Со страницы автора на
"Плато холодного ветра"___
Живёт на свете девочка, зовут её Саша. Или Варья. Ничем особенно не примечательна, разве что волосы рыжие да глаза, говорят, тоже - но это ведь ничего особенного на самом деле. Просто ей всегда хотелось быть как мама и Пеппи Длинный Чулок. В детстве она гоняла с мальчишками в футбол, падала с деревьев и очень любила сладкое, потом подросла, закончила школу, так и не дотянув до серебряной медали, в чём были повинны исключительно физика с химией...Поступила в институт, с удовольствием там училась и почти уже получила на руки диплом лингвиста-переводчика. Всё это время она продолжала неумело рисовать, фотографировать, петь и писать стихи, постепенно научилась неплохо танцевать, стала путешествовать, продолжает иногда падать с деревьев, лепить снежки, пускать бумажные кораблики по весенним ручьям, собирать каштаны по осени, сама не зная, зачем, и совсем перестала играть в футбол. Она учит кого-то английскому языку, вяжет разноцветные несуразности и иногда играет на гитаре. А ещё она пишет сказки. Не плохие и не хорошие - ровно такие, чтобы кто-то улыбнулся, чтобы кому-то стало чуточку теплее и светлее, а может быть, немного чётче увиделась та или другая ниточка чьей-то жизни. Среди этих сказок про всё на свете есть цикл историй про Академию Магии, про добро, которое, если очень захочет, высмеет всё дурное на свете. Потому что оно бывает смешным, неловким, ярким, наивным и очень любит этот мир. Очень-очень.
_______
http://www.taiellor.ru/varya-text/son_na_kryshe.htmlСон, который живет на крыше
На стеклянную крышу мерно падали капли дождя, выстукивая им одним понятную мелодию, а из глубины зала, там, где пыхтела чайником и улыбалась свежими пирожными кухня, доносились головокружительные запахи корицы, ванили и шоколада.
Она написала это кафе около года назад. Ей было тогда ужасно одиноко и тоскливо, и больше всего на свете хотелось тепла и высоты – вот и получилось, что крохотный, очень уютный зал на десять столиков угнездился на последнем этаже кирпичной девятиэтажки. Дом стоял почти на краю обрыва, резко уходившего вниз к речному берегу, из его окон была видна чуть ли не половина городских крыш. Вдоль стен по всему залу тянулись полки и стеллажи, и на них, если приглядеться, можно было обнаружить всё, что угодно – книги, музыкальные инструменты, чётки, амулеты, карты, вазы с цветами и без, свечи, чьи-то заметки в блокнотах, зарисовки, колокольчики и даже просто мысли, уютно устроившиеся в расписанных подсвечниках…Столики тоже гнездились у стен, а ровно посередине зала было разгорожено небольшое пространство, с которого, если поднять голову, смеялось небо: то ли часть крыши, заменённая на стекло, то ли просто необыкновенно большое мансардное окно – просто слишком хорошо, чтобы задаваться дурацкими вопросами…
Лесса улыбнулась, отхлебнула своего любимого чая с васильками и шиповником и невольно вспомнила, как однажды совершенно случайно увидела на фонарном столбе объявление – зелёные буквы на бежевом листе: новое кафе «Сон, который живёт на крыше» приглашает посетителей. Она тогда удивлённо сорвала бумажку с адресом, сама не зная, зачем, просто из-за названия, наверно, и совершенно не собиралась посещать таинственное заведение. Но как-то, совершенно не зная, куда деваться, в отчаянии искала что-то в карманах и почти сразу наткнулась на бежевую полоску – улица, дом, этаж. Девятый. Это было именно то, что нужно – кафе на верхотуре, место, где можно оторваться от земли и от неуёмных глупостей, забредающих в лохматую голову.... Девушка узнала его с порога – это было то самое кафе из её сказки, точь-в-точь, как будто кто-то методично сверялся с текстом, расставляя книги на полках и раскладывая по столикам блокнотики, в которые посетители могли записывать странные истории, приходящие им в голову на этой крыше, а потом уносить их с собой или же оставлять на стеллажах, пополняя коллекцию.
Когда она рассказывала об этом, мало кто удерживался от снисходительной улыбки – мол, что за ерунду говоришь: написала кафе! Просто кто-то прочитал твою сказку и подумал, что идея и правда неплохая – таких же чокнутых, как ты, в городе немало, так что заведение наверняка будет пользоваться спросом. Ещё и на рекламе сэкономили – кафе из сказки, ещё бы! А ты, глупая, думаешь: написала. Все вы, писатели-сказочники, такие – мните, будто вокруг вас вращается мироздание…Услышав это в первый раз, Лесса только поморщилась, во второй – удивилась, в пятый – расстроилась, а после десятого и вовсе зареклась кому-то рассказывать о том, как сбываются её сказки. Тем более что сбывались они и правда странно: то, чего хотелось больше всего на свете, вот сейчас, сию же секунду, могло придти через месяц или год, а чаще всего не приходило вовсе, или приходило, но изменившись почти до неузнаваемости. Бывало, она встречала на улицах людей, похожих на тех, что ей снятся, а потом появляются на бумаге чернильно-буквенными портретами задорно-обыденных чудес, или находила на подоконнике свечи, которых вечером совершенно точно не было – они пахли апельсинами и всегда чуточку дымили снежно-белым…И всё бы хорошо, только вот порой она начинала верить им, людям, отрицающим чудеса и сказки. Ей говорили, что она попусту тратит время, что глупо это – марать бумагу и думать, что от этого хоть что-нибудь изменится, что лучше пойти в детский дом и помочь там, чем умеешь. Она и пошла, и помогла, чем умела – играла с детьми, вязала им одежду...и рассказывала сказки. А дети слушали внимательно, тихонечко прислонившись друг к другу, и понимали что-то своё – она подозревала, что это «своё» было куда вернее, чем всё, что она могла придумать за всю свою образованную, взрослую жизнь – а потом воспитательницы возмущённо показывали Лессе портреты добрых драконов, сцены спасения оных от капризных принцесс и ещё много-много всего, говоря, что, мол, нечего морочить детям головы всякими глупостями – это неправильно, жестоко и совершенно непедагогично, в конце концов. Только вот не была она педагогом – она была сказочником и ничего не могла бы с этим поделать, даже если бы хотела, хотя в графу «профессия» это простое слово почему-то упорно вписываться не желало.
И вот она в очередной раз, устав от тоски и холода, сидела за дальним столиком в написанном ею же кафе, пила травяной чай и задумчиво выводила в блокноте строчку за строчкой, совершенно позабыв, что «толку от вас, писателей, ну никакого – только и умеете, что ерунду выдумывать и головы морочить» и даже про «бесполезную вашу жизнь». Иногда она страшно уставала верить сама в себя, думала, что и правда глупости всё это и пользы от неё ни на грош…А ведь, чтобы чудеса сбывались, очень нужно, чтобы в них кто-нибудь верил, да и сказочникам тоже – очень-очень нужно, чтобы в них верили, иначе однажды утром они просто растворятся в густом тумане и исчезнут насовсем, оставив после себя того же человека, с теми же волосами, тем же голосом и той же походкой, только глаза его перестанут отражать ясное небо даже в самые хмурые дни, а из карманов и рюкзаков исчезнут бесконечные блокноты и огрызки карандашей, и цветные мелки и даже – о ужас! – мыльные пузыри…И ровно когда Лесса, думая обо всём этом, была готова не по-сказочному, а совершенно по-настоящему расплакаться, её за плечо трогала очередная история, в которой чудеса мешались с бумажными салфетками и вязальными крючками, а земляничные бантики обязательно снились к солнечному утру…И она увлечённо покрывала листы блокнота косыми строчками, а потом переписывала сказку в тетрадку, которую всегда носила с собой, а блокнот возвращала на ближайшую полку, чтобы в следующий раз в порыве вдохновения схватить другой, а может тот же самый, и поселить в этом удивительном месте ещё одну волшебную историю. Просто так правильно, вот и всё.
Лесса как раз поставила последнюю точку в сегодняшней сказке и хотела было позвать улыбчивую официантку, чтобы попросить ещё чайничек и вооон то пирожное, которое уже второй час так заманчиво смотрит на неё с витрины…Заливисто рассмеялся дверной колокольчик, пропуская в зал гулкие шаги и их обладателя – человека в коричневой фетровой шляпе и радужном шарфе. На его плече звенел нашитыми бубенчиками потрёпанный рюкзак, а на левой штанине старых джинсов было вышито солнце…
- Можно прочитать? – он отодвинул соседний с Лессой стул и уверенно потянулся за блокнотом.
Сказочница невозмутимо кивнула. В этом кафе не было нужды знать человека, чтобы делиться с ним всем на свете – неправильные люди сюда просто не приходили, таково уж было свойство бежевых клочков бумаги, только в особенных случаях появляющихся на фонарных столбах…
Официантка принесла заказанный чайник и две чашки. Мужчина, не отрываясь от блокнота, левой рукой разлил чай, и ни одной капли золотистого отвара не упало мимо. Ещё полчаса назад хмурое небо очистилось и теперь дразнилось солнечными лучами с потолка и из окон; зале было пусто, и его весь заполнили ещё влажные после дождя крыши, и умытые городские фонари, и детский смех из соседнего двора, и непередаваемо нежный вкус ванильного мороженого в летний полдень…
Девушка с недоумением смотрела на встрёпанного мужчину, сидящего напротив – он давно прочитал её сказку и теперь, закрыв глаза, с наслаждением пил чай из белой чашки, а вокруг него летали разноцветные бабочки. Допив, он поставил чашку на стол, внимательно посмотрел на Лессу и улыбнулся:
- То, что ты сомневаешься – правильно: ни в коем случае нельзя считать себя всесильным. Это позволено только богам, да и то не всем, впрочем, даже те, кому позволено, не всегда хорошо кончают, ведь забыться – это так просто, а потерять себя в забытьи – и того легче. Всё правильно. Кроме одного – когда ты чертишь дугу на мокром песке, ты думаешь, что следующая волна смоет её бесследно. А это более чем не так.
Она хотела было ответить, сама толком не зная, что, хотела попросить совета…Ей так давно нужно было поговорить хоть с кем-нибудь, кто не назовёт её фантазёркой и кому не надо объяснять, зачем на одежду пришивают колокольчики…Но ветер распахнул ближайшую к девушке оконную створку, больно ударив Лессу по лбу, она на миг зажмурилась, а когда открыла глаза, в зале было пусто. Только бабочка, уснувшая на краешке второй чашки, не давала подумать, что всё это ей просто примерещилось…
Прошло много дней, и Лесса успела позабыть про странную встречу в кафе. Она смотрела яркие сны, сбегала с пар и писала стихи на асфальте – всё было, как обычно. Только вот…Только она стала замечать странные вещи – солнце как будто ярче светило по утрам, прохожие чаще улыбались ей вслед, и ещё – в кафе на её имя стали приходить письма. Обыкновенные бумажные письма от незнакомых людей, в которых ей рассказывали, как сбываются её сказки…Удивительно…они откуда-то знали о сказочнице, они не смеялись – они…они просто верили в неё, все эти чудесные люди, и от их веры ей становилось радужно и светло, и так легко леталось на этих вот бумажных крыльях, исписанных косыми строчками…Она улыбалась этим людям, миру, городу и самой себе, а чей-то родной голос тихонько нашёптывал в левое ухо: «Когда ты чертишь дугу на мокром прибрежном песке, ты думаешь, что следующая волна смоет её бесследно. А это более чем не так…Она просто спрячет её, чтобы потом, когда придёт время, ты увидела сразу весь рисунок…» И всё наконец-то было правильно.
_______________
http://www.taiellor.ru/varya-text/skazka_o_skazochnike.htmlСказка о сказочнике
- А сейчас о погоде в регионе…- доносился из кухни бодрый голос радиоведущей.
Сказочник еле заметно прищёлкнул пальцами, и стало тихо.
У него болела голова. Он пытался, приложив обожжённые ладони к вискам, унять боль, вытянуть эту тоненькую прозрачную ленту кончиками пальцев…Но у него ничего не получалось. Он лежал на диване, глядя в потолок: там ветер лениво разгонял облака, которых почти и вовсе не было. Его небо было тихим и летним – где-то середина июня, так ему казалось, хотя за окном стоял свинцовый декабрь, десятые числа, тоска…Он, как ни старался, так и не смог полюбить свинцовую тяжесть вечных полусумерек этой зимоосени. Он любил высокое, ледяное, но всё-таки пронзительно голубое зимнее небо, яркое, холодное солнце, до слёз радовался пушистому снегу…Но свинцовая хмарь…Нет, это слишком. И у него в Доме всегда было тёплое июньское небо. Или апрельское, в котором эхом звучит капель, или августовское – ночное, с яркими близкими звёздами, или сентябрьское – с падающими в чуть привядшую траву яблоками…
Он засмотрелся на маленького интеллигентного дракончика, пролетавшего по его небу по своим делам: может быть, на чай к знакомой принцессе, или погонять мяч с каким-нибудь рыцарем (предварительно потребовав от него снять доспехи, чтобы не гремел…рыцари почему-то такие гремучие…). Дракончик был ещё маленький, весело махал крыльями и пытался заворачивать импровизированные пируэты, которые у него, честно говоря, получались через раз…
Сказочник улыбнулся, забывшись, и тут же поморщился от боли. Он прикрыл глаза и провёл ладонями по лицу сверху вниз, стирая залёгшие на нём тени. Он не мог пойти в поликлинику и пожаловаться на головную боль: его спросят, почему вся спина в шрамах, что за странные вещи показывает рентген, почему ладони в ожогах и какого всё-таки цвета у него глаза …и что он ответит? В том-то и штука.
- Что, голова болит? – сочувственно произнесли совсем рядом.
Он вздрогнул и открыл глаза: на полу маленькой комнаты, изо всех сил стараясь ничего вокруг себя не уронить и не сломать, сидел тот самый дракончик. Он был совсем юный, но крохотной комнатке вполне хватило для маленького стихийного бедствия: он всё-таки смахнул стопку книг со стола и подсвечник с тумбочки, очень смутился и тут же задел хвостом кота, забившегося под стул.
Сказочник посмотрел на его виноватую физиономию, на осколки подсвечника и шипящего из угла кота и расхохотался.
- Уже почти нет, - удивлённо ответил он, отсмеявшись. – Извини за истерику, - он виновато улыбнулся. – Зато помогло.
- Да я не сержусь, что ты, - дракончик очень старался не шевелиться, чтобы не уронить ещё что-нибудь. – Просто когда летишь, смотришь вниз и вдруг видишь там, где были зелёные поля, бездну, посреди которой – крохотный островок, а на нём лежит человек и смотрит в небо…Возникает, знаешь ли, желание спуститься и спросить, что случилось.
- Бездну?..Это…это что, я? Это из-за меня?? – Сказочник ошеломлённо смотрел на гостя. Он побледнел, потом стремительно покраснел, а потом цветом лица стал напоминать недозрелый помидор – зелёный в красноватое пятнышко.
- А ты разве не знал? – удивился дракончик. – А, ты, наверное, ещё маленький.
«Сам, можно подумать, большой и мудрый,» - чуть было не огрызнулся Сказочник.
- Просто сказки так устроены: когда Сказочник грустит, у нас идёт дождь, когда радуется, на небе радуга, а когда он на грани чего-то очень тёмного и жуткого, мы видим бездну. Не бойся, если это недолго, ничего страшного с нами не случиться, - поспешно объяснил он, увидев, что Сказочник уже почти сполз на пол со стыда. – Всякое бывает, знаю, и мы ведь всегда за тебя…Просто…может быть, ты не будешь грустить?
Дракончик смотрел на своего создателя тепло и сочувственно, как смотрят на больного ребёнка, который съел на улице мороженное, хотя мама ему запретила, и простудился: вроде и сам виноват, но ведь плохо ему, горемыке…
- Прости…я…я просто не знал…Мне никогда никто об этом не говорил…
- Ну конечно же не говорил – ты ведь самоучка, да?
Сказочник снова покраснел.
- Да…
- Ну вот видишь! Всё хорошо. Просто ты не забывай, что у тебя есть мы, и почаще поглядывай на небо. А я полетел, а то у принцессы Мелиссенты чай остынет, а она терпеть не может по сто раз ставить чайник.
Сказочник удивлённо глянул на дракончика, а тот успокаивающе пояснил:
- Да нет, она на самом деле хорошая, просто избалованная.
И исчез.
А через секунду Сказочник увидел в июньском небе удаляющийся силуэт своего гостя. Видимо, расправлять крылья прямо в комнате он просто не рискнул…
Странное дело: раньше, если он пытался улыбнуться, голова тут же отзывалась дикой болью, а уголки губ как будто сопротивлялись…А когда дракончик его рассмешил, в первые несколько секунд его обожгло болью как огнём, с ног до головы, он даже боялся, что потеряет сознание, а потом вдруг резко отпустило…и стало хорошо и легко, как будто и не было ничего...
Только сам он, наверное, никогда бы не решился рассмеяться. Мог, но не решился бы – едва представив, как будет больно…И вот его научила собственная сказка. Та самая, которую он больше всего любил – про дракончика, который учился летать.
Сказочник встал с дивана, подхватил на руки тут же выскочившего из-под стула кота, посадил его на плечо и пошёл на кухню заваривать чай. Он не так давно ставил чайник, но тот уже почти остыл. Ничего, он же не принцесса – может и ещё разок поставить…Он улыбнулся, и у него это получилось так легко, что за спиной начали пробиваться крылья. Нет, определённо, никаких врачей – у него на спине живого места скоро не останется, если так пойдёт и дальше. Жизнь такая сложная штука, что крылья каждый раз приходится растить заново, а от старых, сгоревших, остаются шрамы…Но не объяснять же это им, в самом деле.
Ему почему-то казалось, что глаза у него сейчас зелёные, а в том, что на небе в комнате тихо светится радуга, он и вовсе не сомневался. Сказочник вернулся в комнату с чашкой чая, осторожно расправил крылья – окрепли ли? – взмах, и он уже в родной васильковой высоте, и его сказка, конечно, рада ему…
Сказочник сидел на радуге. Рядом с ним стояла наполовину полная чашка травяного чая, а он, забыв обо всём, что-то увлечённо писал в небольшую тетрадку. А внизу, на зелёном полотне поля, прямо из воздуха ткался замок…
__________
http://www.taiellor.ru/varya-text/o_legendah.htmlО семейных легендах
«Говорят, однажды он вернётся, и солнце засветит ярче, и птицы запоют громче, и будет это великий день, самый лучший в её жизни…»
Она порвала листок и выбросила его в окно. Просто ещё одна глупая легенда, ничего больше. Сколько их уже было… Невысокая рыжая девушка сердито громыхнула кастрюлями, которые только что вымыла и теперь, вытирая, убирала в шкаф.
- Тоже мне, герой…Тоже мне, «храбрец, каких не видел свет». Тоже мне «великий день»…Ну что за глупцы эти летописцы? Как можно быть такими наивными?..
Вернётся…Конечно, вернётся через пару недель, с очередной раной, со сломанной рукой и пригоршней синяков. Она снова будет перевязывать его раны, делать компрессы и кормить с ложечки, а он - виновато улыбаться, как всегда, и говорить, какой он у неё непутёвый дурак. Чтобы, выздоровев, однажды утром снова отправиться искать какой-нибудь чудодейственный цветок, добывать гномье золото или просто странствовать в своё удовольствие. А ей оставит клочок бумаги со словами: «Люблю тебя, сестрёнка!» на подушке и ворох грязных бинтов в углу.
- Герррой…- проворчала она, вдруг тревожно добавив. – Хоть бы вернулся, чтоли…
- Госпожа Лара! – робко послышалось из-за двери. Девушка хотела сделать вид, что её нет дома, но после пятого окрика, поняв, что проситель упорнее стада баранов, нехотя поплелась открывать.
За дверью стоял очередной ученик летописца, ещё безусый мальчишка с ворохом бумаги под мышкой и пером за ухом. Лара снова вздохнула, но посторонилась, пропуская писца в дом. Ох и достанется же за всё это блудному братцу, когда вернётся…
Девушка посмотрела в сияющие глаза мальчишки, восторженно касающегося легенды в её лице…и послушно начала рассказывать всё с самого начала, уже в который раз. Как она ни сопротивлялась этому окружающему её героическому ореолу, достаточно было вот такого восхищённого легендой ребёнка, чтобы Сестра Героя, скрипнув зубами, начинала рассказывать истории о подвигах достославного рыцаря и великого путешественника.
Ведь нельзя отнимать у детей чудеса. Даже такие наглые, как это.
- Ну что, ушёл? – донеслось из-за открытого окна, как только Лара закрыла за маленьким летописцем дверь. Лохматая голова братца тут же высунулась из-под подоконника. – А ты говоришь всё лучше и лучше. Даже я заслушиваюсь и забываю, что в этот момент тебе больше всего хочется оттаскать меня за уши.
Она запустила в него мокрым полотенцем, но, увы, промахнулась.
- Я смотрю, на этот раз ты легко отделался.
Наглец довольно засиял единственным синяком под правым глазом.
- Чего ж вернулся, если тебя лечить не надо? – сварливо осведомилась она, не в силах сдерживать страх и тревогу, которые она прятала так долго, теперь, когда он наконец-то вернулся. Женская сущность, и ничего с ней не поделаешь.
- Соскучился, - просто ответил он и протянул ей до этого спрятанный за спиной букетик незабудок.
Она не стала сдерживать слёзы. Зачем? Она всегда плакала, когда он возвращался. Потому что если уж плакать, то от счастья.
Лара уже привыкла по утрам готовить брату завтрак, будить наглеца в полдень, просить его починить колесо от прялки, телегу, дверные ставни…Даже к тому, что в доме за два часа может закончиться вся еда, припасённая на неделю – привыкла. На этот раз он остался удивительно надолго…
Но однажды он влетел – порывистый, сияющий, растрёпанный, подхватил её на руки, закружил по комнате…
- Я только что! Слышал! Что в горах! Появился! Дракон! Я иду туда!!!
Она обняла его крепко-крепко, и, когда он удивлённо застыл посреди комнаты, всё ещё прижимая сестру к себе, поцеловала его в лоб:
- Возвращайся.
- Вернусь, - пообещал он, подхватил дорожный мешок, в который она успела таки сунуть краюху хлеба и ломоть мяса, и выбежал за порог.
Она стояла в дверях и смотрела ему вслед – легенде, рыцарю, герою…глупому мальчишке, которого всё тянет и тянет на подвиги. Лара знала, что однажды брату наскучат погони и приключения, и он вернётся домой, упрямый мальчишка, сумевший стать легендой. Для всех, кроме неё.
Она заперла дом и неторопливо зашагала к лесу, с удовольствием ступая босыми ногами по мягким летним травам.
Да, он был легендой, её брат, победивший столько чудовищ, освободивший столько городов…Наглый юнец…
Рыжая девушка переступила через ствол упавшего дерева на опушке…и исчезла, тихо и нежно уносясь летним ветерком в васильковое небо.
Да, он был легендой.
А она – сказкой, живущей в деревянном домике на краю далёкого леса. Сказкой, которая сбывается каждую секунду – шорохом трав, плеском воды в соседней речке, бабочкой, присевшей на ромашку…Детским смехом в деревне за рощей…
Иногда, как бы это ни было трудно, нужно всего лишь дождаться человека, которому ты нужен больше всего на свете. Однажды, когда ему надоест, он вернётся. И, может быть, она расскажет ему, легенде, которую знают во всех уголках света, как звонко светлеть рассветным небом в июне, как хорошо летается в высоких кронах, как это удивительно – прорастать травой по весне…Да, может быть, она расскажет ему об этом.
Если будет хорошо себя вести.
____________
http://www.taiellor.ru/varya-text/leto_prodoljaetsa.htmlЛето продолжается...
С благодарностью великому Мастеру Рэю Брэдбери. Дуглас Сполдинг сидел на крыльце дома и смотрел на уже почти совсем тёмное небо. Ему было грустно.
В кроне липы, укрывавшей дом причудливыми зелёными ладонями, шелестел ветер, бормоча себе под нос не то истории о давних временах, не то число ступенек на винтовой лестнице какого-нибудь замка…Звёзды только-только начинали проступать на июньском небе. Ещё на пять минут – июньском. А потом наступит июль.
- Дуг, ты чего тут сидишь? Пойдём спать, поздно уже!
Том возник за спиной брата, нетерпеливо подпрыгивая, и едва не вылил ему за шиворот стакан молока.
- Сейчас, погоди минутку, - рассеянно откликнулся Дуглас, не отрывая взгляда от неба.
-Дуг, Дуг, ну пойдём скорей! Бабушка обещала рассказать нам сказку, если мы поторопимся.
Ветер снисходительно улыбнулся, протягивая Тому руку с нижней ветки липы, и нежно погладил мальчика по макушке.
Дуг, всё ещё не оборачиваясь, тихо и грустно спросил:
- Том, почему лето так быстро проходит? Вот уже и июнь пролетел, а мы и не заметили. Самый лучший месяц в году…А теперь его так долго ждать…
Если бы Дуг был девчонкой, Том бы подумал, что он плачет. Но этого просто не могло быть. Не могло и всё тут. Не может его, Тома, старший брат, плакать. Том тихонько сел рядом с Дугласом, доски крыльца приятно холодили босые ступни, а стакан молока белел в мягкой темноте.
- Молока хочешь? – Том неуверенно протянул брату стакан, не зная толком, как себя вести. Вроде же и прав Дуг, но что-то тут не так, вот совсем не так, неправильно. Ведь июнь, июль, август – это всего лишь слова, которые придумали люди. А для ветра и неба они ничего не значат. Зачем же Дуг грустит?
- Вот сейчас часы на городской ратуше пробьют полночь, и всё – прощай, июнь, - обречённо проговорил Дуг, глядя, как всё ярче проступают на небе пока ещё редкие звёзды.
- А что изменится, Дуг?
«Что изменится, Дуг, что изменится, Дуг, что изменится, Дуг?» - прокатилось по саду насмешливое эхо, хотя Том задал свой вопрос очень тихо и робко.
На эхо из дома вышла бабушка с круглыми очками в руках – она ждала внуков в спальне, чтобы почитать им на ночь любимую книжку про одного очень смелого мальчика, который не боялся времени…а они всё не шли, да ещё и шумят в саду.
- Что случилось, мальчики?
- Бабушка, Дуглас грустит, - глаза Тома умоляли о помощи.
- Дуглас, милый, что такое? – от мягкого голоса бабушки все страхи разлетались в стороны, и даже небо как будто чуточку посветлело.
- Июнь кончается, бабушка, - Дуг наконец-то нашёл в себе силы обернуться. – А это значит, что уже треть лета прошла, и теперь будет всё раньше и раньше темнеть…
- Ну и что же? – бабушка подняла брови и даже одела очки, чтобы лучше видеть внука, несущего такую ерунду. – Неужели от этого ты будешь меньше бегать по траве или играть в мяч, неужели от этого вода в речке станет холоднее, а мороженое перестанет быть таким вкусным?
- Нет, - Дуглас робко-робко, боясь поверить, улыбнулся. Неужели ничего страшного всё-таки не случилось?
- Вот видишь. Балда ты, Дуглас, - улыбнулась бабушка, обнимая внука. Бабушкино платье пахло ландышами, и рядом с ней было так спокойно и хорошо, что Дуг рассмеялся.
Лето продолжается.
- А теперь пойдёмте, мальчики, я же обещала почитать вам на ночь.
Бабушка отправилась в дом, Том побежал за ней.
А Дуг снова посмотрел на небо, прислушался к голосу ветра в кроне липы и улыбнулся:
- Дуглас, ты балда. А лето - продолжается.
«Дуглас, ты балда», - проговорил июнь мальчику в ухо и с тихой улыбкой растаял.
Часы на ратуше пробили полночь.