Ольга Чигиринская ака Моррет сделала попытку показать читателям - жертвам школьных уроков  - классика с человеческим лицом. Она его даже поставила в один ряд с Гоголем - последним романтиком русской литературы. Что еще забавнее: "Бывал Бальзак и в России, и в Украине, жил в имении своей возлюбленной Эвелины в Верховне, венчался в Бердичеве, посетил Киев, Броды, Радзивиллов, Дубно (еще одно биографическое пересечение с Гоголем)". Дубно - это же практически у матушки дома, в Ровенской области! Свой человек, в доску, этот Бальзак Даже подумываю взять чего-нибудь в библиотеке и лично убедиться, что меня всю школу нагло обманывали.

_____
http://morreth.livejournal.com/1380323.html

Ольга Чигиринская


Как определить, насколько прочно тот или иной писатель занял свое место в ряду классиков? Есть безошибочный способ: произнести это имя перед аудиторией, состоящей из школьников или студентов и отметить, насколько быстро поскучнеют лица.
Увы, на чтение классики смотрят как на горькую пилюлю, которую необходимо проглотить побыстрее, чтобы избежать неприятной оскомины на языке и добиться нужного результата: хорошей (или хотя бы сносной) оценки по зарубежной литературе.
Увы, многие преподаватели прилагают массу усилий к тому, чтобы школьники и студенты смотрели на классику именно так.

Увы, произведения Оноре де Бальзака тоже пали жертвой этого преподавательского подхода, из чего можно сделать несомненный вывод: Бальзак – классик.

Если бы кто-то задался целью экранизировать его цикл «Человеческая комедия» - и сделал бы это хорошо – перед сериалом померкли бы «Доктор Хаус» и «Отчаянные домохозяйки».

Более того, сам принцип современной сериальности, когда сюжеты сцеплены друг с другом, а герои появляются то в одном эпизоде – как главные персонажи, то в другом – как второстепенные – изобретен именно Оноре де Бальзаком. До него в литературе господствовали другие типы сериальности – либо сюжеты образовали единое целое только благодаря общей тематике и «обрамляющему» сюжету («Декамерон», «Тысяча и одна ночь», сказочные новеллы Гауфа), либо магистральная сюжетная линия принадлежала всегда одними тем же героям (барочные романы). Ближе всего к этому принципу построения метасюжета – рыцарский роман средневековья, но метасюжет рыцарского романа сложился стихийным образом, создавался множеством людей – и к общности сюжетов Бальзака и рыцарского романа мы еще вернемся. Пока же отметим только, что Бальзак хотел поднять всю «Человеческую комедию» один – и надорвался под этой тяжестью.

Этот грандиозный проект Бальзака – алмазная шахта, из которой современная литература, кино и телевиденье даже не горстями черпают находки, а гребут экскаваторным ковшом. Типы Бальзака - харизматичный, порой благородный, но чаще циничный карьерист Растиньяк, старый пират, проповедник социального дарвинизма Гобсек, откровенный бандит Вотрен, который только рядится в маску респектабельности – и по-настоящему респектабельный бандит Нусинген, жертвенная Евгения Гранде и безумный в своей любви папаша Горио – то и дело воскресают то на телеэкране, то в современной прозе под новыми именами. Андрэ Моруа назвал Бальзака Прометеем, провидцем – не потому ли, что писатель предчувствовал нестареющую актуальность проблем, которые он поднял и образов, которые он создал?

Так почему бы не оборвать с Бальзака сургуч литературоведческих штампов, под которыми потерялось живое лицо писателя? Почему бы не прочесть его книги теми же глазами, каким читаем мы современную литературу? Ведь «Шагреневая кожа» и «Гобсек» по сути своей – это увлекательный фантастический роман и пронзительная мелодрама.
Впрочем, опыт говорит, что школьники и студенты (девять из десяти) читают предисловия (если вообще читают) только тогда, когда сочинение по заданному произведению нужно написать завтра (или даже вчера), и читать книгу времени нет. От предисловия ждут:
А) биографической справки (родился-женился-написал-умер);
Б) короткого пересказа программной книги и двух-трех несложных соображений по героям, сюжету и композиции – чтобы своими словами переписать их в тетрадь.

«Читатель ждет уж рифмы «розы» – на вот, возьми ее скорей».

***
Оноре де Бальзак (20 мая 1799 – 18 августа 1850) родился в г. Туре, в семье Бернара Франсуа де Бальзака, крестьянина, разбогатевшего на перепродаже земли в годы Революции и поднявшегося по социальной лестнице до уровня местного политика в годы Империи. Первоначально Бернар Франсуа носил фамилию Бальса, но для большего благозвучия изменил ее на гасконский лад – Бальзак. Частичку «де» к своей фамилии он присоединил в 1802 году, но употреблял не всегда.
Поднявшись до буржуазного сословия, Бальзаки стали вести буржуазный образ жизни: маленького Оноре, когда он родился, отослали к кормилице в деревню. Еще через год туда же отослали его новорожденную сестру Лору. Отдаление от родителей принесло детям страдания – но крепко сблизило брата и сестру.
Была ли мадам Бальзак и в самом деле жестокой женщиной, или брак с человеком вдвое старше нее и смерть первого ребенка произвели на нее такое страшное впечатление, что она навсегда закрыла свое сердце даже для детей? Или дело в том, что ей, вчерашней крестьянке, именно так рисовался буржуазный образ жизни? Какой бы ни была причина, детей и по возвращении домой ждал холодный прием. Они жили в верхних комнатах дома, под присмотром няньки, им приказывали играть как можно тише и не разрешали спускаться в гостиные, где мать пыталась играть роль провинциальной дамы.
В восемь лет Оноре отправили в Вандомский колледж. Правила этого заведения были настолько строги, что детей не отпускали домой даже на каникулы. Запертый в четырех стенах, обреченный на одиночество среди более грубых и шумных ровесников, мальчик нашел спасение в книгах и фантазиях (душная атмосфера пансионов 19 века вырастила таким образом не одного литератора). Учился Оноре Бальзак при этом из рук вон плохо, а к 14 годам еще и заболел так тяжело, что пришлось отправить его домой. Заболевание носило, по всей видимости, психосоматический характер – вернувшись домой, мальчик выздоровел. Наладились отношения и с матерью – она не могла установить душевный контакт с младенцами, но с подростками у нее получилось.

Для Франции все эти годы прошли под звездой Наполеона. И, конечно, Оноре Бальзак был, как и положено юноше его лет, романтиком, а стало быть – бонапартистом. Изгнание Наполеона было тяжелым моральным ударом для всей семьи, но Бернар Франсуа сумел приспособиться к новой власти.
Юного Оноре отдали доучиваться в пансион Лепитра, который он закончил одним из «середнячков» в 1816 году. Затем началось обучение на факультете права, сочетавшееся с работой в адвокатской конторе: отец считал, что практика важнее теории. Именно здесь, сталкиваясь с повседневными житейскими драмами людей, приходящих в суд, Бальзак нашел завязки многих своих произведений. Тогда же начались и любовные похождения, на удивление удачные – обладая вполне заурядной внешностью, молодой Бальзак умел пускать в ход красноречие и пленять южной пылкостью.

Денежные затруднения заставили семью покинуть Париж и перебраться в Вильпаризи, городок у дороги в Мец – и Оноре воспользовался случаем остаться в столице, зажить самостоятельной жизнью. Он поделился с родителями честолюбивым замыслом – стяжать литературную славу. Замысел встретили до странности радушно: отец дал сыну шанс попытать себя в писательском деле и положил ему пансион в 1500 франков в год. Сумма весьма скромная по меркам Парижа, но очень чувствительная для кошелька отставного чиновника Бернара-Франсуа Бальзака.

Первый блин, как водится, комом – классицистская драма «Кромвель» навлекла на себя вердикт «Автору надлежит заниматься чем угодно, но только не литературой» .

Но Бальзак не бросает литературных опытов. Теперь он пишет романы – впрочем, такие же подражательные и незрелые, как и «Кромвель». Товарищи, знакомые с его неуклюжими опытами, «сватают» его некоему Ле Пуатевену, борзописцу, строгающему дешевое бульварное чтиво. Пуатевену нужен «литературный негр», Бальзаку нужны деньги. Эта кухня, где наскоро выпекались книги-однодневки, подробно описана в «Утраченных иллюзиях» (и поверьте, за истекшие 200 лет в издательском бизнесе изменилась только техника).

Сверхчеловеческая работоспособность Бальзака (он писал два тома в месяц, по шестьдесят страниц в день) дает стабильный доход. Однако Бальзак прекрасно понимает, что низкопробные романчики не принесут славы, которой он жаждет больше, чем денег. В это же время начинается связь Бальзака и госпожи де Берни – женщины вдвое старше его, наделенной тонким вкусом и терпением. «Дама с околицы» становится его первой музой.

Еще несколько подражательных книг, творческих неудач, цензурный запрет «Арденнского викария» (этот слабый авантюрный роман шокировал литературных чиновников намеком на кровосмесительную связь) – Бальзак близок к отчаянию. Он ожидал от себя большего, он прозревал в себе гения – отчего же из-под его пера выходят мертворожденные вещи, годные только на то, чтобы развлекать стряпчих?

Бальзак пробует себя в коммерции, в типографском деле – и тут провал. Чтобы поправить дела, Бальзак снова вынужден заниматься литературной поденщиной.

Но к чему в очередной раз писать псевдоисторическую подражательную дрянь? Загоревшись примером Фенимора Купера и Вальтера Скотта, Бальзак принимается за настоящий исторический роман – «Молодец» (впоследствии - «Последний шуан», в окончательной редакции – «Шуаны»).

Бальзак находит эту книгу достаточно хорошей, чтобы издать под своей собственной фамилией. Увы, в отличие от низкопробной строганины, «Последний шуан» не раскупается. Однако ценители хорошей книги вводят Бальзака в круг настоящих литераторов – его принимают молодой, но уже знаменитый Дюма, Гюго, Жорж Санд, Эжен Сю…
Настоящую славу тридцатилетнему Бальзаку приносит «Физиология брака», а за ней – «Сцены частной жизни». В этих произведениях Бальзак находит наконец-то свой, уникальный и неповторимый творческий метод: он пишет об окружающей его действительности языком романтика; он превращает жизнь парижских буржуа в новый «Декамерон».

Утвердив свою руку на малой прозе, Бальзак обращается к роману. Его замысел – создать фантастическую сказку в духе Гофмана, но чем больше он работает над книгой, тем ярче вырисовывается философская составляющая произведения. Бальзак вложил в него все, что накопил за тридцать два года своей жизни – одинокое, полное мечтательной тоски, детство, честолюбивую юность, отчаяние художника, экстаз любовника и беспорядочные, но дерзкие философские воззрения.

Роман под названием «Шагреневая кожа» имеет бурный успех. Его раскупают, его читают в салонах и в дилижансах, обсуждают на светских раутах и в казармах. Что же сделало эту книгу – все еще весьма неровную, местами довольно затянутую, местами полную романтических клише и самоповторов – популярной у современников и бессмертной?
Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим творческий метод Бальзака подробнее.

***

О романтизме и фантастике Бальзака в советском литературоведении принято было говорить стеснительно, вполголоса, как о юношеских прыщах. (Над этим местом долго хихикала. Уж очень удачное сравнение! - Ок.) Дескать, страдал осененный благословением Маркса великий реалист некоторыми пережитками своих романтических увлечений, сочинял по молодости да по незрелости всякие романчики неправдоподобного свойства. «В Бальзаке есть несомненно черты неизжитого романтизма («Шагреневая кожа», «Серафита», «Лилия в долине» и т. п.), но эти черты легко отделимы от основного ядра его творчества. Совершенно неправа буржуазная критика, усматривая чуждый Р. романтизм в эмоциональности и гиперболизме Бальзака. Наоборот, ярко-оценочное отношение Бальзака к своему материалу является характерной реалистической чертой. Некоторый гиперболизм его образов не только не противоречит, но углубляет их реалистический характер (см. выше). Эти черты, присущие лучшим современникам Бальзака — Стендалю и Диккенсу — и отсутствующие у позднейших реалистов (начиная с Теккерея и Флобера), говорят о том, что Бальзак еще принадлежит тому времени, когда буржуазная лит-ра была способна рождать богатырей, полных жизненной силы, в отличие от упадочников и обывателей позднейшего периода» (Д. Мирский, Литературная энциклопедия, т. 9, ст. «Реализм»). Словно бы извиняется критик за авторские увлечения, словно бы о снисхождении к Бальзаку просит.

Конечно, в снисхождении Бальзак совершенно не нуждается, потому что романтизм, которым пронизано все его творчество, вовсе не порок и не детская болезнь литературы, это определенное художественное мировоззрение, вытекающее в определенный художественный метод.
Бальзаку с русским восприятием вообще не повезло: сначала он не угодил Белинскому, который в первую очередь ценил социально-обличительное направление, а затем он понравился Марксу и Энгельсу, которые увидели в нем эталон реалиста. Благодаря этому Бальзак в советские годы был фактически канонизирован, а все, что мешало этой канонизации (его мистические, фантастические, эротические опыты) безжалостно резались цензурой.
На самом деле Бальзак романтик во всем, кроме тематики. Возьмем любую литературную энциклопедию и откроем ее на статье «Романтизм» - все, что мы там найдем, Бальзаку подойдет как хрустальная туфелька Золушке. «Сильные эмоции, часто доходящие до крайности» - да. «Конфликт личности и общества» - да. «Разочарование в цивилизации, в социальном, промышленном, политическом и научном прогрессе» - да. «Неприятие (…) общества, протест против бездуховности и эгоизма» - да. Стремление «к идеалу, к вечному, к абсолюту» - да. Желание «разгадать тайну человеческого бытия, обращаясь к природе, доверяя своему религиозному и поэтическому чувству» - да. «Увлечение общественными и политическими проблемами» - да. «Синтез родов и жанров, их взаимопроникновение. Романтическая художественная система основывалась на синтезе искусства, философии, религии» - да, да и еще раз да. Откроем эту книгу и убедимся в том, что Бальзак по всем признакам романтик. «Романтический герой – личность сложная, страстная, внутренний мир которой необычайно глубок, бесконечен; это целая вселенная, полная противоречий» - не таков ли наш Рафаэль де Валантен? Не таков ли его приятель Растиньяк? «Романтиков интересовали все страсти, и высокие и низкие, которые противопоставлялись друг другу. Высокая страсть – любовь во всех ее проявлениях, низкая – жадность, честолюбие, зависть. Низменной материальной практике романтики противопоставляли жизнь духа, в особенности религию, искусство, философию. Интерес к сильным и ярким чувствам, всепоглощающим страстям, к тайным движениям души – характерные черты романтизма» - и какой из этих черт нет у Бальзака?

Откуда же массовое убеждение в том, что Бальзак – реалист и один из отцов реализма? Предоставим слово литературоведу Н. Я. Берковскому:
«Бальзак создал новую тематику. (…) Что же это была за новая тематика? Как ее определить, почти небывалую в литературе в таких масштабах? Я бы сказал так: новая тематика Бальзака — это материальная практика современного общества. (…) Это мир производства: промышленность, земледелие, торговля (или, как предпочитали при Бальзаке говорить, коммерция); всякого рода приобретательство; созидание капитализма; история того, как люди делают деньги; история богатств, история денежных спекуляций; нотариальная контора, где производятся сделки; всякого рода современные карьеры, борьба за жизнь, борьба за существование, борьба за успех, за материальный успех прежде всего. Вот в чем содержание романов Бальзака ».

Бальзак начал писать языком романтика о том, что окружало его в повседневной жизни. Он откровенно признавался, что хотел бы стать «Вальтером Скоттом современности» - то есть, писать о Париже 1830-х годов как Скотт писал о средневековой Англии и Шотландии. Он открывал парижан как Фенимор Купер индейцев, вникал в их обычаи и нравы, нанизывая эти этнографические наблюдения на нить напряженной фабулы. Он писал о мире, который знал хорошо – о парижских буржуа, финансистах, писателях и литературных поденщиках, судейских, ростовщиках, проститутках – но таким языком, словно описывал далекие страны, экзотические народы. Он умудрился сделать из банкира, журналиста, ростовщика, винопромышленника – героев эпической саги. Это, конечно, никоим образом не реализм в том смысле, в каком говорят о реализме Толстого или Мопассана. Сравним Растиньяка и мопассановского Дюруа («Милый друг») – при том, что оба показаны как беспардонные карьеристы, идущие по трупам, Растиньяку нельзя отказать в обаянии и известном благородстве. Даже когда он откровенно топит конкурента («Утраченные иллюзии») – читатель скорее проникнется отвращением к жертве, чем к Растиньяку, потому что Растиньяк – «большой человек», он романтический герой, он полон сильных страстей, способен и на преступление, и на самопожертвование. А герой Мопассана, Жорж Дюруа – он бездарная, пустая внутри мелочь, и вот в этом главное различие между чисто тематическим реализмом Бальзака и настоящим реализмом второй половины XIX века: Бальзак делает из такого банального существа как ростовщик, винопромышленник или газетчик, рыцарей ростовщичества, злых гениев винопроизводства, трагических героев печатного станка. А настоящий реализм интересуется банальностью как таковой. В чем драма флоберовской госпожи Бовари? В том, что тетка она совершенно банальная, как сказали бы в старину – пошлая, и романчик у нее получился пошлый. Таковы ли романы героинь Бальзака?
Так что романтизм вовсе не был юношеским увлечением, которое Бальзак, взрослея, по мере сил преодолевал, возвышаясь до реализма. Да и реализм не является некоей вершиной, к которой литература восходила в течение веков, чтобы застыть на ней а-ля статуя Родины-Матери. Реализм – всего лишь еще один способ пробиться к подлинности того чувственного опыта, передачей которого литература живет.

Реализм, если хотите – это предельный случай романтизма, попытка описать экстремальные состояния человеческого духа, не погружая в эти экстремальные состояния тело героя. Н. Я. Берковский сопоставил Бальзака и Гоголя, литературных ровесников (первый успех пришел к ним одновременно, «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Шагреневая кожа» вышли в один год). В ранних своих повестях Гоголь, чистый романтик, погружает своего читателя в мир, для него экзотический – в мир Украины 16-18 веков. Описывает то страшные, то смешные вещи, переходя от ужаса к комедии с шекспировской легкостью: вот Хома Брут, персонаж сам по себе комический – а вот он трагически погибает. Вот Данило Бурульбаш гибнет в страшном поединке с колдуном – а вот кузнец Вакула едет в Петербург верхом на черте, за царицыными туфлями для гордой Оксаны. В общем, Гоголь пишет в классической манере «неистового романтизма» - и тут вдруг появляется «Ревизор», совершенно беспощадная сатира, героев которой отличает то же, что и героев Бальзака: их «типические» черты гипертрофированы, преувеличены до крайности. Как у Бальзака Вотрен- архизлодей, а Гобсек – архискряга, так и у Гоголя Хлестаков – архифанфарон. Как и Бальзак, Гоголь обращается к окружающей действительности, но смотрит на нее через увеличительные стекла романтизма. Чиновник Акакий Акакиевич после смерти обретает грозную мистическую силу, от майора Ковалева убегает нос… «У меня только то и выходило хорошо, что взято было мной из действительности, из данных, мне известных» - писал Гоголь, но мы-то прекрасно знаем, что носы не бегают, а призраки в подворотне с людей шинели не снимают. Несомненно, Акакий Акакиевич, Хлестаков, городничий взяты из окружающей действительности – но как типы, а не как реальные характеры. И то, что они потрясли современников именно как реальные характеры – следствие романтического сгущения красок, гиперболизации черт. В Петербурге никогда не жил человек, который совмещал бы в себе все типические черты мелкого чиновника в их карикатурно-пигмейском виде – но именно поэтому каждый маленький питерский чиновник, обладающий хоть некоторыми этими чертами, узнавал в Акакии Акакиевиче себя. В Париже никогда не жил молодой человек, во всем подобный Растиньяку – но многие честолюбивые молодые люди узнавали в нем некоторые свои черты, и поэтому Растиньяк бессмертен.

И вот это движение к все новой и новой художественной подлинности, к сконцентрированной правде, начавшееся в романтике, находит свое предельное выражение в том, что зовут реализмом Бальзака, Стендаля, Мериме, Пушкина, Гоголя, Лермонтова. Это не реализм, это романтизм, сосредоточившийся на современности и выносящий ей свой приговор с истинно романтическим максимализмом .

Поэтому фантастика совершенно спокойно уживается с этим «романтическим реализмом». Фантастика у Бальзака и Гоголя – просто еще одно увеличительное стекло, сквозь которое романтик смотрит на мир. «Шагреневая кожа» совершенно не выпадает из «Человеческой комедии» (хотя создана раньше, чем общий замысел), бедняга Рафаэль де Валантен ходит по тем же улицам, что и Гобсек, дружит с Растиньяком, слышит мимоходом историю бедного Люсьена де Рюбампре, а то, что он при этом владеет дьявольским подарком – не более удивительно, чем то, что кузен Понс владеет веером работы Ватто.

«Шагреневая кожа» расценивалась самим Бальзаком как роман философский. Надо заметить, что фантастика в литературе всегда держалась за руку с философией. Платон выдумал Атлантиду, Томас Мор – Утопию, Апулей – человека, превращенного в осла и смотрящего на человеческую жизнь глазами животного. Фантастика – прекрасный способ умозрительного исследования общества, личности, души – потому что она дает возможность снять те или иные ограничения, наложенные на наше сознание текущей реальностью. Если в мире нет страны, которая подходи сэру Томасу Мору – сэр Томас Мор ее придумает. Философия нередко создает фантастический хронотоп (образ времени и места, по М. Бахтину), чтобы обнажить проблематику, которая в нашем хронотопе прикрыта социальными реалиями.

Фантастический хронотоп бывает трех видов. Один подарен нам все тем же сэром Томасом Мором – это «утопия», страна, которой никогда и нигде не было. Пройдет немного времени, с карты планеты исчезнут белые пятна – и утопия переместится в прошлое либо в будущее, в «мифический период существования земли» (Дж. Р. Р. Толкиен) или в некие условные грядущие времена. Следуя традиции Томаса Мора, такой хронотоп можно было бы назвать «ухронией». «Ухрония» - образ времени как места, его развивал Герберт Уэллс в «Машине времени». И наконец, третий распространенный тип фантастического хронотопа – это хронотоп «реалистический», в который попадает фантастическая вещь. Вещь – в самом широком смысле этого слова; команда Воланда, куролесящая в Москве – это тоже такая «вещь».
Первые два способа организации хронотопа исследуют человека, помещенного в фантастическую среду. Вот у Уэллса герой попадает в будущее и понимает, что этому будущему он чужой, что все там не так, как он думал – он ожидал встретить настоящих титанов, ушедших далеко вперед по пути прогресса, а встретил инфантильных избалованных пигмеев. Как такое могло быть? – спрашивает себя герой, и предлагает свои выводы.
Третий способ организации фантастического хронотопа позволяет исследовать человека, когда в привычный ход его жизни вторгается какой-то совершенно необычный предмет, «вещь». Младший современник Бальзака, Ханс Кристиан Андерсен, сочинил сказку о Калошах счастья, исполняющих желания того, кто их носит. Две феи подбрасывают калоши счастья на вечеринку обычных копенгагенских буржуа, и желания тех начинают исполняться. Один попадает в средневековье, о котором мечтал – и оказывается так напуган, что не узнает своего парадиза. Другой начинает странствовать по человеческим сердцам и открывает ужасные вещи. Третий в запале восклицает, что хотел бы умереть и странствовать бесплотным духом – и умирает. Так калоши, исполняющие желания, принесли людям одни лишь горести.

По замыслу эта сказка сходна с «Шагреневой кожей». Шагреневая кожа тоже исполняет желания, но, в отличие от калош, которые убили человека совершенно случайно, по его же неосторожному желанию, шагреневая кожа убивает неизменно: за каждое высказанное желание ее обладатель расплачивается некоторым сроком жизни.
Тут надо отметить еще один момент в подходах Бальзака и Андерсена. Андерсен, как и Бальзак, романтик. Он в своем романтизме ближе к немцам, Гофману и Гауфу – и в сказке о «калошах счастья» этот волшебный предмет, калоши, попадает в руки к филистерам, буржуа. И их желания оказываются достаточно необычными – один хочет попасть в средневековье, другой – стать птичкой, третий – увидеть изнутри сердца людей. И, осуществив свои желания, они понимают, что так как есть – им лучше, что их буржуазная жизнь – это как раз то, для чего они созданы.

А Бальзак свою «вещь» вручает персонажу, который заявлен в первой части как герой романтический. У него имя, прошлое и внешность романтического героя – Рафаэль де Валантен, разорившийся дворянин, маркиз. Его конфликт с миром заявлен как конфликт романтического героя: он поэт, мыслитель, который не может найти себя в мире, где правят деньги. Он заявлен в романтических обстоятельствах: достигнув предельных глуби отчаяния, он хочет покончить с собой.

И вот при таких условиях ему достается шагреневая кожа, исполняющая желания в обмен на сокращение жизни. Что же мы видим? Какие желания у Рафаэля?

Хорошо написано, проникновенно.
Я Бальзака в школе не проходила (не было его там к тому времени, или у нас конкретно не было - не знаю), но читать пыталась, в глубоком детстве. Не пошло.    А вот Мопассан вполне, а было мне тогда не то 16, не то 17. Ты читала Мопассана?

"Про Мопассана слухи ходили среди продвинутой школьной молодежи, что там, мол... есть что почитать. Но руки не дошли. "
Я читала только про плейбоя, но мне очень понравилось. Перечитать что ли?
А у Бальзака, судя по морретовский статье, все вещи на одной уровне примерно (кроме той ранней), значит можно выбирать что угодно.