то я ничего не обещала. А если бы и обещала? Ну кто, скажи на милость, верит женским обещаниям?.. И потом! Ты когда-нибудь видел женщину, достаточно терпеливую, чтобы слушать две минуты и не перебить?.. Так что же плохого?
–А то, что это все будет ложью! Не боги они, и ты это знаешь! У богов не ломаются клинки, не разбиваются очки, не рассыпаются бисерные браслеты!.. Двенадцать их было на ее руках. Один уцелел. Черный. А был когда-то пестрым… Ни у кого не поднялась рука смыть кровь… Не гибнут боги в бою!.. И кроме того! Если б Трое были богами! Как было бы просто? Так просто спасать, когда это тебе ничего не стоит! Когда ты ничем не рискуешь? И какая красивая это будет ложь! Столь красивая ложь, что никто не захочет поверить в правду! И эта ложь убьет их второй раз.
Королева покачала головой.
–Никто не сочтет их богами, Тотила! Эти вещи на алтаре докажут…
–Нет! – перебил жену король. – Неподходящие реликвии легко уничтожить. А историю – переписать…
Воцарилось молчание.
–А… – начала, было, королева, однако ее супруг перебил:
–Дело ведь еще вот в чем! Ты слышала сплетни обо мне и Мудрой?
–Конечно! – спокойно кивнула его жена.
–И?..
–И не верю!.. Только не обольщайся, дорогой: не верю я, в основном, не потому, что так доверяю тебе, а потому, что хорошо знала Мудрую. …Не обижайся, пожалуйста: я не хотела оскорбить тебя!.. Просто бывают ситуации, когда тело побеждает разум и душу… Но я, повторяю, знала Мудрую!.. Обидно, понимаешь? Это была несчастная женщина, не умевшая любить. Умная, талантливая, бескорыстная, отважная до безрассудства… И такая счастливая: ее любил Мастер! Любил, отлично сознавая, что это безнадежно. Любил настолько, что даже не замечал пламенные взгляды многих наших девушек… Ничего у вас не было, да и не могло быть. Только вот рты сплетникам не заткнуть: не поверит никто, что мужчина может уединяться, что ни день, с женщиной на битый час, чтобы всего-навсего поговорить! И тебе будет стыдно доказывать нелепость этих слухов.
Король криво усмехнулся и ядовито поинтересовался:
–Ты уверена, что мне не следует обидеться, а?
–Уверена, – бодро заверила его королева Китэ.
–Отлично! – с энтузиазмом согласился ее муж. – Не забудь этот разговор, будь так добра! Как-нибудь я тоже попрошу тебя не обижаться и выскажу тебе все, что о тебе думаю! Надеюсь, что ты также не огорчишься!
–Угу! Надейся, надейся! – угрюмо проворчала себе под нос женщина, но не выдержала и улыбнулась. И тут же спросила:
–А что тебя беспокоит в слухах-то? Поболтают, да забудут…
–Могут и не забыть, – вздохнул Тотила. – Очень уж удобно может выйти!.. Суди сама: лет через сто эта история может превратиться в эпос о том, как богиня спустилась с небес, чтобы подарить победу и любовь своему избраннику. О тебе забудут, а весь королевский род объявят потомками богини… Удобно! И надежно: освящает любой поступок, любое преступление короля!
–Потомки богов? – после непродолжительной паузы расчетливо восхитилась Китэ. – Надо Дэки порадовать. Она, оказывается, еще и полубогиня!.. Ч-черт побери!..
–Ого! А еще?
–Твою мать!.. Дерьмо свинячье!.. Б-блин горелый!..
На этот раз король с минуту полюбовался разъяренной женой, засмеялся и обнял ее.
–Не кипятись, Китэ. Нам не дано управлять будущим, но влиять на него мы можем…
Королева вздохнула.
–Ну вот! Сам огорчил, а теперь успокаиваешь. …Ладно! Давай сменим тему! Скажи мне: что ты думаешь о Мудрой?
–Я правильно тебя понял? – приподнял бровь король. – Тебя интересует, как она выглядела в глазах мужчины? И кстати: должен тебе заметить, что ты неудачно сменила тему… Что ж? Эльхана не была красавицей, но… она… как бы это сказать… на любителя. Тот, кто обратил на нее внимание, запомнит ее навсегда.
–И ты?
–И я.
–И…?
–И ничего. Я, как тебе, вероятно, известно, уже тогда был женат и никогда не жалел об этом. Поэтому мы с Мудрой всегда оставались друзьями. И все. Большего  было не нужно ни ей, ни мне. …Надо же! Дашка была из тех людей, которые одним своим присутствием меняют мир. Ей верили даже те, кто никому и ничему не верят. Отмирали прежние обычаи, и укреплялись новые… Вот, кстати, браслеты! Раньше носили все – теперь это право воинов. По одному за каждый бой… Как она это делала, а? Скажи мне, Китэ! Ты же ее  знала лучше, чем я.
–Как? – задумалась королева, поджав губы. – Не знаю. Похоже, Эльхана и сама этого не знала. …Кстати, о браслетах: ты знаешь, что Дэки сплела браслет?
–Дэки? Она спятила! Она еще девчонка совсем!
–Разве? – подняла брови его супруга. – А мне было сколько, когда я вышла за тебя замуж?.. Не столько же, сколько и Дэки?
–Столько же. …И кому она его сплела?
–Эммелю, кому же еще. Она уже год по нему сохнет. …А отдать боится.
–Чего боится?
–Что Эммель откажет. Это же такой удар! В пятнадцать лет такое нелегко пережить…
Король усмехнулся.
–Он-то? Едва ли. Если бы он был столь же смел с нашей доченькой, как в бою, ты, пожалуй, была бы уже бабушкой…
–Что? – задохнулась королева. – Как бабушкой? Мне рано! Мне же тридцать один год!!!
–Не пугайся! – утешил ее король. – Время у тебя еще есть… Знаешь, как я поступлю? Пошлю-ка я его к тебе утром с посланием. Только ты уж постарайся, чтобы он тебя не нашел. Тогда он пойдет к Дэки. Я надеюсь, что кто-нибудь из них решится…
–Я тоже надеюсь. А он успеет?
–Успеет. Раньше, чем к рассвету северяне не пристанут к берегу – ветер встречный и штормит сильно. А потом им потребуется время для отдыха… Так что прежде полудня они не выступят.
–А… Они не разделятся? – озабоченно спросила королева.
–Едва ли. Рыбаки следят за морем и берегом. Девять коггов вышло в плавание с островов. И все они замечены в Лососевом заливе. Шторм и встречный ветер очень задержали их…
–Девять коггов? Около тысячи воинов? Много… Справишься?
–Справлюсь. Мои разведчики прочесали в тех местах все, знают каждую кочку. Место боя я определил еще вчера… Не беспокойся, родная. Все будет в порядке…
–Удачи! Я буду ждать.

Свежий ветер ворвался под своды маленького храма, встряхнул занавес перед алтарем, погасил несколько свечей. Король и королева вздрогнули и словно очнулись.
Тотила с трудом обвел взглядом зал. Зал казался незнакомым в утреннем свете. Луна зашла, до восхода солнца еще оставалось немного времени…
–О! – с удивлением протянул король. – Мне, похоже, пора. …Знаешь? У меня к тебе одна просьба.
–Знаю, муж мой, – спокойно вставила Китэ, не дав ему продолжить. – Это как раз и есть причина моего появления здесь! Разведчики вернулись. Они нашли переход. Нашли, Тотила! Там дивный мир, странный и древний, прекрасный и очень страшный! Нет никаких сомнений – это – родина Троих!
–Благодарю тебя, Ладо! – с чувством выдохнул король. – Мы сможем сообщить их родным. …Это ведь то немногое, что в наших силах. …Ты бы знала, родная, как меня это мучило. Мы должны их миру три жизни, да таких, что нам никогда не расплатиться! Насколько я помню, у Мудрой осталась мама, у Мастера – родители, а у Воина – жена и маленький сын. Найди их, Китэ! Они имеют право знать.
–Найду! Клянусь тебе в этом. … И мы встретим их вместе. Еще до начала зимы наши разведчики их найдут.

С рассветом королевская дружина уходила на северо-восток, чтобы у Медвежьего урочища встретить войско северных разбойников. Восходящее солнце освещало им путь, заливало розовым светом шлемы, наконечники копий, щиты и лезвия топоров. Сто рядов всадников, по пять в ряду, удалялись от столицы.
Перед воротами их провожали жители города. А на стенах, по обычаю, стояли женщины, мужья или женихи которых уходили сейчас в бой. В молчании глядели они на колонну, уходящую за горизонт, прямо в восходящее солнце. Кто из них вернется живым?
И вдруг где-то внизу отчаянно заплакала какая-то девчонка. И вздрогнули люди, и холодным пронизывающим ветром почуялся им этот плач, разорвавший рассветную тишину.
–Замолчи! Если ты еще мала – сиди дома! Нечего тебе здесь делать! – резко приказала со стены девушка, стоявшая рядом с королевой Китэ.
Десятки осуждающих взглядов, десятки возмущенных лиц повернулись к ней.
А девчонка, прекратив реветь, с обидой крикнула снизу вверх:
–Тебе легко говорить! Ты же…
И осеклась, сама ужаснувшись тому, что чуть не сказала.
–Мне легко!.. Очень!.. – спокойно и холодно бросила вниз девушка и негромкий ее голос раскатился в тишине. – Мне легко. Потому, что там, – она указала рукой на исчезающую вдали колонну, – у меня двое. Я провожаю двоих мужчин, самых любимых моих мужчин: моего отца, и моего жениха. И потому мне вдвое легче, чем тебе!
Девушка обвела стальным  взглядом стоящих рядом женщин и жестко продолжила:
–Стыдно плакать, провожая людей в бой!
–Почему? – робко спросили снизу.
И ответила им Дэки, дочь короля:
–Да потому, что если не верить, что они вернутся, то впору сразу лезть в петлю. Или со стены вниз кидаться. А она – просто ревет…
И впервые с уважением поглядели на пятнадцатилетнюю девчонку женщины, годившиеся ей по возрасту в матери. А принцесса продолжила, глянув на восток и вздохнув:
–Хватит, женщины, раскисать. Пора нам заняться делом.
–Это каким же, интересно? – ехидно спросила ее одна из соседок. – Поучи нас, дур!
–Обычным делом! – отрезала Дэки. – Убирать дом, стирать, ставить тесто и топить баню! Чтобы к вечеру, когда вернутся наши мужчины, они вошли в родной дом, сияющий чистотой, и увидели протопленную баню, накрытый стол, свежую белую рубаху, раскрытую постель… И спокойную, довольную хозяйку. И чтобы по ее лицу было видно воину, что все хорошо, все в порядке дома. Только его не хватало. А теперь – все есть. И хозяйка счастлива!
–А если не вернутся?
–А тогда мы встретим врагов здесь же, на стенах. Клинками, а не слезами. Плакать будем потом, когда свалим трупы врагов в кучу и запалим костер, когда похороним наших мертвых…Тогда! А пока рано.

Так Лива в подвале сидела.
В те годы Сестры старались не афишировать свои медальоны. Слишком мало времени прошло... Слишком много народу считало неприличным для женщины носить меч... Даже через два века предрассудки никуда не делись и стали причиной королевского указа о запрете Сестрам иметь семью и рожать... В первые годы эти предрассудки были как бы не сильнее, чем через два века.
Трое изменили страну, но не людей. У них появились сотни друзей, но сотни тысяч тех, кому все это было до лампады, остались. И те, кому баба в портках да с мечом кажется ведьмой, тоже остались...

Глава 8. Старокаменск, Мир: Два года после исчезновения (Путь к истине).

Ольгерд.

Автобус потряхивало на выбоинах.
Сейчас, когда они свернули с шоссе на грунтовку, их спутник несколько расслабился. Если раньше он внимательно осматривал местность, открывавшуюся из окон, то сейчас он просто наблюдал.
Федор Петрович решил, что Ольгерд, по-видимому, впервые проделывал этот путь, и не был уверен в своей памяти. «Интересно все-таки, кто он? Почему с таким интересом осматривает вполне привычный пей-заж за окном? Так, наверно, смотрел бы какой-нибудь африканец, впервые угодив в наши края! Но он-то, вроде бы, не африканец!.. Хотя говорит с легким акцентом… Кто же он? Латыш?.. Хм! Похож. И акцент похож, но все-таки не прибалтийский. Нет. …Но русский язык ему явно не родной, хоть и владеет им Оль-герд в совершенстве!.. Загадки… загадки…»
Маргарита Алексеевна думала совсем о другом: что, может быть, не следовало ехать неизвестно куда с незнакомым человеком? Этот Ольгерд, в сущности, ничем не доказал, что знает Андрюшу!.. Знал… Но, с другой стороны! Зачем ему куда-то их заманивать? Ради чего? Ради денег? У них нет денег. И выкуп за них не заплатят… А зачем он темнит? Что мешало ему  рассказать все сразу еще там, дома?.. И, кстати: а почему такая честь оказана лишь им с Федей? А как же эта?.. как ее?.. Эльхана, пропавшая с ним вместе? И Ге-ральт? У них ведь тоже есть родители? Почему же Ольгерд пригласил только их?
–Маргарита Алексеевна! – Ольгерд больше не смотрел в окно. Он встревоженно глядел на нее. – Если вас что-то беспокоит, скажите мне, пожалуйста! Если хотите о чем-то спросить – спрашивайте!
–Вы читаете мысли? – смутилась Маргарита Алексеевна.
–Нет, – улыбнулся Ольгерд. – Скорее я читаю по лицу. Так что же вас беспокоит?
Он терпеливо выслушал тщательно отредактированные соображения Маргариты Алексеевны, потом объяснил, что к остальным были посланы другие люди.
–Кем посланы? – вмешался Федор Петрович.
Ольгерд метнул взгляд за окно, едва заметно сам себе кивнул и коротко ответил:
–Королем и народом Северного Края.
–Кем? – в один голос спросили Ольгерда его спутники.  
–Вы не ослышались, господа! – спокойно подтвердил Ольгерд. – Через несколько часов вы узнаете все. А сейчас нам пора выходить. Прошу вас!

Взревев, укатил автобус, поднял целое облако пыли. На остановке остались три человека. Солнце кло-нилось к закату, хотя до вечера было еще далеко. За их спинами расстилалось огромное поле. Впереди, че-рез дорогу, высился лес.
–Пойдем, – предложил Ольгерд. – Нам придется очень недолго пройти лесом. Не беспокойтесь ни о чем: я знаю ориентиры. И… я прошу верить мне, господа! Я не могу быть вашим врагом! Сегодня вечером вы в этом убедитесь.
Перейдя дорогу, они вступили под лесной свод. Там Ольгерд вытащил из-под какого-то куста вещме-шок, три посоха, один из которых он оставил себе, а остальные протянул своим спутникам.
–Возьмите! С ними вам будет удобнее идти. И следуйте за мной!

Дэки.

Вагон электрички был почти пуст.
Две женщины с корзинами, по-видимому, возвращались с рынка. Молодая мамаша с двумя детьми лет трех рассказывала им сказку, поглядывая за окно, чтобы не пропустить станцию. У самой двери сидели не-молодая женщина лет пятидесяти  и совсем юная девушка – дочь или внучка…
Девушка спокойно и безразлично глядела в пол, почти не шевелясь. Ее спутница, наоборот, заметно нервничала.
–Успокойтесь, Нина Ивановна! Все будет хорошо. Примерно через полчаса нам выходить, затем прой-демся по лесу…
–По лесу? А разве туда нет дороги? И как мы вообще…
Женщина замолчала.
–Успокойтесь. Я поведу вас самой короткой дорогой.
Пожав плечами, Нина Ивановна сменила тему.
–Скажите, Дэки! Откуда у вас такое спокойствие? Вы же абсолютно не волнуетесь! Судя по вашим сло-вам, вы попали в другой мир, и он наверняка не похож на ваш. Неужели это – не повод для волнения?
–Не похож, Нина Ивановна, – подтвердила девушка. – Ваш мир… как бы выразиться… старше и слож-нее, чем наш. Сложнее и опаснее. Вы воюете жутким оружием, убивающим на расстоянии сотни людей, у вас армии насчитывают не тысячи воинов, как у нас, а сотни или тысячи тысяч! И ваш мир очень густо на-селен! …Вы правы: я действительно не удивляюсь. Я не удивляюсь просто потому, что я более недели бро-дила по вашей земле, чтобы привыкнуть, прежде, чем прийти к вам. И еще потому, что ваш мир – простите меня во имя ваших богов – мне не нравится. Очень не нравится. …Хм. Впрочем, я не все видела!.. Наверно, то, что заслуживает восхищения, просто мне не встречалось. …А что до волнения, то… я замужем, Нина Ивановна!
Судя по тону, Дэки считала, что своими последними словами она объяснила причины своего олимпий-ского спокойствия. Однако ее спутница не поняла.
–Ну и что?
–Что?.. За год замужества я привыкла.  Эммель, мой муж, воин. Понимаете? Когда первый раз ждешь мужа из похода, места себе не находишь, мысли всякие в голову лезут – одна жутче другой… И только ста-раешься не завыть, держать себя в руках! …Потом привыкаешь. Привыкаешь ходить на поминки, смотреть в глаза вдовам, думать о словах, которые говоришь; начинаешь себя готовить к тому, единственному в жиз-ни дню, когда навсегда оденешься в черный цвет. …Поймите, Нина Ивановна: мой муж, мой сын, мои роди-тели живы!.. Моя страна свободна!.. За что мне еще волноваться?
Нина Ивановна покачала головой.
–Мне трудно вас понять, Дэки, но… вы мне нравитесь. И мир ваш, наверно, мне понравится…

–Вовчик, глянь – какая телка! – раздалось над ухом девушки. На лице Нины Ивановны появилась тре-вога.
Дэки повернула голову и снизу вверх поглядела на говорившего. Перед ней были двое парней.
Неплохо одеты. И явно хватили лишку, судя по бутылке, засунутой в карман кожаного пиджака. Дэки подумала, что они бы даже казались вполне симпатичными, если б не исходящая от них агрессия.
–Спокойно, Нина Ивановна! – шепнула девушка своей спутнице, не оборачиваясь. – Я справлюсь.
И снова принялась разглядывать пришедших.
–А что, красотуля, поехали с нами? – весело сказал один из них и без приглашения уселся рядом с Дэ-ки, положив ей руку на плечи. – Развлечешься, выпьешь, позагораешь! У меня тут дачка неподалеку…
Его приятель, которого звали Вовчиком, уселся напротив, закинув ногу на ногу, и закурил.
Дэки поймала полный ужаса взгляд молодой мамаши, инстинктивно прижавшей к себе детей, и кивнула ей ободряюще, улыбнувшись одними глазами. Потом она не спеша опустила взгляд на свою грудь, которую успел ухватить новоявленный кавалер, повернулась к нему и ослепительно улыбаясь, предложила:
–Убери!
–Чего?
–Руку. А потом встань, прихвати приятеля и иди дальше…
–А если не уйдем? – хохотнул Вовчик.
–Как хотите! – пожала плечами Дэки, не делая ни малейшей попытки освободиться.
Резкий удар локтем в ребра и следом – правой в челюсть. Парень грохнулся на пол. Со звоном разби-лась бутылка и потянуло запахом плохой водки.
–Ах ты сука! – взревел, вскакивая, Вовчик.
Его Дэки ударом в солнечное сплетение тоже отправила на пол.
–Обученная сука! – поправила она с улыбкой.
Разом вспотевший Вовчик судорожно пытался отдышаться. Зато его спутнику показалось мало, он под-нялся с пола и вытащил что-то из кармана. Щелкнула кнопка, выкидывая лезвие ножа.
–Ну что же ты? – подняла брови Дэки. – Ты ж хотел развлечься со мной! На дачку звал! Уже не зовешь?
–Щас, развлекусь, сука! – пообещал безымянный приятель Вовчика, и нанес удар, целя Дэки в живот.
Девушка шагнула вперед и влево, захватив при этом запястье нападавшего, оказалась за его спиной и резко рванула его руку вверх. Хулиган завопил и согнулся пополам. Тогда Дэки от души врезала ему ребром ладони по шее.
–Я же сказала, что я – обученная сука! – жизнерадостно объяснила она Вовчику. – Забирай своего при-ятеля и убирайся вон. Быстро!
Вовчик без возражений поднялся, подхватил только-только начавшего подавать признаки жизни при-ятеля и поволок его к выходу. Дэки подобрала нож, с любопытством рассмотрела его, пощелкала лезвием и, наконец, спрятала его в сапог.  
Молодая мамаша и ее дети во все глаза смотрели на нее. Мамаша – с изумлением, мальчики – с востор-гом. Теперь они надолго запомнят, как красивая тетя побила двух больших плохих дядек.

–Простите, Нина Ивановна! Неприятная сцена, но…  
–Ничего, Дэки… Я так испугалась за вас!.. Где это вы научились так драться?..
Девушка мечтательно улыбнулась.
–У меня были хорошие учителя. Лучшие в мире учителя. Драться меня учил Геральт, а искусством вла-деть мечом я обязана Эльхане – вашей дочери. …А знаете? Через несколько минут нам выходить.
Нина Ивановна посмотрела в окно и вдруг вспомнила.
–Это же… Тут же полигон, да?.. Тут была ее последняя игра!.. Зачем вы меня привезли сюда?
Улыбка медленно сползла с лица девушки, глаза сузились, и она тихо отчеканила:
–Если вы мне не верите, я провожу вас обратно домой, и, клянусь сыном, никто из нас никогда вас бо-лее не побеспокоит!
И, немного успокоившись, добавила мягче:
–А если верите, тогда нам пора выходить. Нас ждут, а нам еще час идти по лесу.

Бран.

Сборы заняли совсем мало времени. Все, что казалось таким важным еще утром, все неотложные дела, завтрашний зачет, который теперь придется переносить… – все это ушло куда-то в тень. Она снова ехала на свидание, как когда-то, в юности.  
Только тогда она говорила себе, что спешить некуда, что он подождет, а если вдруг не дождется – что ж? Парней вокруг навалом, найдется и получше его!..
А теперь она спешит, хоть он и подождет. Ему ведь уже некуда спешить – у него впереди вечность.
…Она спешит: она должна показать ему, как вырос его сын, которого он не видел уже два года, как мальчик похож на своего папу! Она спешит: там Олежка узнает все, и закончится кошмар вопросов «где папа?», кошмар ответного вранья… Она спешит: она хочет сказать ему, что была дурой, что она просит прощения, что она… Она столько хочет сказать ему! Пусть он не ответит, пусть! Пусть ему уже ничего не изменить! Пока она жива – ничего не поздно!
И получше она не нашла за два года, да, по правде, и не искала. Просто потому, что где-то в глубине души знала – лучше Витьки она никого никогда не найдет. Не бывает лучше…

Они вышли на улицу, и ее провожатый поймал такси. Он несколько секунд о чем-то шептался с водите-лем, потом выпрямился и пригласил ее садиться в машину.
–Мама! Я хочу вперед! – с возмущением завопил ребенок.
Вера Александровна вопросительно глянула на спутника. Тот покачал головой.
И, привычно вздохнув, она принялась уговаривать сына. Впрочем, уговоры не продлились долго. Она хорошо знала Олега Викторовича, знала его слабости, знала и аргументы, которые его проймут.
Поэтому первые минут двадцать поездки обиженный Олег Викторович сидел, обхватив себя руками, смотрел в пол, и даже на вопросы не отвечал. А Вера Александровна осторожно разглядывала своего спут-ника, который назвался странным именем – Бран.
Совершенно ясно, что он старается создать у таксиста впечатление, что они – нормальная семья, кото-рая едет за город. Зачем?.. Он старается не привлекать к себе внимание, и при этом вытащил солидную пач-ку долларов, когда давал задаток. Неужели он не понимает, что за эти деньги можно купить машину? Про-сто пойти и купить? И не «Ладу» какую-нибудь…
Кто же он? А Бран тем временем смотрел в окно, отвечал на редкие вопросы таксиста, тщетно пытав-шегося разговорить пассажиров.
Машина наматывала на колеса километр за километром, солнце начало спускаться на запад… Мальчик заснул.

–Вы уверены, что вам сюда? – удивился таксист, пряча в карман деньги. – Тут же ничего нет! До бли-жайшей деревни километров десять.
–Сюда, дружище! Спасибо тебе!
–Вам спасибо! Почаще бы такие клиенты встречались… Ну, бывайте! Поехал я…
Машина исчезла в клубах пыли. Проводив ее взглядом, Бран кивнул на лес, начинающийся за дорогой:
–Пойдем. Нам придется пройти лесом.

Они прошли всего несколько шагов, как Бран резко остановился.
–Простите, Вера Александровна! Меня встречают!
И, уперев кулаки в бока, сурово спросил у куста, росшего прямо перед ним:
–Ну? И что это, по-твоему, значит?
Вера Александровна не успела даже удивиться, как из-за куста вышла девчонка лет двенадцати. Она была заметно расстроена.
–Пошла за тобой… – угрюмо пробурчала она.
–Зачем? И кто тебе разрешил? – рявкнул Бран. – Это что, поход за ягодами?
–Нет, братик! Но я была осторожна. …Ну не злись, а?
Бран секунду поразмыслил, и решил сцен не устраивать:
–Ладно! Я с тобой дома договорю. – И, обернувшись к спутникам, сообщил:
–Вот! Приходится представлять вам сестренку. Ее зовут Мелой.
Вера Александровна решила не удивляться.
–Здравствуй, Мела.
–Здравствуй, Идущая вслед.
–Мела! – резко бросил ей брат.
Вере еще предстояло узнать, что значит понятие – Идущая вслед.  

Девочка передала брату длинный и узкий сверток.
–Зачем это? – удивился Бран.
–Потом… – одними губами прошептала Мела и, повернувшись к Олегу Викторовичу, весело предло-жила:  «Хочешь идти со мной? Если мама не против?»
Вера Александровна хотела осведомиться, куда это Мела собралась уводить ее ребенка. Она уже от-крыла рот…
…Когда внезапно поняла, что в свертке.
–Это меч? – потрясенно спросила она.
–Да, это меч, – просто ответил Бран.

Они уже шли около часа. Бран с сестрой оказались опытными проводниками, отлично знающими лес. Они вели Веру Александровну без всяких троп, напрямик через чащу, однако ей не пришлось отстранить от своего лица ни единой ветки. А Олежка топал, держа за руку Мелу, что-то ей рассказывал, смеялся…
–Бран! Давай отдохнем? – предложила внезапно Мела.
–Я не устал! Нисколечко! – запротестовал Олег Викторович.
–Конечно! – мгновенно отреагировала девчонка. – Ты же мужчина! Ты никогда не устаешь! Но мама-то устала…
–А-а-а! Ну ладно, – разрешил Олег Викторович.

Брат с сестрой говорили. Вера Александровна не слышала ни слова, но по лицам видела, что разговор тяжелый…
Впрочем, долго он не продлился. Мела вернулась и снова занялась ребенком. А Бран присел рядом с Верой.
–Что-то случилось? – осмелилась спросить она.
–Случилось! – мрачно отозвался Бран. –…Снова вторгся Верранг. Не терпелось им отомстить за про-шлогодний разгром. Про то, что Воина больше с нами нет, наверняка прознали. … Ха! Они думали, что на-ши просто разбегутся. Богатую добычу урвать думали. – И с кривой и жестокой усмешкой: – Урвали! Да такую, что унести не смогли.  …Вчера был бой. Их было втрое больше, – скрипнув зубами, рассказывал Бран. – И Тотила опять не смог выделить ни единой сотни на защиту столицы. А веррангский король напра-вил туда двести конников… Двести конников против сорока юнцов с охотничьими луками и… Сестер. …Вы простите меня, я не говорил вам раньше… И сейчас ничего не объясню. Скоро вы все узнаете…
Вера внимательно посмотрела на Брана и тут же отвела взгляд. Сомнений у нее не было: как ни нелепо звучал этот рассказ, как будто вырванный из исторического романа, но Бран говорил правду! Такую боль не сыграть никому…
–Утром мы хоронили павших на стенах. Восьмерых лучников и восемнадцать Сестер. Восемнадцать, Вера Александровна! Восемнадцать девчонок!.. Нестерпимо жить, когда слышишь такие вести… Восемна-дцать… Больше половины…
–А чем закончился штурм? – осторожно спросила Вера.
–Отбили… А потом и Тотила подоспел после победы над главными веррангскими силами... Потому Мела и пришла меня встречать: бой состоялся совсем неподалеку отсюда, верстах в сорока к юго-востоку. И мы вполне можем нарваться на недобитых ратников Верранга…
–Простите, Бран. А кто такой Тотила?
–Тотила? Это король Северного Края.
И вновь Вера поверила проводнику на слово. Только на сей раз она даже на миг этому не удивилась.

И снова они шли по лесу. Среди сосен изредка попадались березы и лиственницы, осины и буки. Уди-вительно легко дышалось в этом странном лесу…
«Стоп! – вдруг осенило Веру. – Что же это за лес такой, где буки рядом с соснами растут? А там, слева, не дуб, часом?.. Ха! Конечно дуб! Лет четыреста ему, не меньше…»
Она уже не удивлялась. Ее бы сейчас не удивила даже пальма, встреться она им по пути. Вера легко шагала по мягко пружинящему ковру старой хвои и любовалась лесом. И не сразу заметила, что ее провод-ники сбавили ход.
–Кстати, госпожа! – обратился вдруг к ней излишне громко Бран и Вера остановилась. – Вы знаете, что я здесь речку нашел с золотишком? И там такие самородки! Чуть не с кулак величиной. И песку золотого немеряно. Знаете, где?
Мела между тем присела на кочку и, приподняв край юбки, начала растирать лодыжку.
Вера с удивлением воззрилась на Брана. А тот, случайно захватив край плаща, указал кулаком куда-то на север.
–Вон там! Верстах в десяти отсюда.
Дальнейшее произошло очень быстро. Так быстро, что рассказ занял куда больше времени.
Рассказывая про золотую речку, Бран одновременно извлек метательный нож и, даже не договорив, метнул его в кусты.
Оттуда раздался хрип и шум падающего тела.
Бран обнажил меч. А Мела вскочила на ноги, толкнула мальчика наземь. В ее руке обнаружился кин-жал.
На прогалину выскочили пять воинов в кольчугах двойного плетения и островерхих шлемах, украшен-ных бычьими рогами. Трое атаковали Брана, двое занялись Мелой, не показавшейся им серьезным против-ником. Именно поэтому один из них совершил тактическую ошибку, опередив другого на четыре шага.
Воин Верранга, разумеется, знал правила боя «два против одного», но был уверен, что его ошибкой ни за что не сумеет воспользоваться эта пигалица, вооруженная лишь коротким кинжальчиком.
Наверно, Мела его разочаровала: метнув кинжал ему в лицо, она подхватила его меч и успела встретить второго.
Бран без особого труда зарубил одного из «своих», и уверенно отбивал атаки с двух сторон.

Вера стояла ни жива ни мертва: все происходящее было… даже не просто невозможным, оно было аб-солютно и запредельно нереальным, потусторонним… Но это было.  
В ее ушах стоял оглушительный звон стали. И почти осязаемой, давящей была царившая вокруг нена-висть…
…Внезапная тишина вывела Веру из ступора. Она открыла глаза.
Мела оседала наземь, зажимая рукой живот. Сквозь ее пальцы текла кровь. И Олежка, белый, как мел, рвал с себя рубашку, чтобы приложить к ране. Девочка пыталась оттолкнуть его назад, за спину. И непо-слушными пальцами старалась сжать рукоять меча… Бран лежал на земле в десятке шагов от сестры. Мерт-вый.
Двое уцелевших веррангцев направлялись к Вере. Внезапный и короткий приступ паники заставил ее окинуть взглядом прогалину в поисках спасения. И ее взгляд упал на меч, валявшийся у самых ее ног.
Вера наклонилась. Рукоять привычно легла в ладонь…
И словно и не было последних десяти лет! И не сосны шумят над ее головой – ревут трибуны Сток-гольмского стадиона. «Вера!.. Вера!..» – кричат шведы, обычно столь невозмутимые и спокойные.
Весь зал болел тогда за никому не известную лишь неделю назад девчонку. За «русскую валькирию», в которую с первого взгляда на экран влюбилась вся Швеция.
«Вера!.. Вера!..» – И впереди финальный бой за медаль чемпионки мира среди девушек. Бой, который она тогда выиграла в сухую у соперницы из Венгрии…
Пусть сейчас – не спортивное состязание, где ставка – лишь медаль.
Пусть предстоящий бой будет боем без правил, а проигравший в нем не выбывает, а умирает.
Пусть против нее не одна соперница, а двое сильных, неплохо обученных мужчин с немалым боевым опытом.
Пусть в ее руке не шпага, а меч, слишком тяжелый  и с отвратительным балансом.
Пусть!!! Она не может проиграть.
И даже не из-за сына, что гладит волосы Мелы и, всхлипывая, что-то ей говорит… Просто она, погиб-нув, кого-то предаст. Кого-то очень близкого, очень дорогого… Незнакомого…
Что же касается меча, то не впервой ей драться чужим оружием!

А дальше сыровато...
Может, другое? Из другой книги? Я ее дописал.

Глава 1. Рийр

В сосновом лесу в предгорьях Рыжих гор пряталась школа. Могучие мно-говековые сосны надежно скрывали беломраморное двухэтажное здание со стеклянной крышей от любопытных глаз. Только птицы, пролетая над лесом, бросали взгляды на людей, сидящих за столами, носящихся по коридорам, лис-тающих книги… Случайный путник обязательно подумал  бы, что неведомое волшебство перенесло откуда-то этот изящный дом в старинный лес, если б не знал, что всего в нескольких лигах  отсюда пролегает  тракт.

Учитель внимательно оглядел класс, на мгновение задерживая взгляд на каждом из своих учеников.
«Ну, вот! – подумал он. – Начинается учебный год. Который уж по сче-ту?…»
–Добрый день! – приветливо обратился учитель к классу. – Выросли, окреп-ли, особенно мальчики. А девочки еще похорошели, хоть, казалось бы, и неку-да!… Ну, что ж! Я предлагаю индивидуальные беседы с каждым из вас перене-сти на следующую неделю. Тогда и поговорим о том, как вы провели каникулы. Впрочем, если кому-то необходимо поговорить срочно, я жду после уроков… А теперь займемся делом. Я дал вам задание на каникулы. Не забыли?
–Нет. – Хором ответил класс.
–Ну и как?
Ненадолго повисло молчание.
Наконец, прервал его один из мальчиков. Он обвел взглядом товарищей и спросил:
–Можно мне? – и, получив одобрение, начал:
–Учитель, ты дал нам задание подготовить реферат на тему «Движущие силы и внутренняя логика войны с Нашествием». Мы успели обсудить наши ра-боты, и я должен признать, что мы не справились. Каждый из нас прочел не-мало книг, мы говорили со многими участниками войны, но ее логика так и ос-талась нам неясной.
–Уточни, пожалуйста, Шоарн, что ты имеешь в виду?
–Первый вопрос, на который никто из нас не нашел ответа, я бы сформу-лировал так: почему Черная империя, располагавшая значительным перевесом в силах почти до самого конца войны, не смогла победить? Почему имперская армия, превосходившая на первых порах силы сопротивления как качественно, так и количественно  в сотни раз, не уничтожила сопротивление в самом на-чале? У них ведь были опытные и прекрасно обученные солдаты, талантливые военачальники и превосходная организация! … Учитель! Мы просим тебя по-зволить нам продолжить работу! Мы хотим ответить на первый вопрос са-ми.
–Честно. Одобряю, – кивнул учитель. – Продолжайте, друзья мои. Каков же второй ваш вопрос?
Шоарн встал и подошел к учителю.
–Учитель! Я говорю от имени класса, по той причине, что именно я задал этот вопрос, на который никто из нас не нашел ответа: мы не видим логики! Совсем не видим! Мы видим только сплошную цепь случайностей. Как, в част-ности, уместить в логическое построение вмешательство бога грома, унич-тожившего десять корпусов Черной империи? И каким образом можно исполь-зовать в качестве аргумента любовь, которая не поддается логическому ос-мыслению?
Учитель испытующе посмотрел на мальчика и негромко спросил:
–А если предположить, что у Тора Одинсона были веские причины для вмешательства? Вы их можете не знать, но это не означает, что их не было. А что касается любви, то ее можно использовать в логических построениях, поскольку действия, ею диктуемые, вполне предсказуемы, хоть и очень полива-риантны… Но я хочу спросить вас: с какого момента истории вы начинали строить логическую цепь?
–С начала войны! – ответил Шоарн.
–Вот как? А если начать с предвоенных лет?
–Но, учитель! Нашествие было неожиданным, ничто в прошлом не могло его вызвать!
–Верно, Шоарн! Но кое-что на него могло повлиять. И повлияло решающим образом.
–Расскажи, учитель!
–Что ж! Не о том хотел я говорить сегодня, но ладно! Садись на место, Шоарн. Рассказ будет долгим.
Учитель обвел взглядом класс, на мгновение останавливаясь на каждом из своих учеников, помолчал, улыбнулся. И негромко заговорил:
–Сейчас уже невозможно восстановить полную картину довоенной жизни: слишком многое ушло за эти четыре века. Потеряно название княжества, на-рода, его населявшего, наименование его столицы. Никогда уже не узнаем мы имена и деяния предков князя Грауда. Когда князь Стуре Изобретатель повелел создать хранилище памяти, и свозить туда любую книгу, любую рукописную бумагу для изучения, многое оказалось уже утрачено. Кое-что можно вычис-лить по сумме фактов, многое мы можем просто предположить с большой долей вероятности. Вот то, что нам известно!

–Эй-хей-хей-хай, княже!
–Хиййя-а-а-а! – и комья земли из-под копыт.
На редкость удачная была сегодня охота: два десятка зайцев,  четыре кабана и олень, с одной стрелы заваленный лично князем. С такой добычей не стыдно было вернуться в столицу. Пусть народ знает, что его молодой князь по-прежнему – лучший в стране охотник.
–Срежем путь, княже? – предложил Йоран Биргерсон, офицер гвардии и друг князя с детства.
–А что? Срежем! Вон и тропка, видите, ребята?
–Хиййя-а-а-а!
Скорость, конечно, пришлось сбавить – лесная тропа – не просека, по ней галопом не поскачешь. И тропа-то наверняка звериная. Похоже, что волчья. Ко-ни заметно занервничали, начали прислушиваться… И, наконец, гнедой князя встал и подал назад: на тропе стоял волк.
–Валим? – шепнул Йоран. Князь покачал головой.
–Зачем? Мы ж не на волков охотимся. Пусть уходит.
Волк, однако, уходить не спешил. Наоборот! Он зарычал и приготовился к прыжку.
–Осторожней, княже!
Но Грауд уже соскочил с седла.
–Эй! Уходи! – крикнул он.
Волк прыгнул. Грауд с трудом отбросил его и намотал полу плаща на пра-вую руку. Ему почему-то показалось, что он должен одолеть этого волка голы-ми руками.
–Не трогать! Он мой! – крикнул он. И в этот миг волк прыгнул снова.
Князь подставил правую руку, в которую волк и вцепился, яростно рыча. Не обращая внимания на боль, Грауд обрушил левый кулак на голову волка. Он знал – куда надо бить. Разжав челюсти, волк отлетел в сторону и попытался встать. И тут железные пальцы князя сомкнулись на его горле.
Девять охотников смотрели, как двое катаются по земле, яростно рыча.
Потом волк обмяк и затих.
–Езжайте вперед, ребята. Я догоню, – устало сказал Грауд, опускаясь на землю рядом с мертвым волком. Ему почему-то было тоскливо.
–Зачем, брат? – грустно спросил он. – Я бы тебя не тронул. Мы же не охо-тились на тебя. Зачем ты, матерый волк, преградил нам путь? Зачем вызвал? На что надеялся? Нас ведь десять вооруженных всадников, а ты был один!
Наверно, это было глупо – говорить с мертвым волком.
–Княже! Грауд! Скорей сюда! Тут логово!
Ну вот, все и прояснилось. И Грауд, встав, поднял тело волка на руки, по-шел на зов.

–Назад! Все назад! Не трогать! – заорал Грауд, увидев логово, устроенное в корнях огромного дуба.
Перед логовом  стояла  волчица,  готовая к прыжку.
За ее спиной, в логове виднелось несколько волчат. Один из них, самый храбрый  или самый глупый,  сунулся, было, вперед – посмотреть.  Мать, не глядя,  отшвырнула его лапой обратно.
–Назад! – повторил князь. Он положил тело волка перед волчицей и сел ря-дом.
–Княже! Осторожнее! – прошептал кто-то из воинов, но Грауд не отреаги-ровал.
Может, это и было глупо, но он привык доверять своим чувствам, и потому заговорил. Тихо и медленно:
– Ты видишь, сестра? Это был честный бой. На нем нет крови. Понимаешь, он напал первым… А я не знал, что он защищает логово, тебя, детей… Прости меня, сестра! Я виноват – я оставил тебя одну с детьми перед зимой. Прости. Оставайся здесь, если хочешь – тебя никто не тронет. Я даю тебе в этом княже-ское слово. И возьми оленя, мою добычу – пригодится.
Наверно, это все было глупо. Звери не понимают речь человека. Но Грауду было все равно. Он встал, повернулся и пошел прочь.
И словно подменили с того дня князя. Хмурый и расстроенный вернулся он во дворец, а по прошествии нескольких дней, при первой же возможности, по-скакал в лес.
К его изумлению волчица не ушла. Не ушла она, скорее всего, просто пото-му, что на пороге зимы поздно искать новое логово. По пути Грауд подстрелил нескольких зайцев и отдал волчице. Та встретила его перед входом в логово, в боевой стойке, и рыча. Но не напала. И Грауд спокойно ушел. Чтобы, несколько дней спустя, прийти снова.

Всю зиму князь кормил осиротевших волчат и их мать. Зима выдалась го-лодной, дичи в лесах почти не было, и щенки наверняка не выжили бы без его помощи. Волчица со временем перестала рычать, потом даже не вставала. Она лежала перед логовом, настороженно следя за князем.
Потом она начала разрешать детям выходить из логова при Грауде, а позже – даже играть с ним в догонялки.
Щенки скоро привыкли к Грауду. Когда он навещал их логово, они весело выскакивали наружу и прыгали вокруг князя, пытаясь облизать ему лицо.  Вол-чица долго ворчала и косилась на Грауда, но со временем привыкла и она, ви-димо, поняв, что этот человек не желает им зла.
Волчат было трое: два брата и сестра. Грауду даже казалось, что он сумел разобрать их имена: братьев  звали Роар и Реир,  их сестру – Арьерэ. А их маму звали Рийр.

Однажды Рийр не встретила князя у входа в логово, а волчата вылезли ему навстречу, перепуганные и хмурые.
–Эй, ребята! Вы чего? – спросил весело Грауд, уже понимая, что случилась беда. Вместо ответа Арьерэ вцепилась в край его плаща и потащила внутрь.
–Осторожнее, девочка! Ты знаешь, сколько стоит этот плащ? – машинально пошутил Грауд и, чертыхаясь себе под нос, полез в лаз.
Рийр лежала пластом в глубине логова в луже крови, но была еще жива.
Грауд подполз к ней и осмотрел. Раны были серьезными. Похоже, что Рийр не поладила с рысью.
–Так. Погоди, дорогая моя. Надо мне кое-что взять из седельной сумки, – сказал он Рийр и полез наружу.
Через минуту он вернулся с несколькими свертками, склянками и флягой водки.
–Сейчас буду тебя лечить. Терпи,  девочка – будет больно.
Никогда бы волчица не позволила себя поливать водкой,  смазывать воню-чей мазью и перевязывать бинтом, но она была очень слаба.  Пока Грауд ее ле-чил, она скулила, рычала и плакала, моментами теряя сознание.
Закончив перевязку, Грауд распаковал свертки и достал миску и пузырь мо-лока, налил его в миску и пододвинул волчице.
–Пей,  Рийр. Представь себе, что ты снова маленькая. А мы с твоими детьми пока пойдем на охоту. Отпустишь?
Волчица заворчала и попыталась встать. Ее лапы разъехались, как у ново-рожденного щенка, и она рухнула на пол.
–Эй!  Будешь безобразничать, – свяжу! – рявкнул Грауд и продолжил пре-рванную мысль:
–Я обещаю тебе,  что с ними ничего не случится.  Веришь?
Волчица,  конечно,  не ответила ему. Князь счел это согласием и полез из логова.

Не знал тогда Грауд, что впервые в жизни идут волчата на охоту. Не знал он, что вновь принял на себя обязанности отца этих волчат – вести детей на первую их охоту. И поэтому, глядя с улыбкой, как троица «охотников» пыхтела, затаскивая в логово оленью тушу, не догадывался князь, что ставил Рийр перед нелегкой проблемой – принимать его в состав семьи, или нет?
Но, самое главное,  этот олень был первой  добычей детей Рийр!
И Рийр, скрепя сердце, приняла в свое семейство человека и даже начала ему постепенно доверять.

Летом Грауд надолго уехал.
Государственные интересы заставили его лично возглавить посольство в Арбад – большое и сильное государство, с севера граничащее с его княжеством. За последние годы отношения с Арбадом заметно похолодали и запахло войной. Причиной были старинные разногласия по поводу трех районов на границе.
Госсовет решил, что война будет очень некстати, и посему князь должен ри-скнуть и принять давнишнее “приглашение в гости” арбадцев.
Посольство застряло в Арбаде на полтора месяца: арбадский ярл  был гос-теприимен и радушен, но на уступки идти не желал, поэтому заключение мир-ного договора продвигалось очень тяжело и медленно.
Но, в силу пограничного конфликта с Нурландом, война была бы очень не-кстати и для Арбада. Поэтому, потеряв терпение, ярл предложил князю дина-стический брак со своей дочерью – наследницей арбадского престола. Грауд был весьма наслышан об этой принцессе. О ней говорил весь континент. Ей бы-ло двадцать пять лет. Она уже восемь лет считалась первой красавицей. При этом, она получила прекрасное образование, писала хорошие стихи, пела и ри-совала. И, что самое неприятное, была на редкость умной девушкой. В общем, у нее не было недостатков. И вот поэтому женихи не толпились у ее окон.  Было похоже, что несмотря на все свои достоинства (а может, именно из-за них), она останется старой девой.
Грауд предложение принял. Свадьбу  назначили на осень, и Грауд уехал го-товиться.
–Раз уж ты, парень, берешь главное мое сокровище, то  земли спорные мог бы и мне оставить, а? – пошутил ярл, однако два из трех этих районов уступил Грауду в качестве приданого.

Вернувшись, Грауд немедленно утонул в предсвадебных делах. Теперь он понял, каким наивным человеком был когда-то, полагая, что свадьба – дело простое: сели, пожрали до отвала и – в спальню. На самом деле ему пришлось наводить порядок в стране, чтобы не ударить в грязь лицом перед послами и правителями всех без исключения государств континента.
Когда он смог выбраться в лес, он еле-еле узнал волчат. Они подросли, ок-репли…
Арьерэ превратилась в очаровательную девицу со светло-серой шерстью, очень похожую на мать. Она почему-то встретила его прохладно, даже не по-дошла.
«Что это с ней?» – удивился Грауд, но ломать голову не стал: он никогда не мог понять женщин. А женщины (как он считал) все одинаковы – как зубастые и хвостатые, так и двуногие.
И Рийр почему-то укоризненно посмотрела на него, подошла, обнюхала и удалилась в логово, где улеглась и уткнула морду в лапы. Грауд залез в логово, сел рядом с ней и принялся гладить, как собаку.

Тогда князь Грауд Оддинг не задумывался, почему это он относится к Рийр, как к человеку? Почему он говорит с ней, с ее детьми, как с людьми? Ду-мал ли он об этом потом? Наверно. Не мог он об этом не думать. Увы, мыслей Грауда нам знать не дано. Почему он понимал наш народ лучше, чем кто бы то ни было из моннан? Лучше, чем нертские сестры волков? Этого мы тоже не знаем. Жаль. Очень жаль.

Через неделю Рийр погибла. Погибла странно.
В тот день Грауд, как обычно, пришел к ней, и не обнаружил ее в логове. Дети были расстроены и заметно напуганы. Арьерэ даже подошла к нему и как-то жалобно на него поглядела. По-видимому, мать пропала давно.
–Пойдем! – мягко сказал Грауд. – Надо найти вашу маму.
Что же? Они ее нашли.
Рийр была мертва. В ее боку торчала черная стрела, клыки были в крови. Крови было много. Очень много. И, похоже, не только ее. Роар обследовал ме-сто гибели матери, сел и завыл. Его голос был голосом взрослого волка, в его вое слышались горе и ярость.
А Грауд вытащил стрелу и спрятал. Он никогда не видел таких стрел. Он! Воин, полководец! А ведь его учили разбираться в оружии!
Грауд не знал, как хоронят волков. А юные волки, разумеется, не могли ему ничего рассказать. Поэтому Грауд мечом выкопал могилу и похоронил волчицу по человеческому обычаю. Они посидели у могилы,  помолчали. Потом князь обнял по очереди всех троих и встал: ему показалось, что теперь лучше будет оставить их одних.
Отойдя довольно далеко, Грауд остановился. И вдруг услышал тройной вой, в котором он различал голоса. «Роар тонРийр…Реир тонРийр… Арьерэ дот-Рийр…»
И у князя сжалось сердце.

Удар колокола прервал рассказ.
–Ну, что? Прояснилось что-нибудь? – спросил учитель Шоарна.
–Прости, учитель, но мы это все знаем. И по-прежнему я вижу только случайности! Где же тут логика? Грауд же мог и не срезать путь, мог убить какого-нибудь другого волка, мог убить всех…
–Шоарн! – прервал его яростный окрик. – Не смей! Помни о волчьем законе!
–Прости, Лайни! – смутился мальчик. – Я не хотел оскорбить твой род. Но ведь князь Грауд Оддинг тогда ничего еще не знал! Ничего же еще не было!
Учитель прервал надвигающуюся ссору.
–Хватит! Шоарн – думай о том, как формулируешь свои мысли, и не забы-вай оглядеться на слушателей, прежде чем говорить. Лайни – уймись! Он изви-нился. Конфликт закончен.
–Но… – начала, было, возражать девочка. И тогда…  Никто этого не ждал от учителя, даже он сам.
Он вытащил девочку из-за стола, вывернул ей руку за спину так, что она вскрикнула от боли,  и  зарычал:
–В этом классе я отвечаю за жизнь учеников! Ясно? А за тебя отвечают твои родители! Так что помни о волчьем законе! И, чтя свой род, не забывай, что и я принадлежу к этому роду!!!
Он отшвырнул Лайни, девочка сумела устоять, но отступила в угол. Она стояла там, белая, как мел. Шоарн неожиданно вышел вперед и загородил со-бой девочку. Он был бледен, но на его лице читалась решимость стоять до конца. Лайни всхлипывала, уткнувшись ему в спину.
Учитель остыл и обвел взглядом класс. Девятнадцать потрясенных лиц!
–Извини меня, Лайни! Я погорячился, – сказал он, подходя к девочке.
Лайни, высунувшись из-за спины Шоарна, подняла на учителя полные слез глаза и разрыдалась в голос. Шоарн только руками развел.
–Ладно, урок окончен… – вздохнул учитель. – Продолжим на следующем уроке.
И шепнул Шоарну:
–Уведи ее, пожалуйста. Успокой. Я хочу потом поговорить с вами обоими. Рассказать еще кое-что про волчий закон.

Глава 3. Ярре

(1 год Нашествия)

–Княже! Надо уходить!
–Княже! – вздрогнул Ярре. Вот он и стал князем. Но он же не может! Он ведь даже еще не вырос!
–Ярре! Очнись же! Прорываемся через нижний город – там еще сражается сотня Храфнкеля!
–Да, идем…

Горстка гвардейцев прорубила дорогу к воротам дворца и растворилась в лабиринте улочек нижнего города. Последним шел Ярре, то и дело оглядываясь на горящий дворец, слыша шум боя в казармах столичного гарнизона. Там еще держались несколько сотен бойцов; помочь им было уже нельзя.
И Ярре скрипнул зубами.

В последний раз в жизни он шел по улицам родного города, в котором знал каждую травинку, в котором все его знали; он смотрел по сторонам, стараясь попрощаться со всеми. Не оставалось живых на улицах, жители попрятались или погибли… Он смотрел на посеревшие от боли стены домов, на черные от горя глаза окон… Он прощался с их обитателями, не зная даже, живы ли они. И взрослея с каждым шагом.

–Здрав будь, дедушка Скаллагрим! Как здоровье? Как внуки? … Прости нас…
–Приветствую тебя, тетушка Гуннхильд! Дядя Торстейн! Надеюсь, что вы живы!… Простите нас…
–Здорово, Торд! Ты сейчас далеко от дома, но все равно – здравствуй, дру-жище…
–Ну, привет – Снорри. Я знаю: тебя уже нет в живых, но это не важно – привет тебе, брат мой. Может и к лучшему, что ты погиб прежде, чем узнал – что сделали с твоими родителями, с твоими маленькими сестрами… А я даже похоронить их не могу – времени нет. Прости меня, брат мой! Мы отомстим!…
–Раннвейг! Что с тобой…  О, нет… Торкель! Мы возьмем ее с собой. Нечего ей тут делать. И не выживет она одна. Такая… Ну, успокойся, Раннвейг! Все хорошо… Не надо бояться… Тебя никто не обидит отныне… Прости меня, Раннвейг. За все прости! За родителей твоих, за жениха, что был моим другом, за дом твой прости. И за то, что тебя не уберегли. …Может быть, еще можно вернуть твой разум?… А может – и не надо? Какой же разум выдержит такое? Вон, как смеешься! Одна единственная на весь город…
–Тише, маленькая! Не кричи так, пожалуйста, Раннвейг! Ну, хочешь леде-нец?

Небольшой отряд воинов укрылся в лесу и стал лагерем.
Даже сейчас, потеряв всякую надежду, они оставались воинами. Расставили охранение, развели костер, принялись готовить еду. Никто не смотрел на лица других. Не хотелось.
А Раннвейг, напевая под нос песенку, собирала цветы на поляне и счастливо улыбалась. От этой ее улыбки, от безумия, молчавшего в ее лучистых глазах, становилось жутко.
Ярре сидел в стороне, привалившись к стволу дерева.
–Ярре, как ты?
–Прекрасно, Гуннлауг! Разве не заметно? – саркастически усмехнулся князь.
–Заметно! Потому и спрашиваю.
–Извини. Я в порядке. Только не представляю – куда нам идти? Куда бе-жать?
–Не бежать, княже. Отступать!
–Зачем? Все кончено, неужели тебе не ясно?
–Не ясно, княже! Нас тут сотен шесть. И все вооружены!
–Шесть сотен, говоришь? А их сколько?
Воин задумался.
–Я полагаю, тысяч сто. Это только тех, что штурмовали столицу.
–И ты на что-то надеешься?
–А у нас есть выбор, княже? Мы еще живы. Мы – воины. И мы – мужчины.
Ярре удивился.
–Скажи, Гуннлауг! Неужели тебе не хочется жить?
–Хочется, мой князь. Как может быть иначе? Сдайся ты первым. А мы уж – за тобой.
–Почему?
–Не хочется, глядя в воду, всю оставшуюся жизнь видеть предателя.
–А труса видеть хочется? – усмехнулся Ярре.
–Нет, мой князь.
–Тогда и я не сдамся.
–Спасибо, мой князь. Однако я не ответил на твой вопрос! Я полагаю, что уходить нам следует в Рыжие горы. Там хватает пещер. Укроемся в одной из них и будем думать.

Вот так, не успев даже похоронить родителей, юный князь Ярре тонАрьерэ увел беженцев и остатки армии в горы. У него оставалось шестьсот воинов.

Завоеватели быстро подчинили себе весь континент. Столицей выбрали они бывшую столицу Княжества. Себя называли они хэйжэнями. А государство свое они назвали Черной империей . Разделив континент на пять округов, в каждом разместили они двухсоттысячную армию. Округа делились на провинции, гу-бернаторы которых располагали всей полнотой власти в рамках своей юрисдик-ции, за исключением власти военной. Император издавал указы, обязательные для исполнения на всей территории империи. Мощный аппарат управления обеспечивал эффективное соблюдение законов, служба главного цензора бес-пощадно искореняла коррупцию. Контрразведка, штаб-квартира которой раз-мещалась в городе Кремьель, что в зеленой степи, наводила ужас на преступни-ков.
А противостоял всей этой колоссальной мощи князь Ярре со своими шестью сотнями.
Не сдался, конечно, Арбад, но от всей его обширной территории осталась только небольшая долина вокруг столицы, окруженная Подковными горами. Сражался Олтеркаст, держалась его столица, но графы контролировали только таежные северные районы своей страны. На севере, в восточных районах Нур-ланда, формировалось независимое Горное королевство, затерянное в высоких и неприступных горах. И нерты, немногочисленный народ, живущий в горах Дзапсноу,  не пускали в свои горы завоевателей, как испокон веков не пускали никаких завоевателей. Но всех их разделяли сотни лиг и древняя вражда.
Ярре таился в лесах и горах, ни на одном месте не оставался более недели, за его отрядом охотились. Казалось, что борьба безнадежна. И Ярре тоже так считал в глубине души, но еще он помнил уроки отца, который говорил ему, что в двух случаях воин выпускает из рук меч: победив, вешает он клинок на стену, или мертвый, роняет его из рук. Ярре был еще жив.
Вот так начиналась та война. Та Война, которая продлилась четыре столе-тия.

Уже двести семнадцать лет прошло со дня победы. Так мало и так много. Так много и так… Так мало… Война постепенно уходит в легенды. О, нет! Ни-кто ни в чем не сомневается. Это было. Все было.
Но дети играют в Войну. Каждый мальчик подражает князьям Ярре или Сиггейру тонСигне, Вимме тонБаки или Эйриру Мстителю. Каждая девочка хочет быть похожей на княгинь Первую Безымянную или Третью Безымянную, Натш или Сигрид витЯрре.
Девочки постарше предпочитают играть в Кэти, мать Третьей Безымян-ной, Сигне дотВейтри, Вариору или Урсулу. Хотя все они постарше, чем была Урсула. На год, на два… Так мало – для мирного времени. На целую вечность – по меркам той Войны. Ведь за четыреста пять лет войны сменилось сто сем-надцать поколений князей. Только трое из них дотянули до сорока лет по чело-веческому счету.
Волчата образцом берут Роара или Реира тонанРийр, или легендарного Урхра тонАхра, великого Бессмертного Волка, именовавшегося также Вей-рурт – Волк-смерть.
Как было и будет всегда, во все эпохи и во всех мирах, дети играют в вой-ну…
Но никто в этом мире, ни волчонки, ни девчонки не играют в Арьерэ дот-Рийр. Просто потому, что тогда они начинают чувствовать себя взрослыми, а взрослые не играют в игры. Просто потому, что очень больно вспоминать. Все еще очень больно.

Роар поднял лес. Не только свой лес – все леса континента. И не только вол-ков – всю лесную живность. И с тех пор лес стал смертелен для хэйжэней: все лесные обитатели, от медведя до комара, старались убить их. Как он умудрился это сделать? Неизвестно. Сотни лет спустя, на Боргильдсфольде , кто-то из нас поведал нашу историю кентаврам – самым могущественным магам на всю Ра-дугу миров. И не поверили они, что по силам такое магу.  Не поверили кентавры и решили разгадать эту загадку.
Не получилось: во время Рагнарекка погиб весь их народ. Был ли Роар ма-гом? Едва ли. Ни у одного потомка Грауда Оддинга таланта магического не за-мечали. Помог ли кто? Вот это вполне возможно. Но кто же это был? Кентавры не могли ошибиться! Если уж им такое не под силу, значит, вмешался некто, божественной мощью обладающий!

Шел только первый год войны. Самый трудный год. Впереди были годы и годы кровопролитных сражений, смелых рейдов по тылам врага, годы противо-стояния двух армий, двух стратегий, двух мировоззрений.
А пока всего этого не было. Ярре не мог себе позволить ни единой вылазки, ибо у него каждый воин был на счету. Он незаметно занял несколько горных пещер в Рыжих горах, Веерных горах, Окружных горах. Он расселил там бе-женцев, приказав создать убежища, пригодные для приема и размещения тысяч людей, и начать обучение воинов. Еще Ярре начал налаживать связи с людьми, оставшимися внизу, на землях, захваченных врагом. Постепенно во многих де-ревнях, в некоторых городах появились его агенты, передающие продовольст-вие и информацию. 
Тогда очень не хватало в убежищах кузнецов и оружейников, врачей и… Короче, там всех и всего не хватало. Даже времени.
Потому, что буквально через месяц после прихода Ярре в горы имперская контрразведка получила информацию о том, что по крайней мере один предста-витель княжеского рода уцелел и с горсткой воинов скрывается где-то в Рыжих горах. Надо отдать должное имперским властям – к этой информации отнеслись вполне серьезно и реакция последовала немедленно: император Гао-цзу повелел найти и уничтожить «мятежников»! Повеление почтительно принял начальник имперской контрразведки и разослал во все  районы, прилегающие к Рыжим го-рам, свои отряды.
Вот тогда в рыжегорском убежище и состоялся первый военный совет. Че-тыре сотника сидели вместе с Ярре и спорили – что им делать. Четыре опытных воина, служивших еще деду князя Ярре, единодушно предложили князю уво-дить отряд. Однако Ярре решил иначе. Он предложил встречать разведотряды противника еще на дальних подступах, чтобы не дать им определить местопо-ложение убежища. А обшаривать Рыжие горы подряд, гору за горой, они не станут – даже при имперских людских ресурсах там будет работы на многие го-ды.
Было ли это хорошей идеей? Скорее всего – да. Тогда разведка Черной им-перии убежище так и не нашла. В сорок шестом году основные силы сопротив-ления были переведены в Веерные горы, а когда после землетрясения сто два-дцать шестого года княжеская ставка вернулась в Рыжие горы, войска сопро-тивления представляли собой такую силу, что, даже зная вход в пещеру, Черной империи требовалось перебросить туда большую армию. Они несколько раз пы-тались взять штурмом рыжегорское убежище, но удалось им это только однаж-ды, в триста сорок третьем году Нашествия.
Скорее всего – да, идея Ярре была гениальна. Но на пятом месяце войны по-гиб Роар. На десятом – его брат Реир. А на двенадцатом – сам князь Ярре.
Миэле, Миэле! Шестнадцатилетняя деревенская девочка, никогда в жизни не покидавшая до войны родной деревни, она вышла замуж за оборотня, более того, за князя, всего три месяца назад. Свадьбы никакой не было. Ярре просто подошел к ней и спросил:
–Будешь моей женой?
–Буду... – не подумав, бухнула она.
–Хорошо, – кивнул он. И умчался в очередной бой. А, вернувшись ночью, после перевязки, подошел к ней и спросил, морщась от боли:
–Ну, что? Пошли?
–Пошли.
И никогда потом, всю свою короткую жизнь, не жалела.
Миэле приняла власть после гибели мужа. Ее мама всему учила когда-то дочку. Всему, что должна знать женщина, чтобы быть хорошей хозяйкой, же-ной, матерью. И все это не пригодилось Миэле. Вместо того, чтобы варить, сти-рать, шить, она управляла своим народом. Жестко управляла. Она старательно скрывала свой страх. Ах, как она боялась! Боялась ошибиться, боялась по глу-пости погубить отряд, боялась, что кто-нибудь из ее воинов однажды поставит ее на место, которое Миэле и сама знала. Еще бы! Неграмотная деревенская девчонка  командует восемью сотнями опытных воинов, каждый из которых го-дится ей в отцы!
Миэле по юности своей не замечала нежности в глазах ее воинов.
А еще через два месяца Миэле рожала ребенка в волчьем логове. И роды принимала вейра – вдова Роара тонРийр.
–Маленькая какая! Лапки, ушки, хвостик! – прошептала она, когда ей пока-зали дочку. – Я назову ее Арьерэ…
И, взяв ее на руки, приложила к груди.
Ей было так плохо, что она не замечала слез в глазах вейры, понимавшей уже все.
Миэле прожила только один день после родов, ненадолго приходя в созна-ние. Она почти не говорила. Только перед смертью она прошептала:
–Простите меня! Я не умею…
Волки обо всем сообщили в ставку сопротивления.
Новорожденную княгиню выкормила волчица. Когда же, три месяца спустя, волчонку поставили на лапы, ее обратили в человека, и переправили в горы. Война продолжалась.

С тех пор и почти до конца войны – до княгини Кэти дотТьюра,  мамы Третьей Безымянной, Победительницы, ни один из князей, ни одна из княгинь, не умирали своей смертью. Они погибали в бою. Их брали в плен и казнили по-сле жестоких пыток. Они резали себе горло, чтобы не попасть в плен. Но всегда оставались дети, принимавшие власть и командование. Они не умели читать и писать, спали на голой земле и ели сырое мясо, они учились только войне. Они были оборотнями. Они были волками, всегда оставаясь при этом людьми.

А последний фрагмент откуда?

А дописанную книгу дальше почитать можно? 

Глава 25. Алая кровь по черно-белым полям

(400 – 405 годы Нашествия)

–Ох-хо-хо! Старость, оказывается, препакостная штука! Особенно, когда чашку чаю подать некому! Только в романах благородная старость прекрасно выглядит… – Ндан Бяо ворчал, как всегда. И, как всегда, он говорил сам с собой. Дурная привычка, приобретенная за последние десять лет.
Жена его умерла пятнадцать лет назад. Сын, Ндан Шуай, погиб два года спустя. Дочь…
Ндан тогда чуть не умер от горя. Он месяц не пил, не ел – не мог. Но кое-как справился. Он переселился в столицу, приобрел там дом в нижнем городе и с тех пор жил одиноко. Шли годы – старик их не замечал. Армейской пенсии и сбережений ему вполне хватало, друзей у него в столице так и не появилось, хотя с соседями он ладил. Даже с байжэнями. Раз в год к нему наведывался племянник – Ндан Выонг, сотник из Северной армии, сын его младшего брата.
Поначалу, после переезда в столицу, ему многие советовали жениться вновь. «Что такое пятьдесят восемь лет для мужчины? – говорили ему. – Даже в более почтенном возрасте Небо посылает детей! Почему бы вам не принять в дом женщину, которая заботилась бы о вас? И смогла бы продлить ваш род?»
Ндан отказался.
Старик не скучал, не радовался, не жил… Он спокойно, не торопясь, ждал смерти.

–Эй, вы – трое! Сюда! Перекрыть улицу! Ли и Чжан! Обыскать каждый дом! Каждый!!!
Ндан поморщился – в последнее время городская стража частенько обыскивала дома, ловила кого-то… Что и говорить, времена настали тяжелые! Мятеж охватил половину страны, многие центральные районы, часть восточных и западных провинций давно уже находились под контролем байланжэней. И даже многие из хэйжэней перешли к мятежникам, назвав себя повстанцами радуги. За что небо карает нас? Неужели ужасная гибель нашего мира – недостаточная кара за грехи? И что это за грехи такие, за которые надо уничтожить миллиарды людей, даже младенцев? Бывают ли такие грехи?
Ох-хо-хо! Опять я гневлю милосердное Небо! Оно справедливо! Янь-ван никого не карает зря!…
Да!? Что же не покарало небо этих… из второй бригады мятежников? Почему не расступилась под их ногами земля? Почему небесное пламя не испепелило их? Почему небо позволило им…
Стучат…
Старик пошел открывать. На пороге стояли двое стражников.
–Приносим свои извинения, благородный господин Ндан! Мы ищем опасную преступницу, мятежницу. Она из байланжэней. Не слыхали ли вы чего-нибудь? Шума, например?
Старик подумал. Нет, кажется, все было тихо…
–Нет, господа стражники! Я сожалею… Не хотите вина? Погода-то какая отвратительная! Вот, только что согрел чайник… Осмотрите дом?
–Благодарим вас, почтенный наставник Ндан! – поклонился старший патруля, принимая чарку горячего вина. – Нет необходимости! Как посмею я усомниться в вас? Скорее небо и земля поменяются местами, чем вы поможете мятежникам!
–Это уж точно! – буркнул старик.
Второй патрульный допил свою чарку, поклонился и отступил назад, в темноту, заполняющую двор.
–Простите за беспокойство, наставник Ндан! Что делать? Служба!
Патрульные ушли. Крики на улице стихли. Очевидно, облава перемещалась к окраинам нижнего города. Старик пошел, было, наверх, когда…
Когда тихий, еле слышный стон заставил его обернуться. В углу, за комодом, лежала девушка, явно из байланжэней, в буром плаще мятежников.
–А! – старик оскалился. – Вот она ты!
Сорвав меч со стены, он занес ее над мятежницей. Та не испугалась, не сказала ни слова, просто закрыла глаза.
–Нет, не здесь! Не хочу осквернять свой дом твоей поганой кровью! Вставай, тварь! Убирайся на двор!
Девушка покорно попыталась встать, но не смогла. Она на четвереньках поползла к двери, оставляя за собой кровавый след. Старик «помогал» ей пинками. Перевалившись через порог, мятежница проползла еще несколько шагов и повалилась на землю. Старик подошел к ней и занес меч. И тут вышла луна, ярко осветив двор. В ее свете особенно хорошо было видно лицо мятежницы, белое, как мел.
Это была совсем девочка! Лет пятнадцати, наверно. Как Сяолю. Золотистые волосы слиплись от крови, карие волчьи глаза смотрели спокойно, хотя на их дне таилась боль. Сильная боль. Бледные губы плотно сжаты… Старик вспомнил, что Сяолю никогда не плакала. Даже, упав в детстве с лестницы, не заплакала. Они с женой, Вэнь-цяо, тогда перепугались до смерти, а девочка не заплакала. Только сжала губы вот так же точно, как теперь эта мятежница. Потом Сяолю месяц болела, врачи наложили шины на сломанные ноги, перебинтовали всю… Она выжила, и осталась такой же прелестной, как и прежде…
Пятнадцать лет прошло! Сяолю… За что тебя так? А эта, белокожая? Ей столько же, сколько и тебе… Такая же молодая, как ты, доченька. Такая же красивая…
И старик отбросил меч. Он поднял девушку на руки и потащил обратно в дом. Положил на кровать в комнате на чердаке… Он вспомнил уроки медицины. Он согрел воду, принес дезинфицирующую настойку,  приготовил необходимые отвары для заживления ран…
Уже под утро он сжег ее плащ и окровавленную простыню в камине, замел двор и смыл с пола в доме следы крови. Девушка спала.

Четыре дня старик лечил ее, четыре дня он кормил ее с ложечки, как ребенка, промывал раны и перевязывал их. «Ничего! – ворчал он. – Как только она встанет на ноги, я ее выгоню. А там – как повезет».
Иногда он выходил в город, купить фруктов и зелени. Он начал приводить хозяйство в порядок – теперь ему было – о ком заботиться.
Однажды Ндан, вернувшись из города, не обнаружил ее в постели. Пол был вымыт, пыль вытерта, от многолетнего беспорядка не осталось и следа, на кухне в печи стоял котелок с чем-то вкусным…
–Эй, где ты? – окликнул ее старик, не дождался ответа и пошел искать.

Она лежала на полу у камина.
–Эй, это ты, да? – растерянно спросил Ндан.
Она подняла голову, кивнула и вновь положила ее на лапы. Ее серая шерсть лоснилась.
Старик подошел к ней, сел на стул и сказал:
–Судя по шерсти, ты уже здорова.
Волчица встала на лапы, подошла и положила морду старику на колени. Ндан погладил ее.
–Как тебя зовут, а? Я –  Ндан Бяо… Ах да! Ты же не можешь говорить… Знаешь, девочка? К лучшему, что ты… такая сейчас. Мне легче говорить с тобой. Я так вас ненавидел всю жизнь… Из-за вас я остался одинок… Да! Я так ненавидел вас всех… А тебя не смог убить… Слишком ты молода… Как Сяолю…
Старик резко отстранился и встал. 
–Я купил тебе одежду, надеюсь, что она будет впору. Прости, она наша. Но твой плащ я сжег, да и не стоит тебе появляться на улицах в волчьем плаще. Примерь платье, оно в твоей комнате…

Через четверть стражи  Ндан постучался к ней.
–Можно?
–Входите, почтенный Ндан Бяо! – приветливо отозвалась девушка.
Ндан вошел. Девушка вертелась перед зеркалом, стараясь разглядеть себя со спины.
–Как красиво, правда? – радостно воскликнула она.
–Правда, – впервые за пятнадцать лет улыбнулся старик. – Тебе очень идет наша одежда.
–А что это? – спросила она, указывая на зеркало.
–Это зеркало. Чтобы видеть себя, – объяснил старик. – Стекло, покрытое серебром с одной из сторон. Ты никогда не видела зеркал? Разве у вас их нет?
–Нет, почтенный. У нас ничего нет. Вы считаете нас дикими зверьми? Это почти так. Мы знаем только войну. Мы учимся только убивать. Даже люди – и те звереют. А мы – и подавно звери. И только совесть, жалость, желание жить свободно на свободной земле делают нас людьми. Так трудно сохранить эти чувства! Так трудно…
Старик окаменел.
–Что с вами? – испугалась девушка.
–Ничего, – с трудом выговорил Ндан. – Давай не говорить об этом. Пожалуйста, девочка! Иначе мне снова захочется убить тебя.
–Хорошо. Не буду. Вы спрашивали о моем имени? Меня зовут – Рита дотЮллэ.
Старик кивнул. Он хотел, было, выйти, но какая-то мысль остановила его. И он спросил, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и спокойно:
–Ты не из второй бригады?
–Нет, – легко ответила она. – Я служу в разведотделе первого корпуса специальных операций.
–Спецназ, – кивнул Ндан. – Понятно…
–Я должна уйти, почтенный Ндан. Спасибо вам за все…
–Подожди несколько дней, Рита. Тебя ищут по всему столичному округу! И будут искать еще три дня.
–Откуда вы знаете?
–Я служил сотником в гарнизоне Кветоры.  Я хорошо знаю устав.
Рита подошла к нему и тихо спросила:
–Почему вы помогаете мне?
–Потому, что ты еще молода… Если бы… тебя бы убили. А человек не должен погибать в пятнадцать лет… – на этих словах голос старика дрогнул. Девушка взяла его за руку.
–Почтенный Ндан! Мне – девять месяцев. И я не человек.
–Я знаю.

Он стал надолго уходить из дома, выходя с рассветом, а возвращаясь затемно. Рита оставалась одна. Самое удивительное, что ни разу ей не пришло в голову, что старик может привести стражу. Она с удовольствием занималась хозяйством, открывая для себя целый мир. Уборка, стирка, приготовление еды… Она с восторгом разглядывала мыльную пену на своих руках, когда в первый раз в жизни принялась стирать. Ндан тогда похвалил ее и научил вешать белье на веревку. Ей начало казаться даже, что именно этим и должна заниматься женщина! Даже если она – вейра. И детей рожать и воспитывать. Детей у нее пока нет, да и заводить ей их еще рановато! Вот через пару месяцев!
Еще Рита рассматривала картины, удивительные и странные, манящие… Там был лес у подножия могучих гор, озера, по глади которых стлался белый туман, прозрачные водопады в горах, ивы, купающие свои ветви в речной воде… Какое-то неведомое волшебство пропитывало эти картины… И на каждой было написано несколько строк. Любопытство заставило Риту попытаться прочесть их. Мучительно вспоминая значение иероглифов, продираясь сквозь двойной смысл каждого из них, она все-таки поняла. Это были стихи. И стихи эти удивительно подходили к пейзажам… Пейзажная лирика, пейзажная живопись…
Когда Ндан поймал ее за этим занятием, он только заметил:
–Как ты похожа на наших девушек! Только кожа твоя бела, как горный снег. Я буду называть тебя – Лан-нян. Ты не против?
–Нет, почтенный Ндан. Я ведь и в самом деле лан-нян – оборотень-волчица, по-нашему.
–А скажи, откуда ты знаешь наш язык?
–От повстанцев Радуги. Они приплывают к нам иногда.
–Приплывают?
–Да. Прости, даже тебе я не в праве сказать – откуда!
–Не извиняйся, Лан-нян! Служба есть служба.

В доме каждого хэйжэня есть комната предков – небольшой домашний храм. Это особое помещение без окон, где находится алтарь, а на нем стоят таблички с именами умерших родичей хозяина дома. В знак почтения к ним хозяин один раз в месяц, а хозяйка дважды в год зажигают свечи перед каждой табличкой.
Нет в этом ничего тайного. Ндан не скрывал комнату предков, но и не рассказывал Рите о ней. И дверь не показывал. Эту дверь Рита нашла сама.

Когда Ндан вернулся домой, Лан-нян не отозвалась на его зов. Старик поднялся к ней. Девушка лежала пластом, уткнув морду в лапы. Она даже не подняла головы, когда он вошел.
Пожав плечами, Ндан спустился вниз, чтобы заняться ужином, как… 
Как увидел приоткрытую дверь комнаты предков.
Он вошел. Там все было, как обычно. Только перед одной табличкой горела свеча. Старику не надо было смотреть, что было написано на этой табличке. Он помнил каждый иероглиф. Он их сам писал.

Ндан Сяолю, дочь Ндан Бяо и Чжи Вэнь-цяо. В возрасте пятнадцати лет была изнасилована и убита солдатами второй бригады мятежников.     О, Ве-ликое Небо! Отомсти за нее!

Что-то теплое коснулось его ноги. Старик опустил взгляд – рядом с ним стояла Лан-нян, опустив морду вниз и поджав хвост. Старик опустился на колени рядом с ней и прошептал:
–Теперь ты все знаешь…
Волчица лизнула его в щеку, он обнял ее за шею и шепнул на ухо:
–Давай помолчим. Пока свеча горит…

Не пришлось им спать в ту ночь. Они сидели на полу у камина, пили горячее вино и говорили…
Ндан Бяо рассказывал, как женился в тридцать лет, как через два года у них родился Шуай. Как они с женой мечтали о дочке, как просили Небо о милости. Целых восемь лет после рождения Шуая Вэнь-цяо не могла родить. И вот, в 370 году от начала династии, родилась Сяолю – Маленькая ива. Старик рассказывал Рите, как пятнадцать лет назад вторая бригада армии Сопротивления захватила городок, в котором жила его семья. Как насиловали его пятнадцатилетнюю дочь. Сяолю сошла с ума от боли, страха и унижения, но это не остановило бандитов. Ее насиловали до тех пор, пока она не умерла. Ндан рассказывал, как в том же году умерла от горя его жена, Вэнь-цяо, как два года спустя погиб в бою их единственный сын… Ндан рассказывал…
А потом Рита дотЮллэ, разведчица спецназа армии Сопротивления, рассказывала Ндану о войне с другой стороны.
Про князя Валлина, что переступил через ненависть и женился на девушке, отец которой предал его родителей. Про то, как защищал он свою Армиолу от всеобщей ненависти. Как сражались они оба, спина к спине, на перевале Пятый палец, чтобы их маленький сын успел уйти к нертам. Как они погибли…
Про князя Стуре Изобретателя, который погиб, спасая библиотеку, которую сам и создал.
Про Вариору, что незаконно объявила себя княгиней, чтобы сохранить власть для законного княжича, сына своей приемной дочери и подруги.
Про мятеж Радуги. Про Нейла Оддварсона и его жену–вейру, Марси дотВайки, нашедших первое поселение черных повстанцев, дравшихся плечом к плечу с ними против тяжелой имперской конницы, и погибших. Через одиннадцать дней после свадьбы.
Про маленькую княгиню Урсулу дотГритр, попавшую в плен, едва родив сына. О том, как ее казнили.
Про Гермольда, пятого Одолевшего Смерть. Про то, как не поверили ему односельчане, как сочли предателем и трусом его, сильнейшего в мире воина, одного из Пяти, на двое суток заперших Арвальский перевал в 267 году Нашествия. Как погиб он, защищая родную деревню.
Про Юллэ, свою мать, которая была целительницей. Как погибла она, пытаясь защитить раненых, когда ее госпиталь был захвачен Шестым карательным корпусом.
Про княгиню Верру дотМарси, погибшую точно так же, как и Сяолю.
Про маму нынешней княгини Третьей Безымянной, княгиню Катерину, умершую от горя…
Лан-нян рассказывала…

В ту ночь они – отставной офицер императорской армии и юная разведчица армии сопротивления – поняли друг друга. И окончательно перестали быть врагами. Ведь надо так мало, чтобы перестать быть врагом! Всего лишь понять. Надо так много! Всего лишь понять.

Назавтра Ндан принес ей черные плащ, сапоги, брюки, рубашку, а также банку черной краски. И Рита с ужасом обнаружила на плаще знак: крылатый глаз с клыками.
–Зачем это?
Старик усмехнулся:
–Намажешь лицо и руки краской. Оденешь плащ. И сможешь беспрепятственно выйти из города. У людей из боевых частей разведки ни о чем не спрашивают. Выйдешь затемно. Пойдешь через северные ворота.
–Откуда?
–Оттуда. Не задавай вопросов, Лан-нян. Я же не спрашиваю тебя, какое задание ты выполняла в столице?
Девушка кивнула.
–А почему через северные?
–«Кремьельские тени» ходят там.
–Какие тени?
–А! Ты не слыхала этого выражения? Так называют людей из разведки.

На прощание Ндан подарил ей свой меч.
–Прощай, Лан-нян. Удачи тебе.
–Спасибо вам за все, господин Ндан.
–Ерунда, девочка. Будь осторожна…
–Буду.
Оба обменялись поклонами, и Рита направилась к воротам. Старик стоял в дверях дома, прямой и спокойный.
Почти ушла… Но вдруг вернулась, обняла старика и поцеловала его в щеку.
–Мы попрощались по вашему обычаю. А теперь прощаемся по нашему.
Отстранилась. И вновь пошла к воротам.
–Возвратись ко мне! – сказал ей вслед Ндан. И еще одно слово. Одними губами.

Девушка ушла, как будто ее и не было никогда. Ее серебристое платье висело в шкафу, кровать была аккуратно застелена. Всего восемь дней она жила в его доме, а он так привык к ней. Он перестал выходить из дома, потому, что каждый раз, возвращаясь, отчаянно надеялся, что она вернулась. Что сейчас он окликнет ее, и она придет, ткнется мокрым холодным носом в его руку… Он ее звал, когда возвращался домой. Звал с сумасшедшей надеждой, что он ошибся, что она не уходила, что сейчас...
Нет. Нет никакого «сейчас»! Опять нет! Опять это проклятое «было»! Лан-нян, доченька! Вернись хотя бы ты! Я не могу, не могу, не могу потерять еще одну дочь!… Великое Небо, береги ее! Иначе я прокляну тебя…

Только через полгода она появилась вновь.
Он даже не сразу услышал тихий стук в дверь. Решив, что ему померещилось, Ндан для порядка все же спустился вниз и открыл дверь. Там стояла она. Все в том же черном плаще с надвинутым на глаза капюшоном,  с зачерненным лицом.
–Входи, – дружелюбно предложил он, отступив в сторону, и сделав широкий приглашающий жест рукой. Она вошла. В доме было светло, камин и два десятка свечей освещали гостиную.
Ндан внимательно глядел на нее. Странно было видеть ее глаза на черном лице. Старик поймал себя на мысли, что ему дико видеть его Лан-нян чернокожей. Девушка робко заглянула ему в глаза.
–Здравствуйте… – нерешительно сказала она. – Я давно вас не видела…
Нет! Это не сон, не морок! Она здесь! Она пришла… Глаза старика засветились такой радостью, что у Риты отлегло от сердца. Плащ полетел в угол, сапоги – в другой, глухо стукнулись об пол ножны с мечом.
–Я скучала…
–Добро пожаловать домой, Лан-нян! – улыбнулся Ндан.
Она обняла старика.
Потом она умылась, причесалась, переоделась в свое платье, заварила чай.
Как когда-то, полгода назад, они сидели за столом и разговаривали.
Рита дотЮллэ, командир разведгруппы лесного спецназа, рассказывала.

Что приучила всех друзей к чаю. Даже княгиня ходит к ней чай пить! Ей чай с самого Риймо возят, знают, что привезти.
Что три месяца назад ей подарили шаньнаньскую куклу. Такая замечательная кукла! Большая, в розовом шелковом платье, глаза открывает и закрывает! Говорит: «мама»!
Что вышла замуж месяц назад. За сотника княжеской гвардии. Такой парень хороший, зовут его Эрнэ Атлинг!
Что уже беременна.

–Ты с ума сошла! – забеспокоился Ндан. – Почему дома не сидишь! Нельзя тебе рисковать – не только своей жизнью рискуешь! Лан-нян, ну что же ты?
–Да мне еще долго. Через три с половиной месяца рожу. Вы не волнуйтесь, уважаемый Ндан…
–Не волнуйтесь…. – пробурчал старик. – Легко сказать!… Ты же у меня одна… Постой! Как это через три с половиной?
Рита тихонько рассмеялась:
–Я же волчица. Мы вынашиваем детей не по девять месяцев – по четыре.
–Тем более!

Старик понимал, что Лан-нян не просто так навестила его, что у нее какое-то задание… Наверное, это было странным, но его совершенно не беспокоило то, что его приемная дочь – офицер разведки врага. Он давно уже решил для себя так: если одна девочка способна погубить империю, значит так империи и надо. А если нет – значит пусть «кремьельские тени» ее ищут. А он им – не помощник.

Только один день погостила Лан-нян у него. И снова растворилась во мраке.
Снова потянулись месяцы. Старик не скучал, не радовался, не жил… Он спокойно, не торопясь, ждал. Ждал Лан-нян.

И еще через полгода она появилась у него в доме, тяжело раненая. Снова стражники обшаривали город в поисках неизвестной мятежницы, устроившей пожар в казармах пятой бригады восьмого карательного корпуса, при котором живьем сгорели триста карателей. Снова старик поил вином стражников, явившихся с обыском в его дом. Теперь в душе его таились тревога за дочь и злая, жестокая насмешка: ну-ну, олухи! «Скорее Небо и Земля местами поменяются, чем я мятежникам помогу»? Не-е-ет! Вон Небо – вверху! Вот и Земля – на ней-то вы и стоите! А мятежница-то у меня в доме…
Снова старик не спал ночь, сидел над ее постелью, менял бинты. Лан-нян бредила, лишь на мгновения приходя в сознание. На утро она ненадолго очнулась и прошептала:
–Переверни меня через голову… – и отключилась.
С трудом Ндан смог ее перевернуть, ему не хватало сил, он боялся ее уронить, боялся, что сломает ей шею, если не удержит. Но все обошлось. Для начала он перенес ее на ковер, затем осторожно перевернул. И, без сил, опустился рядом с волчицей. Удивляться он не мог.
Проснулся старик оттого, что волчица вылизывала ему лицо.
–Спасибо, девочка…

На сей раз она прожила у него три дня. Ходила по дому босиком и в своем старом платье, хотя Ндан купил ей три новых. Стирала, убирала, варила еду… Рассказывала про своих детей. Их у нее родилось двое. Мальчик и девочка. Вартруф и Этайн. Такие очаровательные дети! Глаз не оторвать… Пушистые такие, ласковые! У Вартруфа шерсть светло-серая, а у Этайн черная. В кого бы, ума не приложу… Вартруф – щенок тихий, послушный. А Этайн – редкостная хулиганка и безобразница. В кого бы? Совсем друг на друга не похожи! Ну ни капельки. А вот на нас с Эрнэ похожи оба. Скажите, уважаемый Ндан! Ну разве так бывает?

И опять ушла, на сей раз надолго. Прошли полгода, она не появлялась. Прошли еще четыре месяца… Старик не скучал, не радовался, не жил… Он спокойно, не торопясь, ждал. Он с детства любил сказки про лис – оборотней его погибшего мира. Они приносили несчастья людям. В этих сказках смерть приходила в виде белокожего оборотня. Старик ждал. Нет, теперь он ждал не смерть. Он ждал Лан-нян. «Где же ты? Жива ли? Здорова ли? Вернись ко мне, доченька, Лан-нян, мой белокожий оборотень…»

При следующей встрече Лан-нян даже красится не надо было. Осунувшаяся, почерневшая от горя, примчалась она к Ндану в волчьем облике, мгновенно перекатилась через голову и заплакала. Из ее бессвязных объяснений старик понял: Эрнэ погиб в бою на тракте, в северных отрогах Окружных гор. Лан-нян овдовела.
Старик обнял ее за плечи и повел в ее комнату. Там он уложил ее, напоил маковым отваром, зажег курильницу с какими-то травами.
Спала она долго, очень долго. Проснулась ближе к полудню. Ндан Бяо, как всегда, дома не было. Ей ужасно хотелось есть, и девушка пошла на кухню. Однако по пути она почуяла характерный запах поминальной свечи. И вошла в комнату предков.
О, добрая Фрейя! Что же это?

Эрнэ Атлинг, лейтенант гвардии князей Сопротив-ления, муж Ндан Лан-нян,  дочери Ндан Бяо. Погиб в бою с императорскими войсками в провинции Шаньбэй в день цзя-вэй пятой луны восьмого года Тяньвэнь.

Перед новой табличкой горела поминальная свеча.
Ничего не сказала на сей раз старику Рита дотЮллэ – Ндан Лан-нян.
Только обняла на прощание крепче, чем обычно.

Вернулась опять она через четыре месяца. Принесла Ндану портрет своих детей, меховое одеяло и мешочек целебных трав из северной тайги – старик болел. На сей раз уже она сидела ночами над его постелью, поила его отварами, обкуривала травяными смесями, рецепт которых оставил Чжуан Гэ. Подняла его на ноги за два дня.
И еще три дня ходила по дому, наводила порядок и пела песни, человеческие и волчьи.
А старик смотрел и смеялся. Когда Лан-нян спросила его, почему он смеется, старик пояснил:
–Что бы сказали в Кремьеле, узнав, что Рита дотЮллэ, начальник разведслужбы спецназа, которую ищет вся империя, расхаживает по дому в столице и распевает песни?
Лан-нян улыбнулась и снова его обняла.

Шел 403 год войны. И война шла к концу. Армия Сопротивления занимала целые провинции, немалая часть континента была уже под их контролем, императорский флот нес огромные потери в боях с кораблями Та-Сета, повстанцев Радуги и флота вейрмана.
Ндан Бяо все было ясно. Он давно узрел знаки, свидетельствующие грядущую гибель империи. Он надеялся только, что повстанцы Радуги не позволят уничтожить весь народ… Старик был печален. Только редкие визиты племянника, Ндан Выонга, да еще более редкие теперь посещения дочери ненадолго возвращали ему радость. Она приохотила его к байжэньской кухне и он начал варить борщ и грибной суп, жарить бифштексы и даже есть сыр, чем шокировал своего племянника. Ндан стал порой беседовать с соседями, тоже байжэнями. Они чем-то напоминали ему Лан-нян, хоть и не понимал старик – чем? Но не только белой кожей. Чем-то еще.

В том же 403 году, только осенью, Рита пришла к нему снова. Ндан открыл ей дверь и  прошептал:
–У меня племянник гостит.
–Ой, как неудачно вышло. Уважаемый Ндан, я пойду…
–Лан-нян, зайди пожалуйста. Выонг даст слово молчать. Люди из рода Ндан всегда держат слово.
Девушка кивнула.
–Здравствуй, отец. Я так давно у тебя не была.
Впервые у старого воина задрожали руки.
–Ты видела?
–Да.
–И ты не…
–Отец, ты спас мне жизнь. Ты заботился обо мне, как о дочери. И… ты помог мне понять смысл этой проклятой войны. Это не война двух народов, это – война благородства против подлости, чести против предательства, права человека на свободный выбор против рабства. Мы, вейрмана, никогда не были твоими врагами, но твои настоящие враги – и мои враги тоже. И придет час мне скрестить с ними клинок. Да, отец! Их много. Но не один и не два меча взметнутся в небо рядом со мной. И тогда не будет важным цвет кожи. Я люблю тебя, отец. Любила еще до того, как увидела табличку, написанную твоей рукой. Наш общий враг отнял у тебя дочь. Ныне Небо дарит тебе другую.
–И ты сможешь поднять меч против своих? – удивился Ндан.
–Насильники и убийцы моей сестры мне – не свои! – резко ответила Рита. И тут же опомнилась: – Прости, отец, я повысила голос…
–Доченька, я так рад, что ты у меня есть. Пойдем. Я познакомлю тебя с Выонгом.

Молодой офицер, увидев белокожую в плаще боевых частей имперской разведки, потянулся к мечу. Рита, как бы не заметив этого, улыбнулась и приветствовала его:
–Здравствуй, старший брат! Меня зовут Ндан Лан-нян. Или Рита дотЮллэ, начальник разведслужбы корпуса специальных операций армии Сопротивления. Я – дочь Ндан Бяо.
Офицер недоуменно поглядел на Ндан Бяо.
–Да, Выонг! – подтвердил старик. – Это правда. И я прошу тебя дать слово, что не предашь свою сестру.
Выонг мгновенно ответил:
–Я даю слово! Но и я прошу Лан-нян дать слово, что она никогда не использовала этот дом и его хозяина для выполнения заданий своего командования. Иначе я вызову ее на бой немедленно.
–Я даю слово! Клянусь в этом жизнью моих детей.
–У тебя есть дети? Сколько? – заинтересовался Выонг.
–Двое. Уже взрослые. Сын – Вартруф, дочь – Этайн. У Этайн недавно волчонок родился, Гуннаром назвали. А Вартруф… Его жену Фиону убили два месяца назад.  Ее ребенок так и не родился… Ты прости меня, отец. Я не успела тебе рассказать.
–Тогда надо записать… И свечу зажечь… – засуетился старик. – Лан-нян! Выонг! Вы посидите тут… А как полное имя Фионы?
–Фиона Эльмердоттир. Погибла в бою с шестым карательным корпусом. С теми, кто убил мою маму.
Ндан Бяо исчез в комнате предков.

–Проходи, Лан-нян, садись за стол. Голодная, поди, как волк?
Рита улыбнулась.
–Я ведь и есть волк. Но голодная. Скажи, Ндан Выонг! Ты веришь мне?
–Верю, Лан-нян. Очень странно, но я верю тебе. Верю врагу… Верю волчице, которую ищет вся империя, начальнице всей вашей разведки… Моей двоюродной сестре…
–Жаль, брат. Жаль, что мы враги… Но, может быть, наши дети ими уже не будут?
–Дети не будут, – согласился Выонг. – У меня дочь родилась две недели назад. Они не будут врагами. Да и мы с тобой еще успеем не быть врагами…
Не заметила Рита тень, пробежавшую по лицу Выонга при этих его словах.
–Поздравляю. Жену от меня поздравь…
–Не могу… – помрачнел Выонг. – Она… умерла во время родов. Девочку чудом спасли.
–Мне жаль. – И Рита обняла брата.

Чуть позже они втроем зажигали поминальную свечу перед табличкой с именем Фионы Эльмердоттир, жены Вартруфа тонРита, внука Ндан Бяо. Потом вместе ужинали. А после ужина сидели на полу у камина.
–Странно… – задумчиво сказал Выонг.
–Что именно? – уточнил Ндан Бяо.
–Все странно, дядя. Почему вы не убили Риту дотЮллэ? Почему стали ее лечить? Почему не выгнали ее при первой возможности? Почему потом помогли ей выбраться из города? Почему назвали дочерью? Почему Рита дотЮллэ поверила вам? Почему она стала Лан-нян? Почему ей поверили ее соплеменники? Почему ей верю я?… Разве не странно все это?
–Ну, племянник! Это все можно объяснить! Когда я впервые увидел Лан-нян, она была ранена. Я просто не смог добить раненую девочку. И сразу выставить ее на улицу поэтому не смог. Я стал ее лечить. А потом привык и как-то привязался к ней… – старик ласково почесал дочь за ушами и погладил по спине.
–Но вы же рисковали жизнью! Если бы Лан-нян нашли у вас, казнили бы обоих.
Рита вскочила на лапы, перекатилась через голову и мгновенно влезла в платье.
–Ловко! – восхитился Выонг. – Никогда не видел, чтобы платье одевали с такой скоростью!
–Тренировалась я долго! – улыбнулась, немного смутившись, Лан-нян. – Я что хочу добавить? Мало того! Мне ведь ни разу не пришла в голову мысль, что Ндан Бяо может привести с собой солдат. Мне, понимаете? А я ведь и тогда уже имела за плечами не одно задание. Опыта и тогда хватало. Когда я пришла обратно в форме офицера боевых частей вашей разведки, у всех поотвисали челюсти. Но никто не усомнился в моей верности. Меня спросили – где я была? Где взяла форму? Я рассказала все, кроме имени и адреса. И мне поверили! И это все действительно странно, старший брат. Что касается твоих вопросов ко мне, то… Нет у меня ответов. Когда вы, отец, занесли  меч надо мной, я поняла – все. Это – смерть. Потом, уже во дворе, в ваших глазах смешались ярость, ненависть, и боль, и страдание. И жалость. И мне тогда стало жаль вас: стоящего надо мной с занесенным мечом… Потом вы лечили меня… Вы знаете, отец, я любила вас еще тогда, когда не знала про Сяолю. Еще до того, как вы даровали мне имя!
Старик принес чайник горячего вина и три чашки, налил вино всем. Выпили.

–Когда-то, – начал Ндан Бяо, – там, откуда мы все…
–Дядя! – встревоженно перебил его Выонг.
–Ничего, старший брат, – вмешалась Лан-нян. – Это уже не тайна. Первый вождь Радуги, его супруга и еще двое его сподвижников заплатили жизнью за эту тайну. Ваш мир именовался Цичуаньди.
Старик кивнул и продолжил:
–Да, Земля семи потоков. Именно так. Так вот, там у нас была легенда о том, как против небесного владыки Хэй-ди взбунтовался его брат, Чи-ван. Поднял злодей все небесное воинство против законного государя. Но убоялся он убить брата, и предложил ему следующее: «Если ты, брат мой, подчинишь себе все семь потоков, я покорюсь тебе. Если же я подчиню себе семь потоков, то ты принесешь себя в жертву предкам». Мудрый Хэй-ди принял вызов. Чи-ван повелевал людям, подчинял своей воле народы. Хэй-ди сидел на своем яшмовом троне, не вмешиваясь. Но люди выполняли волю Небесного владыки, отвергая мятежника. Когда же Чи-ван, в цепях, был брошен к подножию трона, спросил он брата: «почему? Я же повелевал людьми и народами!» И ответил ему Черный император: «Сколь тяжко ломать волю и душу человека, а народа – тем паче! Сколь просто направить волю и душу человека, а народа – тем паче!»
Ндан Бяо обвел взглядом собеседников, допил вино и продолжил:
–Я полагаю, что здесь, в этом мире, сражаются великие Силы, а мы все – клинки в их руках. Только для одних мы, люди – рабы их предначертания. Для других же – слуги и воины, выполняющие приказ. И в этом – вся разница: слуга может уйти от хозяина, а раб не может. Одна из Сил погубила наш мир и наш народ, привела нас сюда и обрекла на бойню! Другая же Сила посылает нам все эти странности и случайности.
–Если так, – сделал вывод Выонг, – то я за эту, вторую Силу. Ведь она оставляет выбор! Могли ведь вы, дядя, убить Лан-нян? Могли! Но не убили. Потому, что, услышав волю свыше, приняли ее, как свою.
Рита сбегала на кухню, откуда как раз поплыл восхитительный аромат яблочного пирога, принесла огромный поднос, на котором уместился пирог, три тарелочки, чайник со свежезаваренным чаем, три чашки, ложечки, лопаточка для разрезания пирога… Сноровисто налила чай, разложила кусочки пирога по тарелкам, поставила перед отцом и братом, себе взяла и сообщила:
–У нас тоже многие замечают закономерность в случайностях и странностях. Вы правы, отец. И ты, старший брат. Потому-то и заканчивается эта четырехсотлетняя война, что все больше и больше людей становятся под знамена Силы, сохраняющей наше право выбора.

В этот раз Лан-нян прожила дома целую неделю.  Она снова занялась хозяйством, снова пела песни, снова слушала сказки, которых Ндан Бяо знал великое множество, и рассказывал он их мастерски. Это были удивительные сказки о славных героях, добрых и справедливых, которых считали преступниками, потому, что честь заставляла их карать могущественных негодяев, с мечом в руках отстаивая справедливость. Это были сказки о хитрых и коварных оборотнях-лисах, бессмертных магах, охочих до любви, но сводящих в могилу своих любовников. И о нищих мудрецах, которые оказались не нужны богатым и сильным. И о мудрых судьях, проникающих в коварные замыслы, раскрывающих давние и новые преступления. И о добрых духах, что преследуют злобных демонов, вредящих людям…
Лан-нян увлеклась рисованием. Ндан подарил ей набор кисточек и красок, а также стопку лучшей бумаги. Подражать работам хэйжэньских мастеров она не стала, писала по-своему. Но Ндан оценил ее рисунки высоко.

Еще бы! В музеях всех трех континентов можно видеть ее работы. Жаль, что их так мало: всего сорок один. Каждый образованный смертный знает их назубок. И стихи Лан-нян, написанные на этих рисунках. Ах, как жаль, что Рита дотЮллэ прожила так мало! Как жаль!!! Такие мастера должны жить вечно!
На Боргильдсфольде она сражалась спина к спине с Тором Одинсоном. И погибла вместе с ним.
Но душа смерти не ведает. Где-нибудь Рита снова жива, снова пишет картины и печет пироги. И висит на стене ее знаменитый черный меч. Откуда я знаю? Да не знаю я! Но не может быть иначе! Художник – он ведь всегда художник. Даже мертвый, он все равно художник.

Прошел год. Истекал второй. Ее не было. Порою старик находил на прикроватном столике ее письма, с просьбой прочесть и сжечь. Лан-нян писала осторожно, избегая имен и любых намеков, позволявших «кремьельским теням» понять – кто и кому пишет. Старику было жаль жечь ее письма. Он их прятал, а потом по много раз перечитывал. У нее был превосходный почерк. С гордостью Ндан читал ее письма, понимая, что девочка не уступает мастерством лучшим каллиграфам империи. Скорей бы закончилась эта война, думал он. Тогда дочка вернется домой и поселится здесь навсегда. И он увидит, наконец, внука и внучку, и правнука…
А тем временем войска байланжэней подступили к столице.

–Отец! Умоляю тебя, не бери меч в руки! Княгиня гарантировала неприкосновенность мирному населению. Пожалуйста, отец! И береги себя. Завтра – штурм. И мы возьмем столицу. Обязательно возьмем. Ты только береги себя…
–Доченька! Будь осторожна, не рискуй понапрасну. Ты же у меня одна… Я не хочу писать табличку с твоим именем! Я не смогу…
Рита вдруг обратила внимание на то, как постарел Ндан Бяо за последние пять лет. Ему ведь уже семьдесят пять! Целая эпоха! Он видел войну на протяжении семи десятков лет, сражался против нас сорок лет! Он столько помнит! Рита подумала, что надо бы после победы свести его с историками, чтобы они записали его рассказ.
–Лан-нян, зайди в дом, пожалуйста! Не надо стоять на пороге! Это опасно!
–Отец, мне пора идти. Через несколько часов начнется штурм.
–И все же зайди. Я хочу тебя познакомить с одной твоей родственницей.
Рита покорно вошла. А уходила она с улыбкой на лице. И только в глазах были тревога и беспокойство, какие могут быть лишь у матери, вынужденной надолго оставить своего ребенка. С чего бы? Ее дети и внуки были не здесь, и они уже давно повзрослели, а правнуки жили в Олтеркасте, на востоке континента. Ее пальцы были испачканы в краске, на стене гостиной появилась новая картина.
Она обняла старика, долго и внимательно смотрела ему в глаза… Как будто чувствовала – это последняя их встреча.

Рита дотЮллэ немного ошиблась. Они встретились еще раз. Как бы ей – Ндан Лан-нян – хотелось, чтобы этой последней встречи никогда не было… Как бы ей хотелось…
Все шло как надо. Пали городские укрепления, и армия сопротивления, не спеша, занимала улицу за улицей. Все шло, как надо. Пока Рита не узнала, что улицу Сливовых цветов занимает вторая бригада. Та самая вторая бригада. Ту самую улицу, где стоял дом ее отца, Ндан Бяо. И Лан-нян поняла, что никакая сила не помешает ее отцу отомстить. Она побежала туда, через улицы, еще контролируемые врагом.

Когда она ворвалась во двор, старик был уже мертв. Его рука сжимала меч. А над его телом стоял Ндан Выонг с двумя клинками в руках.
Может быть, Рите дотЮллэ следовало просто отдать приказ. Его бы исполнили: никто на свете не посмеет не подчиниться приказу начальника разведслужбы спецназа. Но решение принимала Ндан Лан-нян. И она обнажила меч. Безнадежный бой – двое против двух сотен. Только через несколько мгновений жуткий, нечеловеческий вопль раскатился над городом. Теперь их стало четверо – два соседа присоединились к ним, двое байжэней. А еще через несколько минут Медведь, капитан спецназа, привел на вопль «Баньши» сотню своих бойцов. И бой закончился.

Они лежали рядом, чернокожий воин и его белокожая сестра. Такие разные… И остававшиеся врагами до самой смерти, даже стоя спина к спине. Его кожа была черна. Ее кожа была белой, как горный снег. И только их кровь оказалась одинаково алой, навеки смыв вражду.
Медведь не понимал… Не то даже, почему Рита вступила в бой со своими! Он не понимал, почему двое опытных воинов принимают бой против двухсот человек во дворе дома? В доме защищаться легче!
Он не понимал этого до тех пор, пока не вошел в дом.
Маленькая чернокожая девочка сидела на полу в гостиной. Она была испугана и растеряна. Но не плакала.
–Как тебя зовут? – зачем-то спросил Медведь, спешно убирая меч в ножны, и стараясь не напугать малышку.
–Ндан Сяолю! – охотно ответила девочка. – Дочь Ндан Выонга и Ху Мэйхуа.

С тех пор прошли месяцы, изменившие мир. Маленькая чернокожая девочка учится говорить на языке байжэней. Она уже уверенно ходит и бегает, норовя забраться, куда не следует. Она уже знает, что у нее нет ни папы ни мамы. Ни даже дедушки. Но она не плачет. Она носится сломя голову, залезает на деревья, падает с них. И не плачет. Никогда не плачет. Ее белые родственники очень любят ее, очень о ней беспокоятся. Она не понимает – почему. Ей это не интересно. Маленькая чернокожая девочка иногда жалеет, что она – не оборотень. И поэтому иногда завидует родичам… Иногда удивляется, почему они говорят на незнакомом языке…
Ей многое предстоит узнать в жизни. А пока она глядит на картину, что висит на стене. На картине – она, маленькая чернокожая девочка. Она глядит на картину, и машинально сжимает амулет, висящий на шее – белый волчий клык. Она привыкла к амулету. Когда ей становится одиноко или страшно, она касается этого амулета. И страх уходит. И ей кажется, что на ее плечи ложатся ласковые лапы, а мокрый и холодный нос тыкается ей в щеку. И маленькая девочка чувствует, что уже не одна.
Ей многое предстоит узнать в жизни. А пока она не может уснуть без истории про белого оборотня. Она помнит белого оборотня. Она ее видела дважды. Живой. И еще один раз – мертвой. Маленькая чернокожая девочка уже знает, что это такое – смерть. Она слишком близко ее видела. Она помнит звон клинков за дверью, дикие крики врагов, яростное рычание… Она не знает – что там творится. Но она знает одно – они не пройдут! Потому, что дверь защищают ее папа и ее белый оборотень.
Без этого рассказа девочка не может уснуть. Она в сотый раз слушает его, сжимая в кулачке волчий клык. И не плачет. Она никогда не плачет.

<sub>Сильно ассоциируется. Совершенно верно! 

фрагмент:</sub>

Назавтра в ставке появилась девочка – Кайли дотКвили. Она привезла изрубленное тело матери.
Девочка не рассказала – где были они с мамой. Она не плакала. Она молчала. Долго молчала. Как и ее мать, она стала работать в госпитале. И со временем юный княжич Ахто начал регулярно навещать госпиталь, изобретая всевозможные поводы. Княгиня начала строить планы и представлять, как станет бабушкой. У Кайли все валилось из рук при виде Ахто. Она краснела, бледнела и заикалась от волнения. Все ждали, когда они, наконец, объяснятся.
Шли месяцы. Прошел год. Ахто вырос.

Погибла юная Кайли! Погибла нелепо. Под обвалом. Когда ее нашли, она была еще в сознании.
Пришлось связать главного инженера княжеской ставки: он чуть не покончил с собой. Он все время повторял, что здесь не могло, ни при каких обстоятельствах не могло быть обвала! Где угодно, но не в спальне княгини! Он же знает! Тут же не песчаник какой! Тут – базальтовый пласт на три лиги и метров сорок толщиной!
Посол горного короля несколько успокоил инженера, сказав, что для организации обвала потолка в этой части пещеры требуется удар, способный срыть к йотунам половину Рыжих гор.
Это означало покушение на жизнь княгини, и, что вмешались некие сверхъестественные силы.
Ахто стоял на коленях и держал девушку за руку. А Кайли не откликалась. Она бредила. И лишь княгиня понимала отчасти ее бред.
–Вы, проклятые! Опять вы! Рано радуетесь, суки! Вы еще не победили. И не победите никогда! Ибо мы свободны! И мы будем сражаться с вами всегда и везде. Во все времена и во всех мирах! И любым оружием! Лапа и кулак, клык и меч, «МП-38»  и «АК-47»,  алебарда и шпага, «Харриер»  и «Мессершмит-109» , лучемет и боевые заклинания, лютня и клавиатура компьютера – мы все. И мы победим. Вопль баньши еще прозвучит для вас, суки!

_{и еще один!}

Глава 23. Убитая музыка

(379 год Нашествия)

–Мама, расскажи про Музыканта!
–Ну, Линне! Ты же ее на память знаешь! Хочешь, я тебе расскажу сказку про зайчика?
–Нет! Про Музыканта!
– …
–Мама! Если не расскажешь – не усну!
–Ну, что же с тобой поделаешь? Слушай!

Избавленный от костра

(372 год Нашествия)

Однажды разведчики лесного спецназа отбили у карателей слепого бродягу, которого те намеревались публично сжечь на площади. Карателей перебили, слепца освободили… И спросил его командир:
–За что же, человече, тебя сжечь-то хотели?
И ответил слепец:
–За музыку!
Не поверил ему командир. Не поверил, и решил взять с собой. Пусть начальство разбирается!
Привезли Музыканта в ставку.

В пещере было людно. Горели факелы. Сновали воины и слуги. В углу сидели над картой четверо офицеров. Кто-то точил меч, несколько воинов писали письма домой. Носилась по залу двухлетняя княжна Катерина, опрокидывая все, что еще не успела опрокинуть.  Слева от входа волк диктовал молодому вейру письмо для жены.
–Аррг! – спросил его вейр. – А как твоя жена письмо прочитает?
–Очень просто! – ощерился волк. – Вейры ей и прочтут. Ты ж, парень, не последний в наших лесах вейр!
Большая часть людей спала.

Командир разведгруппы отпустил своих бойцов отдыхать, а сам остался ждать появления начальства, чтобы доложить о результатах рейда. Слепец, привычный ко всему, мигом устроился на полу у стены в трех шагах от часового и принялся что-то тихо наигрывать на лютне.  
К новоприбывшим подошел дежурный.
–Привет, Барни! Как дела? – спросил он.
–Нормально. А где Конх?
–Спит. Слушай, Барни! Дай ему поспать, а? Он две ночи не спал. Как вернулись из рейда, так он с головой утоп в делах: допросы пленных, мятеж в седьмой бригаде…
–Как это – мятеж? Подробности давай! – насторожился разведчик.
–Да командира у них перевели в восьмую. А эти раздолбаи учинили шум: верните, мол, нам командира!
–Ну и?
–Утряслось. Конх загрыз пару самых шумных, еще десятку уши разодрал. Унялись. Но нервов и времени на это ушло! И вымотался, конечно!!! Так что пусть спит, а? Если спешное дело – доложи княгине – она уже должна была вернуться…
Разведчик пожал плечами.
–Ладно! Тогда этого посади под замок! – и он подтолкнул слепца вперед.
Дежурный изучил пленника и осведомился у Барни:
–Зачем ты его приволок, а? Он же наш, а не черный. И он слепой.
Разведчик принялся объяснять. И как раз посередине его рассказа проснулся князь Конх тонЛитти.
Он подошел к ним, потирая красные, воспаленные от усталости глаза, и дослушал объяснения Барни.
–Послушай, человек! – обратился князь к слепцу. – Ты бы поверил на нашем месте, что кого-то могут сжечь за музыку? Ну чем может быть так опасен для Черной империи слепой бродячий музыкант? Я не верю, ты уж прости.
–Я бы поверил, – спокойно откликнулся слепец. – И музыку послушал бы! Сам суди, княже!
Снял он с плеча лютню и заиграл.

И засверкали солнечные блики на глади реки Лучистой, запели птицы в заречных дубовых рощах, зашумел ветер в зеленых кронах. От музыки веяло покоем и миром. Но застучали копыта коней, затопали черные щитоносцы по скрипучему дощатому мосту. Раскатился над обреченным городом звук рога, ударил набат. Заскрипели городские ворота, закрываясь. Свистнули первые стрелы со стен.
Но все громче, все уверенней звучала пентатоника  Черной империи. Ударил в ворота таран. Еще раз. И еще раз! Варварские звуки имперской музыки прорезал свист стрел со стен. Редко, очень редко! Слишком мало в городе лучников… И уже трещат окованные сталью дубовые доски ворот… Еще удар…
И тут взвыл волк в заречной роще! И отозвались на зов десятки голосов. И зазвенели клинки на мосту, и стеной встала на нем арбадская фаланга, намертво загородив черным пути отхода. И горячие кони вынесли на равнину перед городом всадников третьего кавалерийского корпуса армии Сопротивления…
Смолкла лютня.

–Откуда ты знаешь про тот бой? – спросил слепца командир спецназа Ларре тонИлла. – Он же был всего три дня назад!
Слепец улыбнулся краешками губ:
–Я тогда был там и все слышал. Как, князь, полагаешь? Может быть опасной музыка?
–Может, друг!

Так Музыкант впервые появился у нас. И остался с нами навсегда.


Внутреннее зрение

(379, 372 годы Нашествия)

–Ма! Он стал воином?
–Линне! Ты же эту историю слышал сто раз!
–Ну, скажи-и-и!
–Нет, не стал.

Зато он стал лучшим нашим разведчиком. Больше Музыкант не играл мятежной музыки людям. Он играл на свадьбах, играл на городских площадях, у деревенских колодцев, на перекрестках дорог… Играл за угощение, за пару мелких монет… Играл веселую музыку. И слушал! Тонкий слух Музыканта улавливал стук копыт, по топоту сапог он считал число солдат… Никто не мог даже подумать, что слепец – на самом деле умный и отважный разведчик.
Однажды он вернулся с задания с девушкой. И объявил всем, что она – его жена. Наверно, это было нелепо: девушка была на редкость некрасива! Слишком узкие бедра. Слишком широкие плечи и скулы. Ой! Зачем я тебе это говорю, а?

–Ма! А ты – самая красивая на свете!
–Спасибо, сынок…
–А как ее звали?
–К-кого, сынок?
–Ну, жену Музыканта?
–Как? Ну, я … не помню. Допустим, Лонна.

Лонна страшно стеснялась, боялась насмешек, но насмешек не было: слишком уважали люди Музыканта. Однажды он сказал ей, что его не беспокоит ее внешность. И не потому, что он слеп! Беспощадное время побеждает красоту тела. Но красоту души оно не в силах одолеть. А ее можно увидеть только внутренним зрением. Слеп не он – слепы те, кто лишен этого внутреннего зрения.
Играть Лонна так и не научилась. Даже Музыкант не смог передать ей свой талант. А вот воином она  стала.

–А ты здорово играешь, мама! Лучше Музыканта!
–Линне! Не смей!!!
–Ма-а-а!
–…ну не плачь, сынок! Прости меня! Просто лучше Музыканта играть невозможно! Он сам был музыкой!

Лонна служила в пятой бригаде. Музыкант был разведчиком. Нечасто им доводилось видеться. Очень нечасто. Месяцами Лонна моталась по Континенту, а когда возвращалась, то узнавала, что Музыкант ушел. И вернется через две недели…

Осторожный стук в дверь прервал рассказ. Хозяйка, бесшумно сняв меч со стены, скользнула к двери, встала слева и откинула крючок.
–Иртэ! – окликнул ее незнакомый девичий голос. – Не беспокойся, свои.
Хозяйка вышла. Перед дверью стояла вейра.
–Я – Меттере дотБронвин! – представилась гостья шепотом. И тихо объявила:

«Рвите на клочья горе!
Слушайте голос скорби –
Древнюю песнь Холма!»

–Кто? – быстро спросила Иртэ.
–Сетнахт…
У Иртэ потемнело в глазах, незримая петля перехватила горло, что-то стиснуло сердце. А Меттере тем временем продолжала:
–Госпожа! Старшие просят тебя быть в Кольце сей ночью.
–Меня? Я же человек!
–Вожак тоже был человеком, госпожа. Тебя Меттэ просит! Сетнахт же твой … был твоим другом!
–Какое страшное слово – «был». Какое беспощадное слово! Как Меттэ?
–Плохо… Очень плохо…
–Воет?
–Нет. Даже ухом не ведет. Как будто ничего страшного не произошло. Как будто гибель мужа – обычное дело…Мы все боимся: недавно у нее четвертый родился. Как бы он окончательно не осиротел…
Иртэ помрачнела.
–В наше-то время смерть в бою – действительно дело обычное… Знаешь что? Я ей сыграю завтра.  О детях ее сыграю. О памяти, о любви…
–Спасибо, Иртэ…
–За что?! Меттэ тоже мой друг. А я – человек. Я делаю то, что велит мне Человеческий закон. А он не слабее вашего Волчьего… Я приду на Холм. С лютней?
–Да, если можешь!
–Могу. Но не раньше полуночи – мне ребенка уложить надо и найти кого-нибудь присмотреть за ним...
–Я присмотрю, Иртэ. Мне в Кольцо все равно нельзя – не рожала я пока…
–Хорошо. Зайди, Меттере, посиди. Я тут сыну … (голос Иртэ внезапно сел) сказку рассказываю.

Никто не знал, что следующей ночью ей снова придется идти к Холму.
Потому, что, вернувшись в сопровождении трех волчиц домой на рассвете, Иртэ обнаружила у хижины двенадцать трупов в черных плащах со зловещей эмблемой боевых частей разведки Черной империи – крылатый глаз с клыками. Они незаметно проникли сквозь три линии охранения в княжескую ставку, отыскали хижину Иртэ и не учли только одно: в хижине оказалась вейра, которая их почуяла. И Меттере успела сорвать меч со стены и выскочить наружу.
Немного найдется в мире воинов, способных в одиночку одолеть дюжину «кремьельских теней» – воинов из боевых подразделений имперской разведки! Меттере смогла.

Ребенок давно проснулся и плакал.
А Меттере лежала на пороге в луже крови. Смерть уже вернула ей волчий облик. Ее правая передняя лапа лежала на рукояти меча.
Никто не мог предположить, что Иртэ, не обращая внимания  на плач сына, надрежет себе запястье мечом и смешает свою кровь с кровью мертвой Меттере. И взойдет на Холм уже вейрой, став ею не по праву рождения, а по обряду смешавшейся крови, Иртэ Ульфдоттир арнМеттере.

Как ни смешно, выручила их имперская разведка. Со своего последнего задания Музыкант вернулся на две недели позже, чем планировалось, голодный, оборванный, с перевязанной головой. Оказалось, что император издал указ – поймать и доставить в столицу слепого музыканта, подозреваемого в разжигании мятежа. И вся разведслужба Черной империи начала охоту. Были схвачены все связные Музыканта, все, кого хоть раз видели с ним. Кремьельский  тюремный замок оказался переполнен узниками. И нечеловеческие пытки сделали свое дело: под ногами Музыканта загорелась земля.
Князь Конх, узнав о том, какие завертелись дела, приказал Музыканта в разведку больше не посылать. Агенты и другие найдутся, ничуть не хуже Музыканта. А вот на лютне так играть никто больше не сможет!

«Как и у нас…»

Памяти Владимира Семеновича Высоцкого

Жаль, что Музыкант не пел. Его стихи не годились для песен, а чужих стихов он не пел. Почти.

–Проклятие! Как мне надоела зима! – проворчал Ларре. – Белый снег! Серое небо! Я хочу видеть другие оттенки: голубой, желтый, зеленый, красный… Даже не верится, что зима когда-нибудь кончится!
–Насчет голубого или желтого не обещаю, а вот красный имперцы тебе враз обеспечат. Только попроси! – усмехнулся Конх.
А Музыкант взял лютню, провел рукой по струнам и отложил ее опять. И заговорил.

Мороз по земле шагает.
Наводит всюду порядок.
А ветер зиму ругает
По несколько суток кряду.

В ветвях замерзших повисла
Луна. И Время уснуло.
Печальны зимние мысли
И, как медведи, сутулы.

Мне лето жаркое снится,
Но что-то не очень верю,
Что вьюга вдруг прекратится,
И выть перестанет зверем,

Что вновь под дождем промокнут
Берез зеленые листья…
Зима узоры на окнах
Невидимой пишет кистью.

–Здорово! Ты, как мысли мои прочел! – восхитился Ларре.
Музыкант отмахнулся.
–Брось! Так, как на самом деле, мне не написать! Природа пишет лучшую музыку, лучшие стихи… Я только подражаю. И-то неважно! А в природе все – прекрасно! Надо только почувствовать эту красоту!
–Все, говоришь, прекрасно? – прищурился князь. – А что прекрасного в такой вот погоде, а?
–Погодите, я скоро! – с этими словами Музыкант встал и вышел из пещеры.
Вернулся он минут через десять, весь в снегу. Отряхнулся, скинул мокрый плащ, завернулся в одеяло и сел у очага, протянув руки к огню. И…

Снегопад – как всадник в седле.
Путь-дорога – к дальней звезде.
Заметает простывший след,
Забывает минувший день.

Ветер-конь над землей летит,
Да не слышен цокот подков.
Ночь, как девушка, вслед глядит,
Грустно машет черным платком.

И назад его не вернуть:
Прорезая зимнюю тьму,
Снегопад продолжает путь,
Ясно видимый лишь ему.

Долог Путь, а время не ждет.
Конь храпит ли? Ветер свистит?
И рассвет усталый бредет
По следам незримых копыт.

–Красиво! – восхитилось несколько голосов сразу. – Спасибо, Музыкант!

А вот петь он не любил. И не пел.
Поэтому Лонна, возвращаясь однажды в их с Музыкантом комнату, не поверила ушам, услышав… песню!
Ее муж подбирал мелодию к странным, непривычным стихам…

…И много будет странствий и скитаний:
Страна любви – великая страна!
И с рыцарей своих для испытаний
Все строже станет спрашивать она!
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…

Но вспять безумцев не поворотить.
Они уже согласны заплатить
Любой ценой, и жизнью бы рискнули,
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули.

Свежий ветер Избранных пьянил!
С ног сбивал! Из мертвых воскрешал!
Потому, что, если не любил,
Значит – и не жил, и не дышал…

_{("Баллада о любви В.С.Высоцкого)}

Лонна с трудом очнулась, как после долгого сна. Она вся ушла в песню, в дивный мир каменных замков и зеленых холмов, мир отважных мужчин и прекрасных женщин, мир, где не прощают подлость и предательство. Мир, где на могилах тех, кто погиб за любовь, растут цветы.

–Что это? – спросила она.
–А! Это? – улыбнулся Музыкант. – Эту песню я увидел во сне. Там стоял певец с удивительной лютней и пел. Ах, какая это лютня! Я запомнил! Я попрошу мастера струн, он сделает мне такую! И две песни я запомнил. Стихи. А вот мелодию надо подбирать… И лицо певца никак не могу вспомнить!!! Никак!
–Странная песня.
–Ты заметила, да? – обрадовался Музыкант. И тут же лицо его омрачилось. – Тебе не понравилось?
–Что ты! Как может не понравиться такая песня? Но что-то непонятное в ней… А, может быть, песни и не должны быть совсем понятными?
Лютню он неделю рисовал, забыв про сон и еду. Потом неделю ругался с мастером струн. Оба орали, ссорились, хлопали дверьми… А потом мастер струн заперся на месяц в мастерской. Дети носили ему еду. Он там спал, ел и работал. И по истечении месяца вручил Музыканту лютню. Чудная же это была лютня! С более длинным грифом, с плоским фигурным корпусом… И с семью струнами! И голос у этой лютни был необычный – более уверенный, сильный и свободный.

Эх! Не сиделось ему в ставке! Никак не сиделось! Он пять раз требовал направить его в армию, но князь не отпускал: целители протестовали! Музыкант играл раненым,  и они быстрее выздоравливали. Его музыка творила чудеса! Робким она придавала мужество, уставшим возвращала силы, в озлобившихся вселяла сострадание…
На шестой попытке он своего добился. И был направлен в пятую бригаду музыкантом. В ту бригаду, где сражалась его жена.
Представляешь? Жена воюет, а муж в это время играет на лютне! Разве не смешно? Но никто не смеялся: все знали – его музыка стоит многих мечей.

Как-то вечером многие обратили внимание на мелодию, которую подбирал Музыкант. Потому, что играя, он шевелил губами.
–Музыкант! Это что, песня? – навел справку командир.
–Песня, – кивнул Музыкант.
–Спой! Никто еще не слышал твоих песен…
Музыкант и Лонна переглянулись, обменялись мимолетными улыбками…
–Ты ошибаешься, Баргр! Кое-кто кое-что слышал… А песен я не пишу.
Но комбрига еще никому не удалось выбить из колеи. Он не смутился, не удивился, не засмеялся…  Он просто предложил:
–Поясни свою мысль, Музыкант!
И Музыкант рассказал о том, как во сне видел певца с лютней, как слушал его песни, как потом подбирал мелодии и записывал стихи…
–Мне кажется, что он есть на самом деле, этот человек, что это – не просто сон. И не из нашего мира. Из иного. Вы поймете…

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили  книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт!
И дрались мы до ссадин, до смертных обид!
Но одежду латали нам матери в срок.
Мы же книги глотали, пьянея от строк.

В коротком тревожном ритме песни чувствовалась легкая беззлобная насмешка… Скорее, даже, улыбка.
И вдруг… Что-то неуловимое вмешалось в песню. Пропала усмешка, и еще до первого слова новой строчки все вдруг поняли: все – шутки кончились…

Только в грезы нельзя насовсем убежать:
Краток век у забав, столько боли вокруг!
Попытайся  ладони у мертвых  разжать
И оружие принять из натруженных рук!

Испытай, завладев еще теплым мечом,
И доспехи надев, что – почем? Что – почем?
Разберись, кто ты? Трус? Иль избранник Судьбы?
И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг,
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его. Не тебя!

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал
По оскалу забрал – это смерти оскал!…

Лонна окинула взглядом окрестности и не поверила глазам: к их костру подтянулась половина бригады. Большая часть воинов стояла. И неудивительно! Такие песни лучше слушать стоя.

Если мясо с ножа ты не ел ни куска,
Если руки сложа, наблюдал свысока,
А в борьбу не вступил с подлецом, с палачом,
Значит, в жизни ты был не причем. Не причем!

Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал – что почем,
Значит – нужные книги ты в детстве читал.  

_{("Баллада о книгах" В.С. Высоцкого)}

Смолкла лютня и воцарилось молчание.
–Прорваться бы к ним! Может, им помочь надо? Там ведь тоже война… – задумчиво проронил молодой сотник, только вчера прибывший в бригаду. Лонна еще не успела с ним познакомиться.
–Да. Война. Только какая-то другая… – добавил чей-то голос.

Баргр покачал головой:
«Та же у них война, парни. Потому, что они тоже сражаются за свободу! А свобода – одна на всех. И рабство одинаково во всех мирах. И честь везде одна и та же.

Как и у нас, там воины молча седлают коней, получив приказ.
Как и у нас, там исчезают во мгле волки, уходя в рейд.
Как и у нас, там рыдают матери, получая похоронки на сыновей…
Как и у нас, там воют волчицы, оплакивая на холмах Скорби родичей, павших в бою…
Как и у нас, там с завистью смотрят мальчики на висящий на стене клинок отца, который мама запрещает трогать даже пальцем…
И, как и у нас, там приходит день, когда мать, сняв со стены, сама вручает этот меч своему повзрослевшему сыну и отправляет его в армию, запретив оборачиваться. И так же стоит на пороге, смотрит вслед уходящему и глотает слезы.
И даже враги у них те же самые. Может быть, они не чернолицы, может, мечи у них не такие, может, говорят на другом языке…
Но они те же. Ибо Враг – он во всех мирах один и тот же. Ибо злоба, подлость, жестокость и бесчестие – тоже одинаковы во всех мирах!

Та же у них война. Мы когда-нибудь, конечно, прорвемся к ним. Но они справятся и сами. Не может быть уничтожен народ, воины которого пишут такие песни!»

Кровь на струнах

(374 год Нашествия)

–Мама! А что было дальше?
–…
–Мама! Ну расскажи!
–Линне! Повернись на правый бочок! Так! Молодец! Теперь – закрой глазки… Закрыл? Ну, слушай.
–Иртэ! Стоит ли об этом?
–Ох, Меттере! Я бы и рада сменить тему! Но он не уснет, пока я не закончу. Его кровь… Что поделаешь?

В 374 году имперские войска снова, в который уже раз, захватили Арбад. Кроме того, их западной армии удалось блокировать нертов в их горах. Над  Сопротивлением в очередной раз нависла угроза разгрома.
Тогда князь Конх отправил второй корпус под командованием княгини Тьюры на запад с заданием отбить у врага порт Кветору, захватить перевал Нархор, связывающий Кветору с Нертскими горами и передать все это нертам. Тогда они удержат свои горы и оттянут на себя западную армию Черной империи.
Корпус за пять дней пересек Зеленую степь, перевалил Веерные горы и повернул на юго-запад. А нашей бригаде поручили держать Третий Палец – единственный из пяти перевалов Веерных гор, открытый в это время года.
Баргр, наш командир, впервые в жизни разозлился: все воевать будут, а нам тут сидеть и скучать? Ну какой дурак будет снимать войска с главных направлений, чтобы возвращать Третий Палец?
Но такой дурак отыскался. И не таким уж он дураком и был! Старик Чжуан Гэ , помню, пришел в ярость, узнав о плане княгини. Не выбирая выражений, он кричал, что только полный недоумок может приказать удерживать Третий Палец! Возьми имперцы перевал, они бы маршем двинулись в Рыжие горы и взяли бы их штурмом. Надо было разместить пятую бригаду в Зеленой степи с приказом тормошить войска противника, но ни в коем случае не принимать боя. Тогда имперская армия не рискнула бы атаковать нашу ставку, оставив в тылу целую бригаду. И потратили бы немало времени на бесплодные попытки нас поймать!
Баргр и сам до этого дошел, но было поздно: семнадцатый пехотный корпус Черной империи прижал нас к горам. Их было в восемь раз больше, чем нас.
Мы поняли, что нам – крышка.

------------------------------------------------------------------
_{Чжуан Гэ (302 – 386) – величайший полководец Черной империи. В 343 г. стал начальником военного приказа империи и главнокомандующим ее армией. Выполняя его план, Северная ар-мия уничтожила  Нурланд и разгромила Горное королевство. В том же году он лично возглавил Южную армию, впервые штурмом взял Арбад, выбил вейрмана из Рыжих гор, нанес несколько тяжелых поражений Армии сопротивления. В 344 г. полководец был несправедливо обвинен в измене и перешел к вейрмана. Отказался командовать войсками, однако создал военную акаде-мию, учил военачальников. Среди его учеников достаточно упомянуть Омуртага Нерто, Майви дотТвати вторую, Винриха тонСати, Гьюки Олафсона. Главной его заслугой, однако, считается то, что он прекратил геноцид, проводимый армией сопротивления в отношении мирного насе-ления Черной империи. (Из «Полной энциклопедии Нашествия», статья о Чжуан Гэ).}
---------------------------------------------------------------------

…Нам пришлось спешиться. Лошадей загнали на перевал. Мы поставили фалангу по себекскому образцу. На флангах разместили лучников.
Музыканта посадили на холме, позади нашего строя. Может быть, думал каждый, нам удастся прорвать их строй и уйти в степь? Тогда Музыкант будет спасен!
Но верилось с трудом.
Знаешь, Линне? На поле боя всегда очень шумно. Десятники срывают голоса, пытаясь докричаться и передать приказ своим воинам. Там так шумно, что глохнешь…
А голос лютни услышали все. Негромкий, печальный этот голос напоминал, что нет у нас права проиграть этот бой, что там – на востоке – Рыжие горы, куда семнадцатый пехотный двинет, если пройдет по нашим костям. И вновь музыка вселяла уверенность, мужество, добавляла сил.
Лонна рубилась с холодным сердцем, как на учениях, не видя лиц врагов. Усталость, которая давно должна была прийти, где-то заблудилась. В ее ушах играла лютня.
Вокруг нее гибли друзья… Пехотинцы в черных плащах наседали, ни на мгновение не разрывая строй. Меч Лонны застрял в ребрах очередного врага. Она вытащила кинжал.
Знаешь, Линне, чем так труден бой в окружении? Тем, что шансов прорваться почти нет, и ты это знаешь. Сотня Лонны была отрезана от основных сил и окружена. То же самое творилось по всему полю боя. При восьмикратном перевесе в силах, командир семнадцатого корпуса мог себе позволить такую роскошь. Они разрезали наш строй на девять частей, блокировали их и приступили планомерно уничтожать.
Все?
Нет! Еще нет! На поле боя появились всадники. Девятеро, в черных плащах, только без эмблем, на черных конях, только мечи их были бледны, а не черны, неспешно скакали они по полю, как по ковыльной степи. Поднял руку один из них, и все они направились к нашим окруженным отрядам. Никто почему-то не пытался их убить… Только падали мертвыми черные пехотинцы, мимо которых проезжали всадники. Расступилось кольцо врагов, всадник выхватил меч.
Я никогда не видела такого! За несколько мгновений он зарубил несколько десятков прекрасно обученных имперских солдат. Клинок так и летал в его руке! Враги попятились. Тогда воин засмеялся. И жуток же был его смех! Даже наши опустили мечи. Самые смелые из нас испугались! Воин покачал головой и стряхнул капюшон… Нет, он был не чернокож. Он был бледен. Длинные золотые волосы рассыпались по плечам, по черненой кольчуге. Воин был очень высок. «Держитесь, воины вейрмана! Помощь близка!» – мертвым голосом сказал он. И взгляд его упал на Лонну. Лонна не испугалась его. Единственная на поле боя – не испугалась.
Спрыгнул с коня незнакомец, подошел к Лонне, посмотрел в глаза и неожиданно улыбнулся. Такой светлой оказалась его улыбка! Так напомнила она Лонне улыбку Музыканта…
Воин осторожно отобрал у нее кинжал и протянул свой меч, рукоятью вперед.
–Возьми, сестра. Пригодится. – И почудилась Лонне боль и печаль в его голосе.
Миг! И снова воин в седле. Когда он повернул коня, Лонна спросила его:
–А как ты без меча?
–Не беспокойся, сестра: меня нельзя убить.
–Спасибо, неизвестный друг! Как звать-то тебя?
–Нет у меня имени, сестра. Прощай! – с этими словами воин махнул рукой. Сверкнул на солнце золотой перстень с единственным камнем… Воин умчался. И возобновился бой. Но появление девятки помогло нам: бригада вновь соединилась, отступив к перевалу.
Клинок незнакомца вернул надежду. Он, казалось, сам знал, что ему делать. Тело Лонны пело, рука, державшая меч, порхала, как птица. В ее ушах играла лютня.
Лишь на миг этот голос умолк. Как будто Музыкант стиснул пальцами гриф. И опять…
Топот копыт теперь стучал в его музыке, свистели стрелы, шуршал в ушах ветер… И завывала боевым волчьим кличем лютня…
Шли часы, близился вечер… Мы держались.

–Мама! А ты их знала?
–Кого?
–Музыканта и Лонну.
–Знала, сынок.
–А какие они были?
–…

И вдруг что-то изменилось на поле. Как будто внезапно сменился ветер. Как будто посветлело опять небо. Повеяло полынным запахом восточных степей… И на вершине далекого холма, там, за строем врагов, вырос одинокий всадник.
И грянул клич, который уже тридцать лет никто не слыхал, послышался вой… Во весь опор вылетали из-за холма низкорослые степные кони, желтым светились над их гривами волчьи глаза… Короткий приказ! И прыгают с седел в бой волки, и натягивают луки всадники народа Тогул! Народа, погибшего сто сорок лет назад. Степной спецназ!
Они же все погибли! Лонна сама видела перевал мертвых в Олтеркасте: целое поле скелетов, конских, человеческих, волчьих.  Ей рассказывали, как три десятка лет назад путь восточной армии Черной империи преградил степной спецназ. Почти сутки длился безнадежный тот бой. Они легли там все. Но сто тысяч беженцев из Олтеркаста смогли уйти в северные леса.
И вот теперь степной спецназ (из прошлого? из легенды? из памяти нашей?) снова пришел на помощь друзьям.
Баргр приказал атаковать. Имперцев все равно было вчетверо больше, но их же взяли в клещи! Такого шанса нельзя было упустить. И мы прорвали строй врага, развернулись и ударили во фланги. И музыка вела нас в бой.

Бой закончился. Никто не заметил, как исчез степной спецназ. Следопыты потом не нашли ни единого следа. Наши вейры облазили все поле, но так и не учуяли их запаха. Только стрелы – неповторимые тогульские стрелы – доказывали нам, что все – было! Степной спецназ пришел на помощь ниоткуда, помог и снова возвратился в Легенду.

А когда мы поднялись на холм, где оставили Музыканта…

–…
–Спасибо, Меттере! Спасибо, родная… Мне лучше…
–Мама! А что потом-то было?
–…Сейчас расскажу.

Когда мы поднялись на холм, где оставили Музыканта, мы увидели, что он был мертв. И мертв давно: кровь успела подсохнуть. В сердце его торчала черная стрела. Мертвая рука сжимала гриф лютни, залитой кровью. Струны продолжали дрожать. И затихала в ушах музыка.
Лонна не плакала. Ей было все равно. Все равно – жива она, или нет… Она не чувствовала ран, не слышала слов… Запредельное горе отключило чувства… Так бывает… Вот и тетя Меттере согласна…
Только она склонилась над телом мужа, только погладила его волосы…
–Рубашка порвалась… – зачем-то подумала Лонна. – Надо зашить. А-то как же он…
И с опозданием – ему уже не надо. Его больше нет!
Лонна взяла лютню из руки Музыканта. Взяла, не замечая, что руки ее в крови. В крови величайшего из музыкантов… Провела непослушными пальцами по струнам. Зачем? Она так и не научилась играть.
И лютня зазвучала вновь!

–Мама! А потом?
–…
–Мама! Ну что ты плачешь? Ну почему ты в этом месте всегда плачешь?
–…
–Спи, Линне. Спи, сынок. Я с тобой…

Пепел Боргильдсфольда

(53 год Победы)

Иртэлонна Ульфдоттир арнМеттере не дожила до Победы. Она сражалась во всех битвах, прошла путь от десятника до командира бригады. И лютня в ее руках была ее оружием, не менее грозным, чем клинок, подаренный ей когда-то назгулом . Звуки этой лютни наводили страх на врагов.
Да! Сражалась она, как человек. А в быту предпочитала быть волчицей. Ох, и красавицей она была! Глаз не оторвать! Уж если я, сама волчица, говорю, значит – так оно и было! Вы, люди, насколько помню, считали иначе… Хе-хе! Что вы, двуногие, смыслите в красоте? Когда она проходила, волки все дела бросали… Богиня!  Все волки, от матерых самцов до первогодков, были влюблены в Иртэ по самый хвост. И было за что! Боги мои! Какая у нее была фигура! А шерсть! А глаза – необыкновенные глаза цвета сумеречного неба… Эх, что говорить! Мы даже не ревновали… Впрочем, она не давала повода. Она просто никому не давала. Она десять лет хранила верность погибшему мужу. А потом выполнила долг кровной сестры. Дело в том, что у Бронвин не оставалось дочерей, и оплакать ее было бы некому. И Иртэлонна родила трех щенков: двух мальчиков и девочку. И, едва  поставив ее на лапы, перед Советом Старших объявила матери по кровной клятве: «Ныне я возвращаю тебе дочь – Меттере дотБронвин вторую.  Да будет она тебе дочерью, а мне – сестрой!»
Старая Бронвин была тронута.
Когда же пробил час Бронвин, и она ушла в свой последний бой, чтобы умереть, как подобает волчице, на холм взошли они обе: Иртэлонна и Меттере – ее дочь-сестра.

…В 400 году в одном из сражений она заслонила своим телом юную княжну Арьерэ дотКатерина – третью Безымянную.
Черное копье пробило ее и лютню, висевшую за спиной.
Казалось, что инструмент погиб вместе с хозяйкой. Но, когда Линне тонИр-тэлонна передали лютню, пробитую копьем, залитую кровью отца и матери, она снова зазвучала. Отчаяние и скорбь играла теперь лютня. В кольце вокруг холма Скорби сидела сама княгиня Кэти. А на вершину взошла, не имея на то права по закону, юная третья Безымянная. Чтобы оплакать ту, которой была обязана жизнью. И рядом с ней сидела Меттере, оплакивая свою мать-сестру.
Линне принял наследие родителей. Инструмент он ремонтировать не стал – не было необходимости. Лютня в его руке теперь внушала ужас. Запредельный ужас. В сражениях он даже не прикасался к мечу. Его музыка сводила с ума целые армии. Его музыка убивала! Вы не представляете, какой это кошмар – видеть, как десятки тысяч солдат падают мертвыми, едва услышав аккорд лютни Линнурта . Три года Линне носился по Континенту, неся смерть врагу. Он и сам был тогда Смертью. Так же, как его великий отец был Музыкой. И только лютня и волшебные руки Эланхалу вернули его к жизни.

–Что значит, как? Ты что, парень? С луны свалился? О бое Линнурта с Эланхалу не слыхал?

Угораздило же вождя вождей Нделезе дать дочери себекское имя! Впрочем, себеки говорят, что таких имен у себеков не бывает…
Девочка родилась слепой. Она прошла обучение в ряде храмов Та-Сета: у Наву, Анны, Наргола, даже у Мимира! И нигде не приняла сан. Отовсюду она уходила по-хорошему, без скандала. Она искала свой путь… А, не найдя, спросила совета у лучшей своей подруги. У Та-Амму, дочери Анхсенпамму.
Вздохнула Та-Амму, обняла подругу и решила: «Жаль мне расставаться с тобой, подружка, но если ты не находишь места на родине – ищи свой путь на родине предков!»
И Эланхалу отплыла к нам, в уборе жрицы четвертой ступени, в мирской одежде, сжимая в руке диковинную железную лютню.

–Как? Вот так! Здесь – родина ее предков! Эланхалу – вейра. Чернокожая вейра. Слыхал о Черной Стае Та-Сета?… Нет, жрицей она не была. Убор жрицы был дарован ее музыке!

Так на нашей земле появились два величайших музыканта нашего времени. И их дороги не могли не сойтись.
Встреча состоялась во дворце Ахсарта Нерто, царя нертов.
Эланхалу играла музыку Та-Сета и нашу музыку, в ее собственной аранжировке. Ее лютня звенела, пела, вселяла радость, надежду, пробуждала совесть. Скептически внимал Линнурт ее музыке, пока не почуял силу в лютне Эланхалу. И он вмешался.
Так начался поединок двух гениальных музыкантов. Поединок двух уникальных музыкальных инструментов: банджо и гитары.
Мягкий звон банджо обволакивал гнев и ярость гитары, гитара рвала на части покой банджо, ее ритм поднимал слушателей на ноги, уносил души вдаль. Банджо вязал гитару кружевными звонкими нотами. Мелодия сменяла мелодию, тема – тему. И все чаще не яростны, а печальны были аккорды гитары. И все чаще боль и смерть слышались в звоне струн банджо. Но волчий вой взлетел к небесам с гитарной струны, топот копыт, казалось, высекал искры из банджо… И задумчивые, протяжные песни юга, и  многоголосные нертские, и тяжелые рваные ритмы северных гор, и отчаянно-веселые напевы Олтеркаста, и колдовские ритмы тамтамов Та-Сета – все это пела гитара.
Банджо умолкло. Девушка опустила голову.
А Линнурт погладил струны рукой, улыбнулся впервые в жизни и взял еще несколько аккордов, которых не понял никто. Только вздрогнула Эланхалу, только с несказанным изумлением смотрела она на своего победителя слепыми глазами, только растерянно дрогнула струна под ее пальцами…
Но требовательно и уверенно играл Линне, но единым вопросом рокотала гитара.
И прижал музыкант ладонью струны. И снова наступила тишина. И окаменели слушатели, оглушенные этой тишиной. И почти не расслышали тихий ответ банджо…
Вот так – без единого слова – объяснились они. И Линнурт перестал быть Линнуртом. Он снова стал Линне тонИртэлонна.
Позже, вечером, Эланхалу спросила у Линне:
–Глупый вопрос! Почему я?
–А кто? – удивился Линне.
–Как кто? Разве мало в вашей земле красивых девушек? – не поняла Эланхалу. И, не сдержавшись, добавила с горечью: – Зрячих!
Ничего не ответил Линне. Только осторожно взял руку девушки и приложил к своему лицу.
–Ты улыбаешься? – изумилась Эланхалу, отнимая руку.
–Да, моя принцесса. Улыбаюсь.
–Почему?
–Да потому, что ты права. Почти! Да! Много красивых девушек в нашей земле! Есть девушки красивее тебя. И зрячие. Но они – не мои. Не моя Судьба. Поэтому – ты. Именно ты.
–Это все слова, мастер! А что ты скажешь, когда тебе надоест подавать мне еду и водить за руку? Буду ли я еще твоей Судьбой? Нет, мастер. Я –…
Линне рванул струны, заглушив последние ее слова. А потом снова приложил ее руку к своему лицу.
В лице девушки проявилось непонимание, затем его сменило изумление, и, наконец, растерянность… А Линне, тем временем, ответил:
–Да! – жестко отрезал он. – Ты – убогая. И я жалею тебя! Но не потому, что ты – слепа! Мой отец тоже был слеп. Мне жаль тебя, Эланхалу! Ты не веришь в себя. Ты! Не веришь! В себя!!! Твоя музыка в тебя верит, люди в тебя верят, я в тебя верю, а ты – нет. Мне жаль тебя, Эланхалу. Ты слепа – слепо твое зрение души…
Он хотел сказать еще что-нибудь, но увидел ее глаза, полные слез.
–Прости… – тихо сказал Линне тонИртэлонна, осторожно вытирая ей слезы платком.
Так Эланхалу стала его женой.  

–Что? Почему он – тонИртэлонна? Да, ты прав. Он не волк. Но второе человеческое имя – имя  отца, а не матери, как у нас! А имя его отца Иртэлонна унесла с собой в могилу. Никто не знает этого имени. Отныне и навеки имя его великого отца – Музыкант. …Да, разумеется! Он – человек. Но его мать, сестра и двое братьев – вейры. Дети его – вейры. Он прожил со стаей шесть лет, сражался с нами рядом. Поймите, парни: боевое братство – много больше, чем простое родство.  И стая решила даровать ему право на второе волчье имя.

Через два года закончилась война. И мы начали восстанавливать мирную жизнь. Боги мои! Как же было тяжело! За четыре века войны так много было забыто! Ученые и инженеры Та-Сета нам помогали, как могли. Без их знаний нам пришлось бы плохо. Но даже их помощи не хватало. Несчастная Арьерэ моталась по Континенту, Медведь – тоже. Мы строили дороги и города, восстанавливали рудники, открывали верфи… Мы старались обеспечить работой и едой сотни тысяч людей. Мы пытались приучить к мирной жизни тех, кто привык только воевать…
Вот когда пробил час Линне и Эланхалу – Повелителей души. Их музыка будила радость, вдохновение, возвращала силы. Под их музыку легче и быстрее работалось и все удавалось. Вместе с княжеской четой они носились от стройки к стройке, из города в город. Они давали по четыре концерта в день. Князь и княгиня стали их друзьями, почти родичами.

В 51 году Победы его, как и многих из нас, позвал Боргильдсфольд. Линне был уже стар. Но он пошел. И Эланхалу шла с ним.
…Меч великана Сурта испепелил его вместе с гитарой. Но даже пепел продолжал петь…

Десятая

В 53 году воины, выжившие в пламени Рагнарекка, возвратились домой. Среди них шли девять незнакомых воинов в черных плащах с капюшонами. И с ними шагала Эланхалу. В таком же черном плаще с капюшоном, надвинутом на глаза. За ее спиной был приторочен клинок, подаренный некогда назгулом Иртэлонне Ульфдоттир арнМеттере. А в руке Эланхалу было банджо – ее оружие на Боргильдсфольде.  
А на ее пальце сверкало стальное кольцо с кусочком янтаря.

И картина хороша (еще бы), и средства подобраны, ИМХО, весьма удачно.
Кстати говоря, я не понимаю, почему бы автору не оформить стихи, входящие в последний отрывок, в отдельный цикл. По-моему, стихи самодостаточны и вполне читаются сами по себе.

_{еще пара набросков...}

Быль о вожаке Черные Уши

В незапамятные времена случилась эта история.
Жила сотни волчьих жизней назад в одном из наших северных лесов стая. И вожаком ее был Черные Уши – могучий и мудрый волк. Не было человеческой хитрости, которую не знал бы Черные Уши, не было такой ловушки, которую он не нашел бы вовремя. И ни одна облава не удавалась людям в лесу, где жила его стая. Тринадцать лет он возглавлял свою стаю, не зная поражений и неудач.
Но однажды осенью птицы принесли на север страшную весть: за все лето не выпало в великой степи ни капли дождя, высохли реки, небывалая засуха убила дичь. И рыжие степные волки начали сбиваться в орду, чтобы идти на север. Не сотни – многие тысячи диких степных варваров, не ведающих закона, пойдут в наши леса, чтобы сожрать все живое.
Собрал тогда Черные Уши стаю и сказал свое слово!
«Слушай, стая! Я тринадцать лет водил вас на охоту и на битву! Вы знаете меня – я никогда не прятался за чужой спиной, не считался силами с врагом.
Но в этот бой я вас не поведу! Против нас поднялась вся степь, и нам – не устоять. Мне горько говорить вам эти слова, но если стая примет бой, то погибнет. А враг не пощадит щенков!
Слушайте же мой приказ!
Вы уйдете на север, не вступая в бой! Белобокий поведет вас – он опытный, сильный и умный волк. Отныне он – ваш вожак! И он будет хорошим вожаком!
Но никто не сможет сказать, что волки ушли, отдав свой лес без боя! В бой пойду я один!!!»
Молчала стая.
И вышел вперед Белобокий – старинный соперник вожака Черные Уши во всем. И так сказал:
«Стая выполнит твой приказ, Черные Уши! Но от века не бывало еще, чтобы в стае было два вожака! Пока ты жив, ты остаешься вожаком. Мужества и долгой удачи тебе в бою, вожак! И помни: я тебе не прощу этого приказа. Никогда не прощу!»
Быстрая река отделяла степь от леса, единственный брод и был на ней. И на отмели возле брода встретил Черные Уши врага. Четыре десятка рыжих варваров успел завалить он, прежде, чем погиб сам.
И так и не узнал, что стая не выполнила его приказ: она, хоть и не вступила в бой, но и не ушла. Помчались волки во все концы Северного края с вестью о войне, с призывом о помощи. И собирались волчьи стаи в том лесу, чтобы помочь братьям.
Но не только волки услышали призыв! Рыжие лисы и пятнистые рыси с кисточками на ушах, могучие Берамо, коих вы, люди, именуете медведями, пришли тоже. Из земель востока примчались семь десятков лесных тигров – прославленных бойцов, повелителей восточной тайги. Из северных снегов пришли четырнадцать Морэймо – грозных родичей Берамо с белым, как снег, мехом. И с западных гор спустился снежный барс.
Под Черной скалой собрался совет народов, чтобы решить – что делать. И пришел на этот совет своих извечных врагов вожак оленей, и так сказал: «Мое стадо не примет участия в битве! Но мы заманим врага туда, куда укажет совет!»
И он сдержал слово.
Подобно неукротимому северному ветру мчались олени, уходя от рыжей орды. Мчались, пока не ворвались в неширокое ущелье между двух гор. А когда орда вошла в ущелье, перед нею стеной встала мощь Северного края: волки и лисы, рыси и тигры, Берамо и Морэймо. И единственный снежный барс.
Никто из степных грабителей не вернулся в степь. Десятки тысяч их трупов остались в том ущелье на радость воронам.
Но дорого далась эта победа народам леса, гор и тундры. Плакали рыси и лисы. Выли волки. И волчицы вскармливали осиротевших маленьких Берамо, чьи родители пали в бою, вместе со своими щенками. И тринадцать волков провожали в родные снега израненного Морэймо – единственного из четырнадцати, кто выжил. И взошел в горы волк, дабы известить вдову и сына о гибели славнейшего из снежных барсов. И полетел сокол на восток, сказать, что никогда тайга не услышит более тигриного рева.
И с тех давних пор ни разу степь не нападала на наши леса. Пусть мы не помним лес, в котором случилась та битва. Пусть мы не помним – когда она случилась? Но мы помним древнюю дружбу. Никогда волк не зарычит на Берамо. Никогда Берамо не поднимет лапу на волка. И только в пору самого страшного голода волк будет охотиться на оленя. И по сей день могучие Берамо называют нас, волчиц, мамами. И чтят нас, как родных матерей!
И мы помним вожака Черные Уши, ценою своей жизни объединившего народы леса, тайги, гор и снежных просторов против общего врага.

Лхорэнно: «Исцели и выпусти на волю…»

–Как вы думаете, что это там? – от нечего делать поинтересовался Лхорэнно у своих спутников, указывая на серое пятнышко, виднеющееся среди сугробов.
–Там? Хм… – неожиданно задумался Векке. – Знаешь, Мастер? Похоже на волка. Только вот что он там делает?
–Поехали, глянем? – предложил Рук.
–Зачем? – заспорил Векке, никогда не соглашающийся с Руком. Об их дурацкой вражде знали все, всех эта вражда смешила, но никакие насмешки не мешали Руку с Векке вдохновенно враждовать. – Если это волк, то он сбежит прежде, чем мы подберемся поближе.
–Посмотрим! – неопределенно обронил Лхорэнно, поворачивая коня. – Все может быть.
Волчица действительно почуяла их заблаговременно, но сбежать даже не попыталась: мертвая пасть держала крепко. Когда Враги вышли из-за кустов, она попыталась встать и зарычать, но сорвалась на крик боли и на мгновение потеряла сознание.
–Надо же! Обеими передними лапами – да в капкан! – с сочувствием пробормотал Векке.
–Да. Не повезло… – не стал спорить Рук.
Лхорэнно подал знак спутникам остановиться, чтобы не пугать пленницу и спрыгнул с седла. Что-то его беспокоило. Что-то неправильное, подозрительное… Что-то такое, чего не должно быть… Что? Снег… Волк… То-есть волчица, конечно… Пока все нормально… Что же? Кровь… Цепочка… Капкан… Стоп! Ах же мать твою направо-налево…
–Твою мать!!! – повторил вслух Лхорэнно.
–Что случилось, Мастер? – удивилось несколько голосов.
–Хромированная сталь, вот что! – со злостью ответил Лхорэнно.
–Какая сталь? – спросил было Рук, но Векке его оборвал:
–Заткнись, Рук! Дай сказать Мастеру.
–Хромированная! Такую сталь не изготовить в вашем мире! Еще лет триста не изготовить!
–Почему? – Профессиональное любопытство оказалось сильнее почтения.
–Не на чем плавить хром и электростанцию пока не изобрели! – рявкнул Лхорэнно.
От его ответа яснее никак не стало, но спрашивать дальше никто не рискнул.

–Надо глянуть… – подумал вслух Андрей и повернулся к спутникам. – Освир! Дай-ка рукавицы на время!
И, получив требуемое, двинулся к волчице.

Враг направился к ней. Убьет – поняла Имера. Она не боялась. Все равно ей не выжить, даже если каким-то чудом она избавится от мертвой пасти: передние лапы сломаны, а без крепких лап волку не выжить.
Убьет! Но Враг не потянул мертвый клык, висящий у него на боку. Вместо этого он встал на колени, сунул руку в толстой рукавице ей в пасть и внимательно осмотрел мертвую пасть. Все это время он что-то ворчал. В его ворчании слышалась угроза и даже нарастающее бешенство, однако волчица чувствовала, что его ярость направлена не на нее.
–Парни! Подержите-ка этот капкан!.. Нет, тут и тут!.. Да, вот так.  И крепче! Попробую открыть…
–А если отогнуть крючок? – предложил кто-то.
–Отогнуть! – мрачно усмехнулся Лхорэнно. – Его хрен отогнешь! Тоже хромирован. …Кто же его поставил тут? И, главное, зачем?.. Этот капкан даже медведю лапу сломает!.. И клейма нет никакого!.. Какой же умелец его сотворил, а?.. Вот бы повидаться!..
Двое Врагов схватили мертвую пасть. А первый Враг осторожно вытащил свой мертвый клык и начал разжимать им челюсти, стискивающие ее лапы. Осторожно. Бережно. И сквозь боль, сквозь ускользающее сознание она почувствовала восхищение: этот Враг был очень силен. Очень! Чтобы разжать стальные челюсти мертвой пасти, требовалась сила Берамо! И этот Враг ею обладал. …Как терпеливо и медленно он разжимает мертвые челюсти!.. Как он спокоен!.. Вожак! Прирожденный вожак!.. Как жаль, что он не волк…
–Все! – выдохнул он, когда щелкнула пружина.
Волчица повалилась в снег без сознания.

Очнулась она от тряски и от ощутимого запаха страха. Лапы были перебинтованы чем-то белым. Сама она оказалась завернута во что-то мягкое и теплое и лежала на спине Еды, на которой обычно Враги ездят. Еда боялась, но покорно бежала вперед, повинуясь Врагу, сидящему в седле.
Не убьют! Если бы хотели – убили бы прямо там. Зачем ее взяли? Не на цепь же посадить?.. Или… Волчица слыхала, что Враги нередко ловят волчиц, чтобы случать их с псами. Она знала Миру – волчицу из соседней стаи, прожившую в плену целых три года, прежде чем ей удалось бежать! И все это время ее спаривали с псами. Она убивала их – ее били до полусмерти, потом лечили и снова спаривали… Ее потомство оказалось куда сильнее и злее всех прочих псов. И более всех остальных псов ненавидели дети Миры волков!
«Пусть! Пусть так! Я все равно сбегу! Пусть бьют – я все равно не встану ни под одного из их кобелей! Мои дети были и всегда будут волками!» – ожесточенно думала волчица, трясясь в седле. Мимо уносилось назад заснеженное поле, копыта Еды раскидывали комья снега, пахло лесом, Едой, Врагами, железом, кожей… И, еле заметно, далеким дымом. Впереди была деревня.
–Векке! Дай знать, если что! – озабоченно говорил Лхорэнно, когда лошади перешли на шаг за околи-цей деревни.
–Не беспокойтесь, Мастер! Все будет в порядке. Я сделаю по вашему слову: исцелю и отпущу. Я умею лечить собак, так что и с ней проблем не появится.
–А что с переломами будешь делать?
Векке улыбнулся.
–Знаете, Мастер? Когда я год назад руку сломал, старая Арвила дала мне туес с мазью от переломов. Поверите ли? За две недели кость срослась. Остатки мази я на ледник положил на всякий случай: не ровен час – пригодится. Вот и пригодилось.
–Ну, лады! – кивнул Лхорэнно. – Оставайся дома до поры до времени. Когда больная окрепнет – пошли весточку. Может, мы ее в город переправим? А то далековато ты от моей кузни будешь!
–Хорошо бы! – с надеждой поддержал учителя Векке.

Волчица была уверена, что ее запрут в клетке или загоне. Но ее внесли в дом и положили на коврик возле печки. Перед ней стояла миска с водой. Враг, который освободил ее из мертвой пасти, выпил воды, поговорил с другим Врагом, присел рядом с ней, зачем-то ее погладил по спине, почесал за ушами… Это было непонятно, но невообразимо приятно! И даже боль куда-то ушла.
Будь что будет! Пока ей ничего не грозит. Ей тепло. Ей хорошо. Можно расслабиться и вздремнуть. О, могучие предки мои! Как же спать хочется!

Когда она проснулась, Врагов уже не было. В окошко лились солнечные лучи, освещая логово Врага.
«Какие нелепые у Врагов обычаи! Что это за логово, которое любой найти может? Зачем дыры для света в нем делать?» – лениво подумала Имера, привычно потягивая носом. Запахов было много: пахло Врагами, разнообразной Едой, деревом, дымом, металлом, кожей, шкурами. И псами.
Хотелось есть.
Распахнулась дверь. В логово вошел Враг. Увидев ее, он оскалился и что-то негромко зарычал, вышел вновь и, несколько мгновений спустя, вернулся с мисочкой, от которой очень вкусно пахло.
–А! Проснулась? – обрадовался Векке. – Ну и хорошо. Есть, поди, хочешь? Сейчас, у меня все готово…
Он принес миску с похлебкой, оставшейся со вчерашнего дня и поставил перед волчицей.
–Кушай! Волка, конечно, ноги кормят, но пока тебе придется моими ногами обходиться…
Имера попробовала на всякий случай укусить Врага – не смогла. Попробовала зарычать – но получился щенячий скулеж. От огорчения и стыда волчица уткнула морду в перевязанные лапы, от которых противно пахло, и замерла. Она была уверена, что Враг рассердится и ударит ее.
Враг рассмеялся.
–Кусаешься? – весело спросил Векке. – Это хорошо! Главное – не падать духом. Давай, ешь! …Не хочешь? Ну и зря. Смотри – отберу и слопаю сам!
Странный Враг был доволен, что она пыталась его укусить! И он не был доволен, что она не ест. Это Имера понимала, хоть и не разобрала ни единого слова.

Проходили дни. Враг кормил ее, смазывал лапы какой-то мазью, перевязывал их и привязывал к ним палки. От этого Имера не могла ими пошевелить и даже не чувствовала их. Зато лапы не очень болели. Враг жил один, никто к нему не приходил, да и он от логова не отходил. Только гремел целыми днями где-то рядом, откуда пахло дымом, огнем, металлом. Он и сам пах дымом и металлом. Поначалу это очень раздражало Имеру: с молоком матери впитала она страх перед этими запахами – запахами смерти. Но Враг, который ее лечил, не желал ей зла. И она привыкла.
Умерла луна, родилась новая. Лапы стали нестерпимо чесаться. Имера рвала повязки, Враг терпеливо их менял, а когда ему это занятие окончательно надоело, просто завязал ей морду.
Обиженная волчица уткнула плененную морду в перевязанные лапы и отказалась реагировать на Врага, который ее лечил. Зато она начала скучать по Врагу, который ее спас.

Волчица быстро поправлялась. Векке планировал через неделю снять лубки и начать учить волчицу ходить. Он привык к ней. За долгие годы одиночества ему было внове видеть в своем доме кого-то еще. Они с волчицей уживались на редкость гармонично. Если поначалу Векке пытался воспринимать ее, как собаку, и это заставляло его нервничать, поскольку что-то неуловимое все-таки отличает волка от собаки, даже раненного и лежащего пластом. Но как только он начал видеть в своей зубастой хвостатой пациентке просто волчицу, как все встало на свои места: к свободному по праву рождения зверю легко и просто относиться, как к равному себе. Куда проще, чем к собаке. И не важно – человек или волк? Друг или враг? Будущее темно и неопределенно, и значение имеет только тот миг, в котором ты сейчас живешь. И все. …В этом миге и Векке и волчице было хорошо вдвоем. Хорошо даже несмотря на то, что она хандрила после того, как Векке вынужден был замотать ей морду, чтобы упрямая, как все женщины, больная не пыталась содрать повязки.
Векке планировал… Пора было возвращаться в столицу, чтобы наверстать упущенное время. За эти недели ребята ушли далеко вперед. Мастер, наверно, уже учит их легировать сталь или опять умчался в горы, на поиски месторождений железа или марганца… Еще пара недель, и волчица встанет на лапы, окрепнет. И он ее отвезет в лес, на волю…
Но слишком ненавидели и боялись его односельчане волков.

Однажды Имера почуяла Врагов во дворе. И вспышкой радости мелькнула мысль, что вернулся Враг, который ее спас. Но тут же она поняла, что ошиблась. Это были чужие Враги. Враг, который ее лечил, тоже их почуял, помрачнел, тревожно глянул в окно и вышел. Имера вслушивалась в голоса, доносившиеся с крыльца. 
Там начиналась ссора. Все рычали. И впервые она начала разбирать отдельные слова: волк… наведет стаю… убить… опасно… один… много… хуже будет…
Враг, который ее лечил, яростно рычал в ответ: мой дом… хозяин… Мастер… приказ… власть… мое право… меч!
Векке стоял на крыльце, держа в опущенной руке топор. Он чувствовал, что толпа еще не готова к нападению, что каждый еще слишком боится за свою жизнь. Сейчас они уйдут, разойдутся по домам, будут думать. О чем? Векке хорошо их знал, и поэтому очень сомневался, что его односельчане надумают что-нибудь путное. Скоро, очень скоро они сообразят, что их много, и если навалиться разом, то он не успеет ничего сделать. На крайний же случай можно и красного петуха пустить! Очень скоро они подавят чувство стыда за свой страх злобой и яростью… Векке спокойно и уверенно стоял на крыльце, с легкой усмешкой обводя толпу взглядом.
Враг, который ее лечил, вернулся. Имера чуяла, как Враги, ворча что-то, уходят. Но довольным Враг, который ее лечил, не был. В его глазах стояла тревога. Он перевязал ей лапы, внимательнее обычного их рассмотрев, недовольно оскалился и проворчал что-то невнятное. На взгляд Имеры все было прекрасно: кости срослись, и очень скоро она сможет встать на лапы. Чего же опасается Враг, который ее лечил?
Волчица насторожила уши, прислушалась и принюхалась. Все было тихо, но что-то не давало ей покоя. Так бывает. Особенно у щенных волчиц, когда ничто не предвещает беды, и только материнское чувство подкидывает тебя вверх, напрягает мышцы и оттягивает назад губы. Имера вспомнила, что вожак всегда прислушивается к щенным волчицам, доверяя им куда больше, чем даже собственному чутью.
–Эх, девочка! – вздохнул Векке, глядя на свою пациентку. – Вытащили мы тебя из капкана только для того, видать, чтобы в новый капкан посадить! Сейчас они вернутся… Эх! Кабы ты бегать могла! Тогда я б тебя выпустил прямо сейчас… Сейчас вернутся…
Что-то тихо рычал Враг, который ее лечил. Он был понур, как голодный волк на исходе зимы. Но вдруг он поднял голову и Имера чуть не оскалилась в ответ на сверкнувшие его глаза.
–Ладно! Если они думают, что легко тебя возьмут, то они ошибаются! Мы с тобой не выживем, серая, но и этих сильно поубавится! Не зря же Воин учил меня мечом владеть!
…Опять крики за окном. И Враг, который ее лечил, вскочил, сорвал со стены мертвый клык и вышел вон.
Со двора пахло кровью, ненавистью и страхом, оттуда слышались крики, хрип, стоны, яростный рев… Имера попробовала встать. Лапы не держали, и она опять упала.
«И все-таки я встану!!! Любой ценой встану! – яростно думала волчица. – Он же там один, и сражается он за меня! Он – Вра…»
Имера поймала себя на мысли, что не может уже называть его так! В волчьем языке люди обозначались словом «Враг», и других слов не было. Но нельзя же называть врагом того, кто защищает твою жизнь от твоих врагов! А как?
И тогда Имера припомнила древнюю волчью поговорку: «Враг, сражающийся рядом с тобой – твой друг. Враг, сражающийся над твоим мертвым телом – твой брат!» Она еще жива, но жива она до тех пор, пока в силах держать свой мертвый клык ее Брат, который ее лечил. И да будет он братом! И если могучим предкам будет угодно, она сможет объявить стае:
«Слушай, стая! Отныне и навсегда Он – мой брат! Мое чутье поведет его в лесу.  Мои клыки – помощь ему в бою. Да знают его враги – я стою на их тропе! Он – мой брат!»
Но сейчас она должна быть с ним! Ведь клятва, даже не сказанная вслух – все равно клятва! И если она не может идти, то поползет. Не так уж и далеко до двери…
Ползти оказалось очень больно. Боль терзала ее, рвала на части. Она почти ничего не видела, отказало чутье. Она теряла сознание, приходила в себя и снова ползла. На миг ей показалось, что она услыхала оглохшими ушами стук копыт, что к звону мертвого клыка добавились другие… Ей показалось. Просто показалось. Она ползла.
Вот она – дверь. Теперь надо набраться сил и толкнуть ее. Встать и толкнуть… Еще раз!.. Еще раз!!!
Дверь распахнулась. На пороге стояли они оба, убирая в ножны мертвые клыки – Брат, который ее лечил и Брат, который ее спас. А за ними вся их стая – все четырнадцать человек.

И опять она лежала на коврике возле печки. Ей было тепло. Ей было хорошо. И боль куда-то ушла. Люди сидели за столом и ели…
–Спой что-нибудь, Мастер! – попросил Рук.
Андрей неохотно взял гитару.
–Что же вам спеть?
–Что хочешь.
Андрей обвел взглядом горницу, задержал его на волчице…
–Ладно. Слушайте. – И запел.

Словно бритва, рассвет полоснул по глазам,
Отворились курки, как волшебный сезам,
Появились стрелки, на помине легки,
И взлетели стрекозы с протухшей реки,
И потеха пошла в две руки, в две руки.
Мы легли на живот и убрали клыки.
Даже тот, даже тот, кто нырял под флажки,
Чуял волчьи ямы подушками лап,
Тот, кого даже пуля догнать не могла б,
Тоже в страхе взопрел, и прилег, и ослаб!

Чтобы Жизнь улыбалась волкам? Не слыхал.
Зря мы любим ее – однолюбы.
Вот у Смерти – красивый, широкий оскал
И здоровые, крепкие зубы.

Он пел, и его спутники внимательно слушали необычную песню. Они не все понимали, но это не мешало им. И волчица у печки насторожила уши. Она не знала, что песня – в ее честь. В честь покалеченной волчицы со сломанными передними лапами, впервые от сотворения Мира сумевшей разглядеть в извечном заклятом враге – друга, и попытавшейся подняться на лапы и пройти  десять таких мучительных шагов до двери, чтобы встать рядом с ним в неравном бою с его же сородичами.
Эта песня была в честь волчицы, впервые поверившей Человеку.

Мы ползли, по-собачьи хвосты подобрав,
К небесам удивленные морды задрав.
Или с неба возмездье на нас пролилось?
Или света конец? Иль в мозгах перекос?
Только били нас в рост из железных стрекоз.
Кровью вымокли мы под свинцовым дождем,
И смирились, решив: все равно не уйдем.
Животами горячими плавили снег.
Эту бойню затеял не бог – Человек.
Улетающих – влет. Убегающих – в бег.

Он пел. Пел одну из лучших, на его взгляд, песен Высоцкого. И, замерев, затаив дыхание, слушала его волчица.

К лесу! Там хоть немногих из вас сберегу!
К лесу, волки! Труднее убить на бегу!
Уносите же ноги, спасайте щенков!
Я мечусь на глазах полупьяных стрелков,
И скликаю заблудшие души волков.
Те, кто жив, затаились на том берегу.
Что могу я один? Ничего не могу.
Отказали глаза. Притупилось чутье.
Где вы, волки – былое лесное зверье?
Где же ты, желтоглазое племя мое?

На глазах волчицы были слезы. И хотелось завыть…
Вот так же когда-то метался на том, другом берегу реки ее отец – вожак их стаи. Он вырывался из кольца псов, тут же попадая в новое кольцо. Он старался даже не убивать – калечить. Чтобы уцелевшие псы не посмели взять след уходящей стаи. А там, вдали, спешили к берегу Враги, вооруженные топорами и копьями. И она – трехмесячный щенок – стояла и смотрела. Смотрела, несмотря на приказ отца, на повелительный зов мамы!
Зубы бабушки подхватили ее и подняли вверх. Бабушка выпрямилась и замерла на мгновение. И маленькая Имера смотрела в это долгое мгновение, как мама метнулась в воду и поплыла обратно на тот, смертельный берег реки. Не затем, чтобы помочь! Не затем, чтобы спасти! Просто для того, чтобы он не был один в последнем своем бою.
Потом бабушка повернулась и побежала прочь. Она бежала спокойно, как всегда. И только слишком сильно стиснутые зубы выдавали ее чувства. Имере было больно. Из разорванной шкуры начала течь кровь, и тогда бабушка опомнилась и ослабила хватку. Но Имера была благодарна бабушке за эту боль. За эту маленькую ничтожную боль, помогающую приглушить невыносимую взрослую боль в душе…
С тех пор Имера никогда не видела своих родителей.

Брат, который ее спас, умолк. Он встал, подошел к ней и мягко и ласково зарычал. И впервые в жизни Имера поняла каждое его слово.
–Тебе грустно? Я напомнил тебе о чем-то плохом?.. Прости, серая сестра!.. Я рад, что срослись кости. Векке говорит, что через две недели ты сможешь ходить. А когда окрепнешь, я отвезу тебя в лес. Только здесь тебе оставаться нельзя. Если ты не возражаешь, я заберу тебя в город, в мой дом. Там ты будешь в безопасности.
Так Имере захотелось ответить ему по-человечески! Так хотелось показать, что она уже не только понимает человеческий язык, но и сама умеет немножко говорить! Но она не посмела. Только потянулась и по-собачьи лизнула его в лицо. А он погладил ее по спине, почесал за ухом. И Имера впервые не посчитала такие собачьи нежности унизительными.

Отряд выехал из деревни ввечеру и скакал всю ночь. Лхорэнно не собирался ждать утра, планируя уже к восходу солнца вернуться домой.
И вновь Имера ехала на спине Еды, вновь Еда боялась ее. Теперь волчица с интересом разглядывала лес, который впервые видела в столь необычном ракурсе. Уходили куда-то назад заснеженные поляны, окоченевшие от холода деревья, хрустел снег под копытами Еды и откуда-то опять пахло человеческим логовом. Проезжая через деревни, Имера наслаждалась изумленными взглядами местных Врагов, паническим лаем их псов и испуганными воплями их Еды в хлевах и курятниках. В другое время она бы чувствовала опасность, но теперь отступил даже всосанный с молоком матери инстинкт: с ней был ее Брат, спасший ее и вся его стая.
Начинало светать. Лес расступался, открывая огромное поле. И впереди Имера увидела и почуяла новое поселение. Оно было окружено высокой бревенчатой стеной, куда более высокой и прочной, чем стена, окружавшая деревню, где жил Брат, лечивший ее. И это поселение было намного больше, чем деревня. Наверное, это и есть город? – подумала волчица. Почему она не боится? Ведь там – Враги! Почему она так верит своим братьям? Что с ней? И почему это, интересно, она чует, что ей ничего не грозит там, в городе?.. И откуда это ощущение смерти, идущей по пятам? Неотвратимой и могучей смерти, ищущей не ее? Почему ей так не хочется, чтобы Брат, который ее спас, снова ее покинул?
«Не надо, брат! – думала волчица. – Я еще пригожусь тебе! Пусть незримые клыки Смерти, преследующей тебя, способны обратить в прах горы и лес, высушить реки и озера! Пусть алый глаз этой Смерти видит сквозь каменную толщу! Пусть! Мои клыки лишь на миг задержат врага, равного которому еще не видел мир. А ведь миг – это порой так много! И так много решает порой миг!»

Всадники въехали в ворота под приветствия караульных, проскакали по пробуждающейся улице и остановились на маленькой площади перед новым, недавно поставленным  домом. И, словно по команде, площадь заполнилась людьми. Имера опять оглохла и ослепла от моря запахов. Где же ее братья? Она начала вертеть головой.
А! Вот Брат, который ее лечил! Он говорит с другим Вра… Нет, с другим Человеком, от которого тоже пахнет дымом, огнем и металлом. Они смеются. Им хорошо. Где Брат, который ее спас?
Вот он! А рядом с ним…
Волчица обмерла. Какой высокий человек! Какой сильный! Тоже вожак! И как в одной стае может быть два вожака?.. И его взгляд! Он спокойно и доброжелательно глядит на нее, как на равную. Не как человек на зверя! Как боец на бойца, как волк на волчицу, как не-враг на не-врага! И в его взгляде, в его осанке, в его повадках чуется что-то волчье! И пусть ее глаза и нос говорят ей, что это – Человек! Ее интуиция, без которой волку – смерть, говорит ей, что перед ней – волк, самый могучий, самый умный из волков.
И еще она чуяла, что этот удивительный волкочеловек – не враг ей! И что незримая смерть рыщет и по его следам тоже!
Рядом с ними стояла человеческая женщина. Невысокая и худенькая, но сильная и опасная, чем-то тоже похожая на волчицу. Имере хотелось заскулить…
«Ее взгляд… И нежность, безмерная нежность… Почему? Откуда в человеке такая нежность к волку?.. И что же со мной?.. Почему я чувствую себя щенком? Я – взрослая волчица, не раз рожавшая щенков?»
Ей хотелось заскулить. Потому, что эта женщина была мамой. Потому, что в ее взгляде кроме любви и нежности легко читалась неотвратимая смерть тому, кто осмелится угрожать ей – Имере. В ее взгляде было все то, что отличает мать от любых прочих сук. И все это было для нее – Имеры.
Дашка подошла к Андрюхиному коню и погладила волчицу.
–Ну, здравствуй, сестренка! Вот и свиделись. Андрей столько мне про тебя рассказывал! Пойдем в дом, отдохнешь с дороги!
И Дашка сняла Имеру со спины коня, отчего конь почти по-человечески вздохнул, и понесла в дом.
–Дашка! Ты опять? Зачем ты ее ухватила?
–Ничего! Своя ноша не тянет.
«Опусти меня, мама! – взорвалось в голове Имеры. – Я сама доползу. Опусти меня, тебе же нельзя!»
–Ты чего? – с легкой обидой спросила Дашка. – Чего ворочаешься?
«Чего, чего? Беременна ты, вот чего! От тебя так пахнет беременностью, что дышать нечем! Только люди способны иметь нос и ничего им не чуять! Опусти меня, мама. Нельзя тебе тяжести поднимать!.. Эх, сказать бы ей!.. Боюсь… Ладно, неси меня в дом, только поскорее!» 
Ну вот! Тоже горячая печка, тоже коврик… Имера опять дома.

Как только раненная волчица появилась в их доме, Дашка назначила себя главным врачом импровизированной больницы и принялась ухаживать за больной. Ей, конечно, не хватало знаний и опыта, но зато она неплохо разбиралась в травах, по наитию определяя те, которые помогут волчице. Старая Арвила помогала ей, чем могла. Дашку поначалу смущало, что ведьма, умеющая и знающая неизмеримо больше нее, всего лишь помогает ей. Но старуха, стоило Дашке заикнуться об этом, сказала, как отрезала:
–Все правильно, Дашка! Ты пока не понимаешь, но все правильно.

Через неделю волчица впервые встала и прошлась по комнате. Дашка была счастлива. Лхорэнно решил, что его крестница родилась второй раз. Геральт умчался на охоту и привез имениннице зайца. Имера сожрала половину угощения, а вторую подарила Дашке. Дашка была очень тронута. Она немедленно ободрала остатки шкуры, сполоснула мясо и, обмазав его жиром, сунула в горшок и поставила в печь – запекаться. А Имера потом догрызала кости.
На следующий день Имера уволокла коврик в сени и обосновалась там. Дашка вознамерилась, было, вернуть пациентку в дом, но Арвила отсоветовала. Вообще, между волчицей и ведьмой возникла какая-то связь. Дашке казалось, что они даже разговаривают, причем Арвила рычит по-волчьи. Не то, чтобы это удивляло Дашку: ведьма знала многое. Но неожиданно для себя Дашка обнаружила, что ревнует! Ужас! Кошмар!

Брата, который ее спас, звали на самом деле Лхорэнно. И еще – Андрей. Это имя было выговаривать куда проще, однако имя – Лхорэнно – было более правильным. А его брата звали Геральтом или еще Витьком, но вот это имя Имера выговорить не могла. Она тайком целый час тренировалась говорить: «Витек», но не преуспела. Когда ее за этим занятием застала Арвила, она усмехнулась и проворчала на прекрасном волчьем языке: «Брось, Имера! Это слово ты выговоришь, когда у тебя перья вырастут! Не мучайся. Называй его Геральтом!»
Мама Дашка заботилась о ней, мыла и кормила, перевязывала лапы и водила гулять во двор. Имера быстро обнаружила, что у Дашки есть своя стая, состоявшая из совсем юных девчонок. Дашка их учила владеть мертвым клыком, а также уму-разуму.
Дашка порой удивлялась своим отношениям с волчицей. Она не понимала, откуда в ней взялись столь неисчерпаемые запасы нежности. Но она была уверена, что волчица понимает ее, понимает каждое слово. И знает, что Дашка беременна. Не зря же волчица каждое утро тщательно обнюхивала, а когда удавалось, и вылизывала Дашкин живот! Дашка только следила, чтобы ее друзья не застукали их за этим занятием. Ар-вила смеялась и говорила, что Дашка может гордиться тем, что у нее единственный в мире хвостатый и клыкастый гинеколог!

Имера давно обратила внимание на крышу соседского курятника. На нее можно было забраться и проникнуть внутрь. Ах, как оттуда пахло! И однажды она не выдержала. И устроила бойню.
На дикие вопли убиваемой Еды примчался Геральт, опередив даже хозяйку. Имера, увидев его, бросила недоеденную курицу и поджала уши: ей показалось, что Геральт ее сейчас убьет. Она слишком хорошо знала, что Враги делают за такое! Ну зачем она влезла в курятник? Ей хватало еды… Привычки волчьи!
Но Геральт только усмехнулся, обернулся к перепуганной и расстроенной хозяйке и протянул ей горсть серебра, заметив философски: «Как волка ни корми, а он все равно в лес смотрит!.. Возьмите за беспокойство, хозяйка! Простите ее, она же дикая!»
Хозяйка посмотрела на деньги и нерешительно сказала:
–Тут много!
–А я за следующий раз тоже плачу.
–За какой раз? – не поняла хозяйка.
–Ну, она же еще раз залезет!
–Пусть лезет! – засмеялась хозяйка. – Тогда я лучшую несушку и петуха в дом заберу.
Инцидент был исчерпан. Геральт собрал убитых Имерой кур и мирно предложил:
–Пошли, охотница! Я помогу донести добычу.

И настал день, которого так ждала Имера. Она была здорова. Она уже носилась по двору, вознаграждая себя за недели лежки. И теперь ее везли в лес.
Еда по привычке боялась, но Имера чувствовала, что Еда успела привыкнуть к ее запаху. Опять она проезжала деревни, опять испуганно кудахтала, мычала и блеяла разнообразная Еда в хлевах и курятниках, ожесточенно лаяли псы и косились Враги на нее, сидящую на спине коня. Она гордо смотрела на них и скалила зубы. И все-таки ей было грустно: ей было жаль расставаться с этими людьми. Людьми, но не врагами.

На опушке леса Лхорэнно снял ее с седла и сказал:
–Все, серая сестра! Ты свободна.
Волчица обошла каждого из них, посмотрела в глаза… И опять не решилась заговорить. Только подумала:
«Берегите себя, братья! И ты, мама, береги себя! Удачных тебе родов. Будьте настороже – слишком могуч ваш враг. Зовите меня, если будет нужда! Я приду. Даже если не позовете – все равно приду! Ваша битва станет моей битвой, ваш враг – моим врагом… А, может, он всегда был моим врагом?.. Знайте же, братья мои и ты, мама! В лесу у вас есть друг! И мои дети будут вам братьями и сестрами. Я сказала!»
Чуть заметно вздрогнул мир. В панике взвились в небо птицы. И насторожились волки и Берамо. И где-то там, в городе, замерла старая Арвила, сжимая в руке посох. Ведь клятва, даже не произнесенная вслух, остается клятвой!

Замечательный рассказ.