Акунин Б. Инь и Янь: Черная версия: Белая версия. – М., 2006.– 176с.

Книга-перевертыш, и не первая у Акунина. До этого читатель успел познакомиться с авторскими версиями «Чайки» и «Гамлета», теперь нас ожидает еще одно оригинальное авторское произведение. К самому сочинителю относиться можно всяко по-разному, но его книжки рука с полки берет со всей бодростью: с одной стороны, читателя ожидает томление сопричастностью к задорно закрученному сюжету с претензией на неоднозначность, с другой, энергия авторской удачливости стреножит самого читателя. Эраст Петрович Фандорин, как всегда, жив, почти здоров и при исполнении. (И ничего страшного, что он почти одних лет со своим потомком Дорном из «Чайки».) На сей раз он освещает нам и обитателям усадьбы Сигизмунда Борецкого загадку таинственного двустороннего веера. Махнешь черной стороной наружу, тебе добра прибудет, а миру убудет; махнешь белой стороной, миру будет лучше, тебе шиш.
Само действо можно обозначить как детективные пляски вокруг веера; при этом по сути версия белая от версии черной мало чем различается. Автор же, похоже, отвел читателю роль кролика в руках естествоиспытателя: вот сиди и думай, то ли это лучший из миров, то либо лично тебе не повезло в ходе эксперимента.
И вообще, а вдруг кто и махал таким веером вполне себе наяву? Вопросы, вопросы…
Тем не менее, не может не восхищать предприимчивость автора: как сказано в издательской аннотации, «пьеса была написана автором специально для режиссера Алексея Бородина (Российский академический молодежный театр). Не бойтесь не попасть на спектакль, книжки хватит всем. Тираж шедевра составил 70 тыс. экземпляров.

Кутзее Дж. М. Медленный человек: Роман / Пер. с англ.Е.Фрадкиной. – Спб.: Амфора, 2006.–335с.

Действительно медленный. И автор, и герой, и роман. Опять про инвалида; но в данном случае оправданием может служить то, что надо было ввести в повествование сиделку, а при эдакой интровертности героя только серьезное потрясение могло, что называется, составить партию. Да еще надо, чтоб сиделка была из Хорватии. Конечно же, обремененная семьей, проблемами и работой не по специальности. Разумеется, без фантомных болей, травм физических и страданий моральных обойтись не могло. Дозволителен ли роман сиделки и ее подопечного, односторонний и до крайности целомудренный? Дабы поразить читателя своей оригинальностью, автор сделал нестандартный ход: на сей раз в роман он поселил также и повествовательницу прям в квартиру главного героя. В самом житейском смысле слова. И действие сбивается как одеяло после беспокойной ночи. Почему-то писательница получилась живее угрюмого героя и почти картонной, полуфольклорной героини любовной линии повествования. Что можно сказать? Безусловно, неизведанное манит, но и пугает одновременно. Это я про хорватку говорю. Ну и нас с вами в какой-то степени касается это. Знаете, какое общее отношение к нам южноафриканского лауреата Нобелевки? Вроде как к разбойникам из советского мультика про «Бременских музыкантов»: очевидно, что они просто излучают отрицательное обаяние. Ну и жаль их немного, конечно.

Елинек Э. Дети мертвых: Роман / Пер. с нем.Т.Набатниковой.– Спб: «Амфора», 2006.– 622с

За волшебную игру с немецким языком, за легкопись автору прощаешь и мрачность, и навязчивость повторов в описании посмертных покоев вполне себе современного царства Аида, в Альпах.
Скольжение восхитительнее горнолыжных экзерсисов, поверхность повествования яснее снега после метели.
Она сама полагает книгу своим главным произведением. И неслучайно роман был удостоен Нобелевки за 2004г.
Елинек восхитительно использует грехи коллег современников: перерисовать историю и/или придумать посмертное существование, в котором у героев в свою очередь опять и снова возникнут варианты. В отличие от произведений посредственных, читатель в «Детях мертвых» никогда не угадает ни прихотливого русла сюжетной реки, ни мелодии, ведущей это повествование.
Словом, ему будет чем подзаняться.
Тем более всех троих бывших живых, а ныне бытующих не здесь и не там – спортсмена, студентку и служащую – ведут под руки в мир живых проклятья века, черный юмор, непокой при вечном покое и не сознаваемый, но желанный ужас покинутого ими бытия.
Перефразируя другую современницу, можно сказать и так: посмотрим, доберутся ли они до света.
Никогда ничего нельзя знать наверняка. И Еллинек вполне с нами солидарна.