Нет меня, слышите? Нет меня, нет меня! Г.Л.Олди , “Касыда о Бессилии”
- Мои родители хотели мальчика, а родилась я…
- А моим было всё равно. Хотели все равно кого -
ну, и родили все равно кого… из разных писем
Я не могу сказать точно, когда именно это началось - хотя бы потому, что когда я заметила: вот, что-то началось, это самое “что-то” уже шло полным ходом. Для меня все началось с двух моментов: я начала засыпать днем (в огромный ущерб ночному сну) и начала запоминать свои сны. С течением времени они становились все более связными - или это память научилась удерживать не только цветовые пятна на монохроме, но и сюжет? Обычно он, то есть сюжет, четко связывался с событиями моей реальной жизни - мне, например, часто снились разнообразные вариации и продолжения прочитанных книг или увиденных фильмов. В один из дней (а сны мне снились исключительно днем - ночью на них, возможно, просто не было времени) я увидела себя в роли этакого Проводника-по-Запределью и это было результатом “Сталкера”. В другой раз, после прочтения одной очаровательной книжки, описывающей весьма далекий от любых канонов вариант Конца Света, я увидела, что было бы, если бы я вмешалась и в него. Через полчаса после пробуждения в памяти остались всего несколько сцен: в одной из них я пыталась уберечь “своих людей”(я несла за них какую-то ответственность перед собой и ними, но какую и почему этого я запомнить не сумела) от невнятной, но грозной опасности, связанной с кем-то, кого называли “Второй Собеседник”; другая же сцена… Если я не ошибаюсь, тут я пыталась защитить от Второго Собеседника саму себя, однако способ защиты был весьма своеобразен даже для сна (даже для моего сна!), по крайней мере, намерение у меня-во-сне было “вывернуть наизнанку море”! До сих пор интересно - как я его осуществила, если только осуществила?
И, конечно же, если бы не этот своеобразный режим, я ни за что не встретила бы его. А если бы не сны - наверное, не приняла всерьез. Слишком уж наша встреча отличалась от нормы - по крайней мере, от той “нормы”, что проповедовала реальная жизнь: никогда не заговаривайте с неизвестными личностями и т. д. С точки зрения “нормальных людей”, кем может быть молодой человек, сидящий без дела на тротуаре в пять утра? В лучшем случае бродяга-автостопщик (правда, в центре города это более чем сомнительно: такие “человеческие подорожники”, как определил их Набоков, предпочитают расти вдоль междугородних шоссе), в худшем - бродяга-наркоман. Или - маньяк (вероятно, отдыхающий после расправы над очередной жертвой, не иначе!). Или… Да, фантазия обывателей редко выходит за рамки статей “Криминальной хроники”! Но меня и тут угораздило оказаться исключением!
Из-за дневного сна в моем распоряжении оказывалась целая ночь. Обычно к рассвету я начинала позевывать, но чашка крепкого кофе помогала справиться с этой проблемой. Но в тот день (вернее, ночь. А еще вернее - в тот странный, зыбкий и, к сожалению, недолгий в этих широтах промежуток времени, когда темнота выцветает до сиреневого, а затем - палевого оттенков в ожидании восхода солнца), так вот, тогда я обнаружила, что кофе, “как ни парадоксально это звучит” - кончился. Относительно близко от моего дома должен был быть магазин, теоретически - круглосуточный. Преодолев природную лень, я отправилась проверять теорию на практике. Словом, почти как в том анекдоте: “Сходил, блин, за хлебушком!”…
Ночной человек, я крайне редко оказывалась на улице в такую рань. А уж здесь - и вовсе никогда, хотя для некоторых такое было в порядке вещей. Но я как-то умудрилась устроить свою жизнь так, что до сих пор обходилась без подобных экспериментов. Дома я еще могла бы “поиздеваться над собой”, здесь же мне было не для кого это делать, а ради самой себя… Не интересно, если честно! Свой основной стимул, главную драгоценность всей моей жизни - друзей - я потеряла…Вернее, они все были, но - дома, не здесь. Здесь я успела обрасти некоторым количеством знакомых и двумя хорошими приятелями, но… Это был вариант “растворимого кофе” - внешне похоже, но по сути совершенно не то. Но приходилось довольствоваться и делать вид, что так и надо. Моя беда - мне было с чем сравнивать! Что-то я отвлеклась…
Да, итак - ситуация: 4:30 майского утра, дивный город на склоне горы, соблазнительно-пустынные улицы, легкий воздух, по-утреннему прозрачный и чистый. Человек (я!) идет вверх по улице, постукивая каблуками и беспокоя многочисленных кошек. Милая картинка! По крайней мере - для меня. Не вполне проснувшееся утро, тишина, отсутствие людей и машин, а еще - целая ночь, проведенная моим-любимым-здесь способом (то есть - в одиночестве, с книжкой, письмами и хорошей музыкой) - все это вместе, собравшись, подарило мне странное настроение. Я шла в круглосуточный магазин за пачкой кофе (повод - прозаичнее не придумаешь!) с ощущением, что меня - непременно! - ждет какая-то удивительная радость, чудесная встреча, после которой тоскливое существование наконец-то станет жизнью. Моей жизнью. И вот, за очередным изгибом улицы, я увидела его. Он сидел на краю тротуара, на бордюрном камне, вытянув ноги на проезжую часть. Мне показалось, что он закутался в одеяло, и эта “сидячая забастовка против местного климата” насмешила меня. В любой другой день я, скорее всего, постаралась бы обойти такого типа десятой дорогой, но… Нет, я ничего не подумала, никаких “инсайтов”, вроде: “Ах, это судьбоносная встреча!” ничего подобного. Просто мне не захотелось переходить на другую сторону улицы вот и все. Да, кроме того, лицо парня (а он, по-моему, довольно молод, а уж внешне кажется еще моложе - как и я сама) показалось мне смутно знакомым. Первой моей мыслью было: “Я видела его в каком-то клипе”, но потом я поняла - это просто такой “модный типаж”, характерный для клипов в стиле брит-поп: светлая кожа, худоба, большие глаза. По дурной своей привычке я уставилась на парня слишком пристально, в результате чего он оторвался от созерцания деревьев на противоположной стороне улицы и обернулся ко мне. Глаза у него оказались круглыми и ярчайше зелеными, как молодой крыжовник. Он улыбнулся - и я забыла вздохнуть. Я поняла, где именно видела это лицо, а главное - этот взгляд и этот цвет, больше похожий на свет. Передо мной сидел герой моих снов.
“Герой моих снов” - фраза словно из любовного романа! По всем законам этого жанра “герою” предстоит оказаться тем самым принцем на белом коне (или в белом мерседесе!), которому героиня в финале отдает руку и сердце (или - девственность, мало ли!). Но с такой героиней, как я, любой роман “обломался” бы с самого начала: во-первых, никакие “принцы”, на каком бы средстве передвижения они ни восседали, никогда меня не беспокоили и не интересовали, а во-вторых - имея в активе довольно смешной и нелепый опыт семейной жизни с последующим разводом - что, спрашивается, я могла бы отдать герою в финале в качестве “самого дорогого”? кредитную карточку, что ли? коллекцию CD и кассет? Нет, любовная история явно не вязалась с “моим имиджем”! Но факт оставался фактом: сидящий на тротуаре зеленоглазый парень мне действительно снился! И он - внешне вполне материальный - улыбался мне, как старому другу, глядя снизу вверх на мою ошарашенную физиономию
- Привет, - сказал он на моем родном языке. - А я уже полгода сижу здесь и жду чуда.
- Полгода? - отозвалась я, невольно расплываясь в улыбке. - Как же я все это время об тебя не спотыкалась?
Он рассмеялся и легко вскочил на ноги - худой и длинный, закутанный в какую-то невероятную тряпку. Теперь мне приходилось смотреть на него снизу вверх - и тихо благодарить каждый из 12-ти сантиметров своих каблуков!
- Кажется, я таки дождался, правда? - спросил он. И, мгновенно став серьезным, повторил настойчиво: - Скажи, я ведь и вправду дождался чуда?
Скажу честно - я растерялась. Мелькнула мысль махнуть на все рукой, обозвать парня психом и пойти себе за кофе, но… Но внезапно, словно в свете фотовспышки, я увидела: вот, я ухожу и - всё. И существование никогда не станет жизнью, и я в итоге привыкну, буду каждый день ходить на какую-нибудь работу, по выходным без особой радости буду встречаться с приятелями, научусь смотреть по вечерам мыльные оперы, а лица своих дорогих друзей буду видеть только на редких фото в редких письмах - да еще в снах… И от этой перспективы мне стало до того тошно и страшно, что я едва смогла выдавить:
- А я?... Я нашла чудо?… - и замереть в ожидании ответа.
Ответом мне была самая сияющая улыбка.
Как-то само собой вышло, что мы пошли дальше вместе. Не сговариваясь, не выясняя, а куда, собственно, кому надо, - просто пошли. У светофора, мигавшего желтым, я спросила:
- Кстати, чудо, как тебя зовут?
Он коротко глянул на меня, хитро улыбнулся:
- Это смотря кто зовет… Если хочешь, можешь называть меня Нэс.
Я только фыркнула:
- Ну, и что ты сделал - уел или польстил? Скажу сразу, тебе удалось и то, и другое!
Он, кажется, смутился:
- Я просто перевел. Да какая разница! Ну, хочешь, придумай сама любое другое имя - если тебе так нужно…
- Да нет, Нэс вполне подходит! - Я не выдержала и рассмеялась. В конце концов это имя, вернее, это слово, “нэс” - “чудо”, дало мне четкий и ясный ответ: встреченный герой моих снов действительно признал себя чудом. Для меня это означало возможность невозможного, удивительный шанс изменить свое существование. - Значит, Нэс. А мое имя тебе назвать?
- Пожалуй. Только мне кажется почему-то, что в твоем паспорте будет записано другое! - морда у Нэса была самая лукавая. Но я не собиралась отказываться от предложенной игры и представилась. Он приподнял в удивлении бровь, но через секунду улыбнулся и кивнул:
- Здорово. Так и надо, - и, словно угадав мои мысли, спросил: - А можно взять тебя за руку? А то мне кажется, что ты сейчас исчезнешь!
Я засмеялась мне хотелось того же, по той же причине! Мы взялись за руки и так и пошли - могу себе представить, как мы смотрелись бы со стороны, если бы с этой самой стороны было кому смотреть… Странно, но я умудрилась вспомнить, за чем шла до этого и купить-таки кофе. Впрочем, я могу (наверное…) уйти из дома, как хоббит Бильбо - босиком и без носового платка, но вот кофе не выпить… Нет, это совсем не по мне!
Многие люди, как мне кажется, свято уверены, что даже встреча с чудом не отменяет большинства бытовых мелочей, этаких охранных ритуалов повседневной жизни. Я являюсь довольно забавным исключением из этого правила, и то, что мы с Нэсом уютно устроились в моей “каморке” с чашками кофе и сигаретами, меня не удивило, нет, скорее - восхитило. А Нэса, по-моему, восхитил мой кофе. Что ж, я действительно неплохо умею его готовить! Однако, никакое восхищение не помешало Нэсу перейти к делу после третьего глотка и второй затяжки:
- Я хочу вернуться домой.
“Ох, зря ты это сказал, парень,” - подумала я. Для меня любое упоминание о возвращении домой было, как для “зашитого” алкоголика - упоминание о бутылке. Нэс уловил изменения моей морды, но воспринял это совершенно не так:
- Эй, послушай, я не говорю, что ты мне надоела! Что ты, я…
- Перестань! - Каюсь, это прозвучало слишком резко, но… А что было делать? По крайней мере, Нэс понял, где у меня “больная мозоль”!
- Извини, я как-то не сообразил… - Виноватая мина мгновенно сменилась улыбкой: - Но я сделаю тебе такое предложение, от которого ты не сможешь отказаться!
- Надеюсь, не руки и сердца?!
Нэс заржал и поперхнулся дымом.
- Извиняюсь, не дождетесь! - откомментировал он, прокашлявшись. Ну, и как на него можно было сердиться?!
Когда мы, наконец, отсмеялись, я спросила:
- Так в чем, все-таки, дело? Я могу как-то тебе помочь, или что?
Нэс кивнул:
- Можешь, и еще как. Вот скажи мне, ты знаешь, кто ты?
Я заставила себя рассмеяться ( “Ох, много мы смеемся, не к добру это!” - мелькнула у меня паническая мыслишка) и ответить честно. Кажется, я надеялась, что такой вариант можно будет принять за шутку или что-то в подобном духе:
- Терпеть не могу этот вопрос! Всегда удивлялась, и как люди умудряются на него отвечать?
Нэс “шутку” не поддержал - наверное, моя морда опять меня выдала. Или голос. Или - то, как задрожали руки, когда я потянулась за очередной сигаретой. (Не в моих привычках курить одну за одной, но уж очень хреново мне стало от этого, в сущности безобидного, вопроса!)
- Все правильно, - важно кивнул мой странный собеседник. - Этот вопрос действительно не для тебя. А хочешь, скажу - почему?
Конечно, фраза была всего лишь данью риторике, но я уцепилась за эту хрупкую возможность еще хоть недолго побыть в блаженном неведении.
Я вскочила. Кажется, я даже опрокинула табуретку, не помню. Я зажмурилась и отчаянно замотала головой:
- Нет! Нет, не надо, я не хочу!…
- Эй, ну, успокойся, что ты? - Нэса, кажется, удивила такая бурная реакция. - Неужели тебе совсем не любопытно?
- Нет!
- Жаль… Но все равно, мне придется тебе сказать. Иначе все окажется напрасным, а это, поверь, не в моих интересах,… да и не в твоих, если честно.
Если честно, в моих интересах было стать на некоторое время глухой и слепой - только бы не узнать… чего-то. Наверное, я и так знала, глубоко внутри себя знала, что после того, как Нэс скажет то, что хотел, я просто не смогу жить… Или - не смогу жить так, как жила двадцать с лишним лет до этого. Но мои личные страхи уже не играли никакой роли - Нэс затушил сигарету и, пристально глядя на меня, заговорил:
- Видишь ли, в моих планах у тебя, именно у тебя и ни у кого другого, есть определенное, очень важное место. Однажды, уже очень давно, я случайно получил в распоряжение один смешной дар… и почти полностью израсходовал его на тебя… - Он сделал паузу, явно ожидая моего вопроса, и, не дождавшись, продолжил: - Этот дар сродни… писательскому, наверное… Словом - я могу выдумывать, и ты - моя лучшая выдумка.
У меня потемнело в глазах. Казалось бы, что за ерунда?! кто поверит в то, что живого человека можно выдумать? Но… Слова Нэса, произнесенные легко и просто, между двумя глотками кофе, эти слова разбудили один из моих самых старых, самых потаенных, давно и глубоко похороненных страхов. Маленькой я обожала придумывать “героев” - так я называла персонажей разнообразных сказок, которые рассказывала самой себе перед сном. И вот однажды, узнав от кого-то про полярную ночь длиной в полгода, я вдруг представила, что меня, “такой живой и настоящей”, тоже выдумала какая-то девочка, у которой как раз и начинается полярная ночь (по моим тогдашним представлениям этой неизвестной бедолаге предстояло проспать все полгода - ночь ведь!). Подобные философствования хорошо идут в “компании интеллектуалов”, особенно - под водочку, обычно после политики, но до “все мужики (бабы) - сволочи”. Но мне было пять лет! Передать не могу, как это напугало меня… Впрочем, дети - люди довольно практичные, и я разобралась со своим страхом самым действенным способом. Я просто выкинула его из головы - на двадцать лет.
А Нэс - словно заранее зная! - разбудил этот страх, вытащил его из полярной ночи моего подсознания (как ни смеялась я над милой привычкой современников вешать на бедное подсознание всех собак, оптом и в розницу, но - подсознание есть, и никуда от него не денешься!). Предупреждал же добрый дядя Стивен Кинг - “Иногда они возвращаются"… Как будто мне было от этого легче!… Но, может, все-таки… все-таки…
- Нет… Так же не бывает, правда?… Так не… Но ведь я же реальна, разве нет? Ведь я реальна. Я настоящая! Я реальна, реальна!!
...Потом темнота рассеялась. В горле першило - да, орала я здорово! Оглядевшись, я обнаружила, что сижу на полу под окном, правая рука у меня в крови (и болит зверски!), а на стене над моей головой - вмятина на штукатурке, да еще и с сомнительным украшением в виде множества ярко-красных брызг и пятен. А рядом со мной сидит Нэс и виновато гладит меня по плечу.
- Ну, что ты, что ты, ну, посмотри, что ты натворила, ну, разве так можно… - бормоча все эти глупости, он помог мне подняться и добрести до раковины, открыл кран с холодной водой и подставил под струю мою разбитую кисть. На мгновение боль стала раз в пять сильнее, но рука быстро онемела, а я получила возможность соображать.
- Как ты мог меня выдумать? - спросила я, подразумевая одновременно (так уж вышло!) и “как у тебя такое получилось”, и “Как ты посмел?!”. Нэс только плечами пожал:
- Как-то смог… Я ведь сказал - этот дар мне совершенно случайно достался. Просто однажды я понял, что никогда не вернусь домой без помощи… - он замялся, виновато усмехнулся, - без помощи существа, вроде тебя.
- Мало того, что я - выдумка, так я еще и существо, - я думала обидеться, но у меня не получилось даже сыграть - мой собственный голос, кажется, закоченел так же, как и рука.
Нэс опять неопределенно повел плечами под темно-серой тканью своей, смахивающей на тонкое одеяло, накидки:
- Хорошо, не существа - такого человека, как ты. Так тебя больше устроит?
Теперь настала моя очередь пожимать плечами:
- Наверное. Но ведь, если… если ты меня выдумал - разве я могу быть человеком?
Нэс поморгал растерянно. Спросил:
- Неужели ты сомневаешься?
- Раз уж я - твоя выдумка, ты должен знать, не так ли?! - все мое спокойствие куда-то делось, и, если честно, я была этому рада: - И ты должен знать, как я ненавижу, когда меня выдумывают! У меня на этот счет ох какой опыт имеется, можешь мне поверить! - Не рассказывать же ему про полярную ночь… Да и к тому же опыт у меня действительно был - целых два романа и один брак, развалившиеся именно по этой причине…
- Можно, я объясню? Пожалуйста! - Нэс умоляюще сложил руки. Словно школьник, который хочет оправдаться перед учителем за свое пятиминутное опоздание. На преступника перед судом или кого-то в подобном духе он не походил: слишком уж театральным выглядел его жест. Но мне опять стало все равно, наверное, после того, как я поорала… Все равно - и немножко любопытно. Я кивнула, разрешая.
- Спасибо.
И замолчал. Цапнул сигареты со стола, достал одну из порядком опустевшей пачки и принялся вертеть в пальцах. Я его не торопила, мое спокойствие было каким-то отстраненным, словно я хотела узнать не о себе самой, а… Нет, даже не о другом человеке, а… о погоде, что ли? Так я всякие прогнозы слушаю - любопытно, но не важно, и можно принять к сведению, а можно просто забыть, если не прозвучит ничего из ряда вон выходящего, вроде сообщения о дожде или какой-нибудь “рекордной температуре”. Наконец Нэс собрался с мыслями - и закурил. Укутался дымом и только потом начал:
- Я уже очень давно шатаюсь по свету. Или даже по Свету, с большой буквы, то есть - не только по этому Миру, а… Миров много, можешь мне поверить, вот меня по ним и носит… Я могу разобраться со временем и оказаться дома через какой-нибудь час после того, как ушел, но… Вот с чем у меня настоящая беда, так это с ориентировкой. Я никак не могу найти дорогу домой! - и он опять замолчал.
- Дивно, - откомментировала я. - А я здесь при чем?
- А ты - можешь.
И так он это сказал… Каюсь, пока я ждала объяснения, то - мельком как-то - подумала: “А может, этот тип все-таки элементарный псих?”. Но вот он сказал “А ты можешь” - и его слова прозвучали окончательным приговором: все происходит на самом деле, Нэс (или как там его зовут?) именно тот, кто он есть, он, действительно, “нездешний”, он, действительно, заблудился не в каком-то городе, а - среди многих миров… И что хуже всего - он, действительно, каким-то образом умудрился выдумать меня. Просто потому, что я - могу. А ведь и вправду, я могу найти дорогу почти всегда, везде и - куда угодно. Но…
- Но, слушай, разве только я одна… То есть, разве это - такая уж редкость? Ведь полно народу, кто ориентируется в пространстве не хуже меня, а то и лучше? Зачем надо было выдумывать, да еще и - меня?!
Нэс улыбнулся:
- Ты - редкость. Таких, как ты - нет, наверное, есть еще, но я нигде не мог таких найти.
- И поэтому выдумал… - Нет, я уже не злилась, но мне было как-то грустно. Да еще - непонятно, что, все-таки, делать с этим свалившимся на меня откровением. И - надо ли с ним что-то делать вообще.
- А ничего не надо делать - прими к сведению, вот и все! - Нэс опять прочитал мои мысли. А что я удивляюсь? раз уж он меня выдумал, то, наверное, должен знать мою реакцию!
- И все-таки…
- Вот ты въедливая! - искренне восхитился Нэс. - Расскажу, расскажу, не волнуйся! Что смогу - все расскажу. Во-первых, просто “человек с компасом в голове” - этого мало, вернее - этот вариант совсем не подходит. Компас компасом, но мне ведь нужно не в соседний город, а в какой-то соседний Мир, а такое путешествие, ты уж поверь моему опыту, почему-то выбивает из колеи всех универсальных гидов, кого я только ни встречал. Во-вторых, мне нужен человек, легкий на подъем, а любого нормального-в-кавычках пойди уговори, что Миров - много, что… Ну, ты сама понимаешь! - Нэс комично развел руками, мол, что тут говорить? Я только кивнула - ну, ведь верно же, одно дело читать всякую мистику-фантастику да смотреть по TV “X-Files” и “Скользящих”, а другое - поверить в то, что не одна только истина “где-то рядом”, но и Зеленая дверь в Белой стене, и Портал Черепахи, и прочая, и прочая…
- Точно. А ты - ты всю жизнь ждала именно этого момента, поверь мне, - и, предупреждая мое законное возмущение: - И вовсе не потому, что я тебя выдумал! Да и не делал я ничего практически - просто, собрал все возможные вероятности и соединил в одном месте и времени. Как раз там, где ты родилась - совершенно случайно, между прочим.
- Что - случайно?
- Ты родилась случайно.
Вот это был номер! От неожиданности я начала ржать (со мной такое случается, нервное, наверно). Просмеявшись, я сказала:
- Дорогуша, скажу тебе, как доктор - дети случайно не рождаются. Обычно об этом заранее известно!
Нэс кивнул:
- Именно - обычно. А вот если на месяц раньше срока - то это уже необычно. И, кстати, скажи мне, ты ведь первый ребенок, так?
- Ну.
- А твои родители - кого они хотели?
Я опять засмеялась - кажется, мое настроение превратилось в качели! Но уж чего-чего я не ждала от чуда, так это подобных вопросов!
- Понятия не имею! По-моему, им было все равно. То есть, конечно, чаще всего, почему-то, хотят мальчиков, но мои, слава Богу, ребятки не упертые, так что им было все равно.
- Вот. Именно такой человек и был мне нужен. Каюсь - я довольно небрежно разместил свой набор вероятностей, - Нэс виновато опустил глазки долу. - А когда сообразил, что в данной точке времени и пространства должны родиться только… как бы сказать…ну, определенные, что ли, люди, то есть, те, у кого уже и судьба, и все прочее предопределено, то… Знаешь, я запаниковал, потом вообще отчаялся… - Нэс криво усмехнулся. Явно у него была очень хорошая эмоциональная память, и сейчас свое отчаяние он вспомнил слишком четко. Я могла ему только посочувствовать - сама такая же. - Так вот, я решил, что уже никогда не попаду домой: мой случайный дар как-то не предполагал повторного использования! Но… - Нэс вскинул на меня свои зеленые глазищи, в которых - я даже задохнулась от удивления! - сияли восторг и благодарность: - Но ты как знала, и - родилась. На месяц раньше, зато - точнехонько в приготовленный мною “подарок”! Он ведь никому больше не подходил, кроме тебя! Так что тебя я не выдумал - зря ты стенку испортила, извини… - Нэс, кажется, смутился. Мне же стало так… не знаю! и смешно, и легко одновременно, но не столько от его вида, сколько от признания - “тебя я не выдумал.” Хватит с меня милых молодых людей обоего пола, пытающихся меня выдумать - и загнать в клетку своей выдумки! Хотя…
- Так, а что ж ты тогда выдумал?
- Твою судьбу - кое в чем, включая, ты уж прости, и данную ситуацию…
- Ах ты, зараза! - но я не могла уже сердиться. Ну, вляпалась я в эмиграцию - тоже опыт. Даже утешает, что не по моей вине. Я махнула рукой:
- Ладно, извиняю. Но - а кроме? При чем здесь мое умение ориентироваться?
- Не ориентироваться, а находить дороги, - поправил Нэс. - Есть разница! Вот, эту способность я усилил. Ну, судьбу, я уже говорил. Потом…
Нэс опять замялся, закурил. Подошел с сигаретой к окну и прижался лбом к стеклу.
- Посмотри, какое утро… - сказал он тихонько. - В такое утро особенно сильно хочется проснуться рядом с тем, кого любишь…Вот, этого я тебя тоже лишил. Так… Так было нужно, поверь! - Он повернулся ко мне, взмахнул рукой: - Так было нужно! Иначе… Иначе все ушло бы! А я не могу… Не могу так рисковать! Ну, пойми, пожалуйста! - у Нэса дрожали губы, и голос дергался, словно от боли. - Ведь ты сама все это знаешь! Я просто хочу вернуться домой! Там… Там - моя жизнь, мои друзья, люди, которых я люблю… Ну, поставь себя на мое место!
- Зачем? Ты уже и сам это сделал, - отозвалась я, не узнавая своего голоса - он был каким-то пепельно-серым… Как небо в то утро, когда… А впрочем, не важно. Просто другой голос звучал во мне - голос, произносивший сквозь слезы: “…здесь всегда ветер…” Здесь всегда ветер. Течет в Рай река Волга. И это уже совершенно не смешно. Потом я очнулась:
- Ты что-то сказал?
- Я сказал “прости”, - Нэс подошел и закрутил, наконец, кран. И вдруг улыбнулся мне так сияюще и искренне, что я не смогла не улыбнуться в ответ. - А еще я сказал, что все возможно исправить! И именно этим я и собираюсь заняться - с твоей помощью и в самое ближайшее время.
“Я не помню, как мы встали, как мы вышли из комнаты…” Еще одна цитата обрела свое реальное воплощение в моей жизни: я действительно этого не помню! Я понятия не имела, что нужно делать, но точно знала, что сделаю все, а может, и больше. Утренняя радость вернулась ко мне в полной мере, она переполняла меня - я чувствовала себя расправляющейся пружиной, честное слово! Меня не пугала возможность проискать дорогу в течение целого дня - да хоть бы и года! Ведь в итоге и меня, не только Нэса, ждало возвращение домой! А после - долгие дивные утра, чтобы просыпаться рядом с тем единственным человеком, кого я люблю… Все остальное перестало иметь значение. Нэс и я, взявшись за руки, шли сквозь город. В какой-то момент я уловила, что идем мы именно сквозь - я находила путь, проход, дорогу (не назову точного определения, да и не важно оно!), а Нэс открывал нам двери на эти пути. Я плохо помню, как это происходило: сияющие радуги, солнечная пыль, ветер - вот всё, что удержалось во мне в память о нашем чудесном продвижении. Время текло мимо нас, не задевая, не трогая и “не считаясь”. Мы оба стали солнечной пылью, летящей куда-то по воле ветра, - но и самим этим ветром были мы, ветром, несущим куда-то легкую, невесомую сияющую пыль…
И вдруг - все закончилось. Мы оба стояли на какой-то дороге - золотисто-рыжей грунтовке, местами заросшей странной синеватой травой. Ветер почти утих (или это мы стали слишком материальны, чтобы лететь в нем?) и только чуть шевелил серебристо-серые метелки этой чужой травы. Не знаю уж, почему, но тонкая накидка Нэса смотрелась теперь куда более уместно, чем мои джинсы и майка! Я была явно чужой этому месту, а вот Нэс…
- Дома… Я дома, - прошептал он и, выпустив мою руку, уселся прямо на землю. - Посмотри, - попросил он, не поднимаясь, - там, впереди, что - там?
Я вгляделась, щурясь против солнца: да, кажется, впереди что-то было, точно - что-то вроде крепости… или - городской стены, подобной тем, что возводили в средние века, по крайней мере - в моем мире.
- Стена, - ответила я. - И, похоже, город.
Нэс шумно вздохнул. Честно, еще ни в одном вздохе я не слышала столько счастья разом!
- Мой город! - Он засмеялся и вскочил на ноги. - Мой город! У тебя получилось! У нас! Спасибо тебе!
Я улыбнулась в ответ - просто невозможно было удержаться, глядя на такую концентрацию радости, счастья и всего прилагающегося. А Нэс тем временем предложил:
- Пойдем со мной, а? Я покажу тебе город - он действительно чудесный, тебе понравится, обещаю!
Я покачала головой - мне было не до того, хоть и любопытно. Но нетерпение не оставляло любопытству никаких шансов: Нэс обещал мне возможность переиграть судьбу и тоже - вернуться. Вернуться домой, вернуться к моей жизни, к дорогим мне людям. Так что мне не хотелось лишний раз терять драгоценное время - я и так его порастеряла! Нэс виновато моргнул и отвел глаза:
- Слушай… Ну, пойдем, а? Там так хорошо! Ну, должен же я для тебя хоть что-то сделать!
- Не надо, ты уже столько наделал! - засмеялась я. - Нэс, пойми: я не меньше твоего хочу вернуться. Дело ведь не в том, сколько тебя не было, а - где именно не было. Так что…
Он покивал:
- Понимаю… Тогда - оглянись.
Воздух за моей спиной дрожал и переливался, словно призрачное пламя.
- Мне туда?
- Угу. - На подвижном лице Нэса явственно читалась неуместная на мой взгляд смесь печали и, почему-то, вины: - Прости меня…
Но мне не хотелось размышлять над причудами чужого настроения, так что я легкомысленно махнула рукой:
- Да ладно тебе! Не переживай, все хорошо, что хорошо кончается. - Вот уж не знаю, зачем я сказала эту банальность? Впрочем, я действительно верила в то, что все закончилось (ну, почти закончилось) и именно так - хорошо. Просто чудесно! - Счастливо, Нэс!
Я улыбнулась ему и шагнула в текучее мерцание, открывающее мне дорогу домой. На “пороге” я оглянулась в последний раз. Нэс неподвижно смотрел мне вслед. Наверное, мне показалось (уж больно “не в тему” было!), что к его вине и печали добавилось отчаянье - а впрочем…
А впрочем, надеюсь, то была просто грусть. Может, он успел ко мне привязаться, или хотел, чтобы мы подружились, или… Не знаю! Просто не хочу - так не хочу! - даже думать, что он заранее знал, что случится. Не хочу и не думаю. Мне почему-то очень важно верить, что это - лишь результат неудачного стечения обстоятельств (мало ли? Какие-нибудь “магнитные бури” или что-то в таком же духе), или моей собственной ошибки (может, нельзя было оборачиваться, к примеру). И я в это верю! И мне не в чем винить Нэса - дивного “героя моих снов”, рука об руку с которым я прошла сквозь пространства и стала солнечной пылью, сверкающим ветром…
До сих пор.
Часть вторая
И последнее желанье -
Чтоб никто не вспомнил про меня… Колибри “Волна”
- Ты можешь, в конце концов, четко и связно объяснить, почему, по-твоему, нам именно сегодня не стоит никуда идти? У тебя же должна быть хоть какая-то причина!
- Да.
- Ну и?
- Что?
- Ты объяснишь или нет? И не надо так горестно вздыхать! Я не требую от тебя ничего невозможного, просто - объясни.
- Это тебе - просто…
- Только учти: сегодня я не намерена выслушивать твои пространные рассуждения на тему смутных предчувствий!
- Тогда - нет.
- Чего - нет? У тебя опять нет ничего, кроме этих самых предчувствий? Тогда…
- У меня нет слов. Рыжая, пойми, я не… Я не могу…
- Двух слов ты связать не можешь, это я уже знаю.
- Да!
- Слушай, Птица, не злись, но у меня ощущение, что ты - иностранец! По крайней мере, ты говоришь так, будто наш язык для тебя - чужой.
- Просто мне сложно сформулировать…
- А ты попробуй!
- Только ты меня тогда не перебивай, можно? В смысле…
- Ладно.
Сюрреалистический этот диалог происходил на заднем сидении маленького автобуса, по недоразумению транспортной системы называемом “Маршрутное такси”. Так как до конца маршрута оставалась всего пара остановок, салон был почти пуст, и на странные имена двух девушек, сидевших рядом, никто не обратил ни малейшего внимания. “Рыжая ” , впрочем, действительно была рыжей - великолепная грива цвета дикого меда эффектно оттенялась темным мехом шубы. “Птица” - темноволосая и растрепанная, словно побывавший в драке воробей, - с отрешенным лицом разглядывала сложенные на коленях руки. Рыжая (ведь наверняка и не подозревая об этом!) потребовала от нее почти невозможного, и теперь ей приходилось напрячь все свои силы, чтобы выдавить из себя хоть подобие связного объяснения. Так уж вышло…
Так уж вышло: Птице было по-настоящему тяжело говорить. Почти всегда и везде, за редким (очень редким!) исключением. Владение словом не входило в число ее талантов, в отличие от Рыжей, которая с легкостью оперировала самыми сложными словесными конструкциями - что устно, что на бумаге. Из-за этого Птица испытывала к своей подруге странное чувство, какое-то трепетное, почти болезненное влечение, лишенное, впрочем, какой бы то ни было эротической или завистливой окраски. Наверное, с тем же чувством калека-ребенок (именно ребенок, не научившийся еще завидовать и ненавидеть) смотрит на своих ровесников, играющих в футбол. В плане речи Птица была тем же калекой: она слишком поздно начала говорить, в начальной школе - заикалась… В институте тяжелее всего ей приходилось на семинарах, а вот экзамены она сдавала на удивление легко (на чистом адреналине, правда, но - кому какое дело до процесса!). Но кроме этой проблемы существовала еще одна: сейчас Птице предстояло облечь в слова не конкретную тему, надежно усвоенную и выученную, а - ощущение. Давящее ощущение, похожее, вероятно, на предчувствие грозы, что развито у животных - муторное, неотвязное беспокойство. Точно и ясно Птица знала только одно: подобного рода состояние на пустом месте не возникает. По крайней мере - у нее. Но… Как это объяснить?! Да еще - Рыжей…
Для Рыжей слово было профессией. Ну, пусть будущей профессией - уж в чем-чем, а в этом никто не сомневался, и Рыжая - в первую очередь. Косноязычие Птицы ее забавляло и позволяло почувствовать превосходство над этим странным существом - хоть какое-то! Птица ведь была Проводником. Самым лучшим Проводником в их компании посвященных. Проводником в Запредельное.
- Птица, ты скажешь что-нибудь, или нет? - Рыжая поерзала, удобнее устраиваясь на сиденье - широкая шуба здорово осложняла поездки. Птица вымучено улыбнулась:
- Попробую… Ну, во-первых, мы плохо одеты…
- То есть - слишком хорошо! - фыркнула Рыжая. - Но, извини, в прошлый раз тебе твое пальто не помешало. А уж со своей одёжкой я как-нибудь справлюсь!
- Я не о том… - Птица вздохнула. - Ладно, пусть. Все равно, Рыжая, пойми… Ну, мне просто… просто неспокойно, знаешь, так…- она неопределенно повела рукой, рассеяно коснулась застежки пальто, - так давит здесь…
- Может, ты что-то не то съела? - рассмеялась Рыжая и тут же добавила примирительно: - Ладно, не бери в голову. Ты ведь сама видишь - это все очень несерьезно. - И снова заулыбалась: - А хочешь, я тебе скажу, что тебя беспокоит?
- Ты? - Птица приподняла брови, - уж ты скажешь…
- Скажу. Ты только не обижайся, Птица, - Рыжая положила ладонь на черный рукав ее пальто, - но, по-моему, это просто ревность. Тебе не нравится, что зов пришел мне, и что разрыв будет - мой. Вот и все. Ты сейчас ведешь себя совсем как Белка: тебе кажется, что я лезу не в свое дело, более того - я лезу в твое дело, так? Птица, у тебя сейчас на лице написано: “это мое, а ты не умеешь, а не умеешь - не берись”. Так? Ну, скажи, я не права?
- Нет.
- Что - “нет”? Не права или не скажешь?
Птица отвернулась к окну. Рыжая словно специально расставляла ей ловушки, вынуждая говорить. Мелькнула мысль: “Заставляет сражаться на чужом поле”, мелькнула и ушла: мало ли? А вдруг Рыжая права, и все беспокойство, все тоскливое, но упорное нежелание идти сегодня в разрыв объясняется именно этим? “Но - а сон? Сон-то был не сегодня…” Птица хотела было рассказать, но тут же поняла: одной короткой фразой она от Рыжей не отделается. Поэтому она сочла за благо промолчать.
- Ладно, это все не важно, - произнесла она через минуту. - Нам долго еще ехать?
Рыжая расцвела: ей до сих пор было безмерно приятно, когда удавалось кого-либо переубедить. Да к тому же - сегодняшний путь, ее путь, весь, целиком ее, наконец-то начался! Было от чего расцвести!
- До конечной. Но уже совсем чуть-чуть, так что давай-ка выбираться.
… Странно: обычно расплачиваться приходится за излишнюю разговорчивость. “Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется”, и т. д. Но если бы Птица могла предвидеть, как отзовется ее молчание !…
На северной окраине города ветер был сильнее, чем в центре, Птице пришлось повозиться, укрывая от него огонек зажигалки. Так что Рыжую она догнала только у светофора: им нужно было перейти шоссе, пройти немного вверх по улице, и только потом выйти на южный склон огромного оврага (в какой-нибудь другой местности его, наверное, назвали бы ущельем, но здесь говорили даже не “овраг”, а -“балка”). Именно на этом склоне был вход в разрыв. Вернее - открылся вход в разрыв. Вернее… Вернее всего - для точного определения не было нужных слов, да и понимания не было, если уж говорить честно! Но - хоть как-то говорить приходилось (хорошо еще, что с теми, кто “в курсе”!), поэтому утром Рыжая и сказала Птице: “Сегодня открылся вход в северный разрыв. Пойдем?”
* * *
Сначала это было просто игрой. Просто - забавным интеллектуально-физическим приключением компании “великовозрастных мечтателей”. Действительно, ну, смешно же с серьезными лицами “грузить” друг друга сочиненными на ходу теориями о том, что вот именно эта заброшенная железнодорожная ветка, если идти по ней в определенное время достаточно долго, может привести в параллельный мир! Или - что именно этот заросший камышом пустырь, русло бывшей речки, “ на самом деле - аномальная зона, покруче всяких там Бермудских треугольников”! Да еще и доказательства приводить. Самым шиком считалось обосновать “аномальность” не какой-нибудь выдумкой, вроде: “А в прошлом году здесь один мальчик нашел обломки летающей тарелки из неизвестного науке металла!”, а чем-то реальным или хотя бы реалистичным. Впрочем, по словам той же Рыжей, “аномальнее всего” было то, что косноязычная Птица в таких случаях отличалась наиболее буйной фантазией. И верно - ее “теории” действительно признавались самыми-самыми. Да и доказательства она приводила - не подкопаешься: например, заметила, что заброшенный Бог знает сколько лет назад рельсовый путь, вернее, именно сами эти рельсы, выглядят совершенно новенькими, несмотря на густую поросль кустов не только вокруг, но и между шпалами. И колесную смазку на кусте татарника обнаружила именно она (вернее, вляпалась в нее Мэй, а Птица заметила это и определила как смазку). И никому не пришло в голову сказать ей, что рельсы, вообще-то, могут и не ржаветь вовсе, а “колесная смазка” - скорее всего смола, которой кроют крыши и которую наверняка притащили сюда какие-нибудь детишки… И только через неделю Белка, работавшая неподалеку от старого депо, растерянно сообщила, что рельсы (по крайней мере - на недействующих путях) как раз ржавеют. Она, Белка, реалист и скептик, первой заподозрила, что Птица не выдумывает. Но поверила (все поверили!) только после того, как Аська и Птица, сами ошарашенные донельзя, сообщили компании результаты своих экспериментов.
Птица раздобыла подробный план города, и вдвоем с Аськой они несколько раз перепроверили, однако результат не изменился: путь от Аськиного дома до старой пристани - любимого “пляжа” их компании - по прямой составлял два с половиной километра, а через то, что они, смеясь, называли “зоной” (отдавая дань уважения не столько “Пикнику на обочине” Стругацких, сколько именно “Сталкеру” Тарковского), то есть - по той самой заброшенной железнодорожной ветке, должен был быть километра четыре, не меньше и, соответственно, занимать около часа времени… На деле же их компания, без малейшего напряжения, самым что ни на есть прогулочным шагом, преодолевала эту дорогу за…25-27 минут. Мэй тогда же припомнила, что из другой “зоны”, из поросшего камышом, ветлой и прочей зеленью оврага, бывшего русла маленькой речки, никогда не удавались фотографии. После открытия Аськи и Птицы то, что считалось просто совпадением - на трех фотоаппаратах трех разных людей! - представало в совершенно ином свете! Словом… Словом - это было нечто, не укладывающееся в головах, но уж никак не игра. А потом разрывы начали открываться.
Теперь они, пожалуй, и сами бы не вспомнили, кто первым предложил этот термин - “разрывы в ткани реальности”, но теория сложилась на удивление стройная и даже в какой-то степени логичная - если только в данной ситуации уместно было пользоваться привычной логикой. Впрочем, теория не замедлила подтвердиться практикой: в начале августа Аська и Птица разгадали секрет их любимой “короткой дороги”, а в середине октября того же года и открылся их первый разрыв. Из иного мира, в который случайно занесло Мэй, Птицу и Аську, а также присоединившуюся к ним на свою голову Белку, всех вывела Птица. Вывела легко, так, словно всю жизнь именно этим и занималась. А к концу весны выяснилось: во-первых, Птица умеет находить разрывы, во-вторых - всегда узнает, открыт ли разрыв (то есть, приведет ли в какой-нибудь иной мир, или просто - позволит сократить дорогу или что-то еще, столь же невинное). А в-третьих - с ней вполне можно было быть уверенным в том, что ничего плохого не случится. Так Птица стала чем-то вроде охранного талисмана для своих, а проще - Проводником.
Она чуяла разрывы, слышала их - в прямом смысле этого слова: открытый разрыв издавал какой-то тихий, но очень определенный звук, который Птица (и иногда - Мэй) улавливала даже издалека и всегда безошибочно. Более того - она каким-то образом улавливала изменения самого разрыва, угадывала, куда он в итоге выведет, замечала на полпути любую опасность… Впрочем, реальных опасностей почти и не встречалось - только фантомы. На эти странные, больше всего похожие на миражи явления организм Птицы отзывался приступами тахикардии - поначалу пугавшими, позже ставшими привычным, хоть и изматывающим, делом. Птица, однако, научилась использовать и эту свою “особенность”, но избавиться от достаточно болезненных приступов ей так и не удалось. Счастье еще, что боль не мешала ей вести себя адекватно ситуации - может, из-за того, что рядом с ней всегда были “ее люди” - Аська, Мэй, Белка, Рыжая… Легче всего было с Аськой - так безоговорочно они доверяли друг другу, и с Мэй, которая со временем могла стать куда лучшим Проводником, чем Птица. Белка соглашалась идти в разрыв только в большой компании, а тяжелее всего было с Рыжей - по множеству причин.
* * *
- Птица, ну что ты опять застряла? - Рыжая нетерпеливо обернулась. Птица все еще стояла на склоне, на пару метров выше Рыжей, и, щурясь, смотрела куда-то поверх ее плеча.
- Не вижу, - отозвалась она. Рыжей не понравилось то напряжение, с которым Проводник призналась, что не видит Пути.
- Что значит - не видишь? Здесь же только одна дорога, а разрыв открыт, я тебе точно говорю! - в голосе Рыжей была злость, и та не думала ее скрывать: это ее разрыв, она сама в свое время привела к нему ту же Птицу, и Мэй, и Белку, а сейчас явственно слышала зов и была уверена в том, что Путь есть. - Птица, может ты просто… - Рыжая осеклась, не зная, как продолжить. “Просто разучилась?”, - так, что ли?
Птица досадливо махнула рукой, не трогаясь с места:
- Я знаю, что он открыт, но я не вижу его весь!
- А ты… Ты всегда видишь весь Путь? - осторожно спросила Рыжая. Вообще-то она так не умела и слабо верила, что подобное возможно, но… Кто ее знает, эту Птицу?
- Рыжая… - на лице Птицы вновь появилась тень отчаянья, совсем как в автобусе: она снова пыталась собрать слова в фразы: - Ну, ты пойми… Нет, я не всегда вижу всё, но если вижу, то… ну, тогда вижу какую-нибудь часть… Ближайший путь, - кажется, что-то ей удалось сформулировать, и, воодушевившись, Птица продолжила: - Вот. А здесь я, вроде бы вижу почти все, но… Но я не понимаю! Он прерывается, понимаешь? - Птица повела рукой, изобразив что-то вроде знака бесконечности - лежащей на боку восьмерки: - Я не могу понять, но… там словно какой-то провал в середине… от входа и потом… - Руки ее зажили своей жизнью, они говорили, плели ткань фразы, и на эти отточенные жесты сами собой нанизывались верные слова: - Иногда у меня получается увидеть весь Путь - не глазами, конечно, а мысленно, но не выдумать, нет, именно - увидеть, точнее, представить, как он идет, весь - и фантомов, и колодцы, и тупиковые дорожки… А если нет, если Путь только рождается, или просто - ну, не вышло, то тогда я вижу на какое-то расстояние, но - ровно, понимаешь? А этот… на нем какая-то дыра, будто… будто… - руки Птицы, блеснув на солнце серебром многочисленных колец, совершили очередное, дивное по красоте движение, и Рыжая, следившая только за ними, а не за словами, восхитилась - на свой неподражаемый манер:
- Птица, а ты язык глухонемых знаешь?
Птица запнулась на полуслове. Полуслове и полужесте. Со злости выпалила:
- Ты фантастически корректна! - и сама рассмеялась от неожиданности - такая фраза! Рыжая захохотала тоже:
- Ну, точно - пошла аномальная зона!
Птица махнула рукой и, не переставая смеяться, спустилась со склона.
- Ладно, идем, пес с этим со всем!
Что Птица помнила твердо, так это плохо объяснимую (и, надо сказать, плохо объясненную) неприязнь Рыжей к любому упоминанию черта или дьявола. А Рыжая запоздало порадовалась: Проводник подтвердила ее предчувствия - зов Рыжей не померещился, а это значит, что она - тоже Проводник. И она перестала наконец-то сомневаться. К сожалению.
Южный склон балки состоял из нескольких террас - заросших камышом великаньих ступенек. Вперемешку с ними росли какие-то кусты и редкие деревья. Городской шум не проникал в этот закрытый с трех сторон иной мир, но то здесь, то там из земли торчали какие-то обломки арматуры, бетонные кольца непонятного назначения, что-то еще, столь же неуместное, сколь и привычное, словно метки, оставленные Городом: “моё”. Земля, протестуя против вторжения, каждый раз пыталась укрыть их - весной и летом в траве, осенью в палой листве, зимой под снегом, - и со свойственным ей терпением ждала, когда время покроет железо рыжим мхом ржавчины и в песок раскрошит бетон. У входа в разрыв геральдическим львом у подъезда дворца расположилась совершенно фантастическая группа - останки старой газовой плиты, сквозь которые проросло тонкое деревце, кажется, ясень. Рыжая, а следом за ней - Птица, проходя, коснулись прохладной коры - словно поздоровались со Стражем. Вернее, коснулась Рыжая, а Птица обняла тонкий ствол и на мгновение прижалась к нему. Отстраненно, словно о ком-то чужом, подумала: “Я уже не вернусь, даже если захочу”. Впрочем, вернуться она не могла с того самого момента, когда, смеясь, спустилась по склону. С того самого момента, а может, и раньше - Путь не терпит противохода, и любой разрыв можно только пройти, насквозь и никак иначе. Птица знала это точно так же, как знала, например, в какой стороне река - знала, и все тут. В отношении своей реки она, кстати, никогда не ошибалась, и “Путь не терпит противохода” тоже было для нее аксиомой, а не просто красивой фразой. Но лишь только обняв “Стража”, кожей ощутив, как спокоен погруженный в зимний сон ясень, Птица окончательно приняла случившееся - и смирилась с ним: она уже встала на чужой Путь, Путь, который ее пугал, и поздно было что-то менять. Разрыв, странное нечто между здесь и там, принял и укрыл от всех миров две легкие фигурки.
* * *
- Птица, мне недавно такой сон приснился...
- И тебе тоже?!
- В каком смысле - “тоже”? А, тебе тоже что-то снилось? А что? - Рыжая обернулась на подругу - та улыбнулась уголком рта:
- Сначала ты расскажи.
Рыжая кивнула:
- О’К. Значит так: лето, по крайней мере - деревья зеленые. Мы идем по разрыву, не здесь, а в центре, - ты, я и почему-то Аська. И все так мирно-мирно, а потом вдруг начинается ливень. И ты говоришь, мол, это - месть за то, что мы слишком долго в разрыве. - Краем глаза Рыжая заметила, как Птица кивнула, словно соглашаясь с собой-во-сне - да, так бывает. Это Рыжей не понравилось совсем, но ни размышлять, ни спорить не хотелось, и она продолжила: - Ты говоришь, а вокруг начинают распускаться цветы, пыльца летит...
- Золотые? - перебила Птица.
- Цветы? - Рыжая пожала плечами: - Не помню, белые, кажется, а что?
- Так. Ну, а дальше ?
- Да, ерунда всякая, - Рыжая сообразила, что Птице ее рассказ, мягко говоря, не интересен - ту явно беспокоило что-то, к Рыжей и ее словам не относящееся. Но Рыжая дорассказала, коротко, в одну фразу: - Пыльца попала на Аську, та сказала: “Вот теперь я могу летать!” - и улетела. Вот и все. А тебе что снилось?
Ответила Птица не сразу, словно вспоминала:
- ...Радуги... Знаешь, это было так... Так странно: дивно красиво и одновременно - тревожно. Так тревожно! И еще - золотистая пыль, которая летела по кругу, будто подхваченная смерчем... - Птица вздохнула: - Я не помню никакого действия, кажется, его и не было, только это грызущее ощущение...
Рыжая восторженно покрутила головой: все-таки Птица каждый раз удивляла ее безмерно! стоило только ей войти в разрыв, как речь ее преображалась. Самое удивительное - Птица принимала это как данность... или просто не замечала перемен? Правда, смысл сказанного Рыжая благополучно упустила, восхищаясь, но - а какой смысл можно извлечь из сна? Разве что - для рассказа сюжет, но у Рыжей этого добра было - на десяток Птиц хватит!
* * *
Тропа? да нет, и тропой-то нельзя было назвать этот просвет между сухими стеблями камышей и тонкими стволами редких деревьев. Впрочем, просвет был достаточно широк, да только... На любой тропе чувствуешь, что ее кто-то сделал, проторил, как говорится, пусть не люди, пусть звери какие-нибудь - все равно. А в разрыве такого нет, здесь, вернее - не-здесь, каждый - первопроходец, сколько бы этот “каждый” ни проходил в разрыве. Птице казалось: возвращаться нельзя потому, что разрыв как бы закрывается за спиной последнего из идущих, а может - и вовсе исчезает. На Пути она никогда не полагалась на память - даже по хорошо известному разрыву Путь каждый раз шел как-то иначе. Только одно оставалось неизменным - “фантомы”. До сего дня.
- Замечаешь, как идти легко? - Рыжая, шедшая на полшага впереди и левее, обернулась к Птице. - Дорога ровная, “фантомов” нет совсем... А что это с тобой?
Птица, морщась, с силой прижимала ладони к груди, лицо было бледно-серым, словно мартовский снег.
- Тахикардия, - отозвалась она с вымученной улыбкой. - Знаешь, что это такое?
- Это когда сердце очень быстро бьется? - неуверенно предположила Рыжая, гуманитарий до кончиков ногтей.
Птица кивнула:
- Ага. Только, знаешь, я как раз на “фантомы” так реагирую...
- Но их же нет!
- В том-то и дело...
Рыжая нахмурилась. Нет, это ей решительно не нравилось! Может, зря она все-таки уговорила Птицу сунуться в разрыв сегодня? Да нет, ерунда!
- Курить надо меньше, - проворчала она, зашагав вперед. Птица рассмеялась:
- Вот кто бы мне это говорил, а? - но, тем не менее, пошла следом. Путь не терпит противохода - и уже ничего нельзя изменить...
Но с каждым шагом ей все труднее было смириться с этой мыслью. Птице мучительно не хотелось идти вперед, однако она шла, словно какой-то герой дурацкого ужастика: вот он с дебильным любопытством бродит по заброшенному замку, а зрители готовы заорать прямо в телевизор: “Стой! Не ходи туда!!”. Птица же чувствовала себя одновременно и “героем”, и зрителем - все внутри нее протестовало, а ноги продолжали размеренное движение. Между тем окружающий “пейзаж” менялся, камыши окончательно уступили место деревьям, чьи стволы казались укутанными туманом и чуть размытыми, словно прорисованными акварелью на мокрой бумаге. Порой из этого несфокусированного пространства выступала какая-нибудь ветка - странно-четкая по контрасту. Но просвет оставался, так что Рыжая легко и уверенно шла по нему, наслаждаясь каждым шагом, каждым метром - быть Проводником оказалось так просто! “Справедливости ради надо признать: на первый раз мне достался совершенно чудесный разрыв!” - успела подумать Рыжая до того, как Птица сказала:
- Ты хоть видишь, куда ты идешь?! - таким голосом, словно Рыжая собиралась сделать шаг не по ровной, местами заснеженной земле, а как минимум - в пропасть с обрыва. На всякий случай Рыжая вгляделась внимательней - нет, все в порядке, та же земля и никаких обрывов.
- Конечно, вижу. А что?
- А я - не вижу, - выдохнула Птица. У нее дрожали губы. - Не вижу, представляешь?
Рыжая даже испугалась - что-что, а зрение у Птицы всегда было в полном порядке!
- Вообще? А меня - видишь?
Птица растерянно моргнула:
- При чем здесь ты? Я Пути не вижу!
- А. Так ведь ты говорила, что он прерывается, помнишь? - Поняв, что не в зрении дело, Рыжая сразу успокоилась. А то, что ей самой по-прежнему было ясно, куда идти - просвет чуть сворачивал влево - так это Рыжую не удивляло: это ее разрыв, она ведет - не странно, что именно она и видит !
Птица, однако, успокоенной не выглядела, только кивнула и обреченно шагнула к подруге. Надо было хоть как-то утешить ее - утешить Проводника, потерявшего дорогу. Рыжая сказала первое, что пришло в голову:
- Мы скоро пройдем этот участок, и ты опять все увидишь, честно! Не волнуйся, ладно?
- Мне это не нравится, - отозвалась Птица.
- Что тебе не нравится? То, что я вижу, а ты - нет? Начинается новый приступ ревности?
Птица отмахнулась:
- При чем здесь... Мне не нравится, что ты видишь там, где не вижу я... Просто... Но это точно не ревность!... Ф-фу, запуталась... - Она криво усмехнулась: - Знаешь, если бы мне не было так страшно, мне было бы по фигу, что ты видишь.
- Страшно? - изумилась Рыжая. - Так, а что тут страшного? Тут же нет никого!
- Ну и что? - Птица вздохнула: - Не могу я объяснить!... Ну, это какой-то иррациональный страх...
- Н-да... - Рыжая удержалась от комментария вроде “надо же, какие ты слова знаешь!”, Птице это вряд ли бы понравилось. - Так мы идем?
- А что делать? Все равно назад нельзя...
Рыжая кивнула - мол, ясное дело, но через несколько шагов спросила:
- А, собственно, почему нельзя возвращаться? Не сейчас, а вообще - кто это выяснил?
- Аська и я, - ответила Птица. - Мы тогда хотели сразу и быстро со всем разобраться, чтобы потом не мучаться. Так что один раз мы и вернуться с полпути попытались...
- И что? - Рыжая обернулась, лучась любопытством. Птица спокойно пожала плечами:
- Ничего.
- В смысле? - брови Рыжей взлетели: - Совсем ничего? А почему же ты всем твердишь, что...
- Я не о том, - перебила Птица. - “Ничего” не в том плане, что с нами ничего не случилось, а в том, что, когда мы... - она прикусила губу. - Словом, там просто не было ни-че-го. Вообще.
Рыжая нахмурилась. От слов “ничего вообще” на нее повеяло холодом, будто зимний ветер пробрался под шубу и свитер и погладил по голой коже спины. Не самое приятное ощущение! Чтобы избавиться от него, Рыжая заявила:
- Так не бывает! - но с Птицей это заклинание рационалистов не сработало. Она даже изобразила на лице, нет, не улыбку, только легкую ее тень:
- А разрывы бывают?
- Но разрыв - это ведь все-таки что-то! Птица, ну не может быть, чтобы - вообще ничего!
Птица вздохнула. Конечно, про “вообще ничего” она сказала зря. Зря, но с благой для себя целью: избежать объяснения необъяснимого. Тогда, когда она и Аська, любопытства ради, решили вернуться с полдороги (точнее, с пол-Пути, хотя в ту пору разрыв назывался “зоной” в честь “Сталкера” Тарковского, параллельные миры видели только в сериале “Скользящие”, а о Пути и не подозревали) никакое зловещее ничто не заслонило сияния летнего дня, но... Аська и, тем более, Птица не смогли пройти и десятка шагов. Страх, боль, головокружение - все это (а Птица вдобавок внезапно утратила цветовое зрение) все это ясно давало понять, что “назад дороги нет”. Нет, и все. Однако стоило им развернуться на 180 и продолжить путь, как неприятности тут же прекратились. Разве что - мелочь, хоть и противная! - на выходе из разрыва обьявилось комарье, чего в “зоне” не наблюдалось даже в “комариный сезон” начала июня. Но ведь Рыжей этого не объяснишь! Вернее, Аська наверняка сумела бы, но Птица... “Нет, бесполезно даже пытаться”, - Птица не вполне доверяла волшебному преображению своей речи, постоянно ожидая, что этот чудесный, хоть и временный, дар исчезнет в самый неподходящий момент. Поэтому она выбрала наиболее простую, книжно-киношную отговорку:
- Там был туман. Ясным летним днем - стена тумана. Словно облако спустилось.
- Ого... - Рыжая с видимым сомнение покрутила головой, но добавила, правда, нечто почти противоположное: - Что-то ты меня даже напугала...
Птица пожала плечами, мол, ну напугала и напугала - ничего не поделаешь.
Сама-то она уже давно была напугана - чем-то...
А через несколько минут окружающее Путь пространство, по-прежнему нечеткое, “несфокусированное”, стало наполняться тягостным темно-желтым свечением, от которого у Рыжей заныли зубы, как от глотка ледяной воды. На Птицу же этот тусклый, будто перед началом песчаной бури, свет подействовал как та “последняя соломинка”, что сломала спину верблюду. Тонкий барьер спокойствия рухнул, и страх - обессиливающий, необъяснимый и от того еще больший - залил птицу с головой. Только на самом краешке сознания сохранились хрупкие осколки того, кто был лучшим Проводником-по-Запределью, и, цепляясь за них, Птица каким-то образом удержалась на ногах. И даже не заорала - прошептала:
- Рыжая… Я не могу…
Рыжая обернулась. Птица стояла, зажмурившись и судорожно дыша.
- Что с тобой?!
- Я не могу... - повторила Птица. - Мы попали... Здесь нельзя... Господи, что же я наделала! - крикнула она, закрывая лицо руками. Рыжая смотрела на нее, еще не понимая, в чем дело, но уже чувствуя приближение паники. В подобном состоянии она Птицу ни разу не видела - Проводник всегда отличалась вполне адекватной реакцией на события, а тут... Это что же должно было произойти, чтобы Птицу довести до... такого?...
Птица опустила руки.
- Рыжая, это ловушка. Не тупик, не рождающийся Путь - именно ловушка. Из тупика можно выйти, больно, конечно, и неприятно, но все-таки. А отсюда - нет.
Голос Птицы и рассудительный тон ее речи, вроде бы, не оставляли места для сомнений, но Рыжая не хотела верить.
- С чего ты взяла? Откуда ты знаешь?!
Птица пожала плечами:
- Знаю. Вернее - понимаю. Путь потому и прерывался, то есть - их два здесь: один в ловушку, а другой...
- Из ловушки? Так что же ты...?
- Не перебивай, - Птица повела рукой, словно ставя какую-то преграду. - Другой не из ловушки, он просто начинается за ней, вот и все. А это место... оно...
Птица замолчала. По бледному лицу прошла судорога. Рыжая, как любой человек, отравленный писательством, тут же подобрала фразу: “Лицо стряхнуло маску”, но ни додумать, ни порадоваться, как точно попала, просто не успела. Напускное спокойствие Птицы сменилось настоящим отчаяньем :
- Рыжая, я не могу здесь быть! Не могу! Черт, ведь я же знала, что нам нельзя идти, я же чувствовала! Господи, что я за тварь такая, немая идиотка!...
Рыжей показалось - земля под ногами плывет.
- Ты знала? Ты - знала? И молчала об этом?!
Птица закрыла глаза.
- Я ведь пыталась... - пробормотала она. - Я пыталась, ну, а толку-то? Рыжая, разве это моя вина, что нормально говорить я могу только здесь? Разве это - моя вина?!
- Конечно нет. Это просто твоя милая особенность... - Кто это сказал?!! Рыжая и Птица, прижавшись друг к другу спинами, пытались разглядеть хоть что-то в окружавшем их золотистом мерцании. Тщетно. Никого.
- Слушай, - робко начала Рыжая, - а может, нам просто показалось, а?
- Обоим сразу? - Птица усмехнулась, но тут же дернулась: невидимый собеседник исправил ее оговорку:
- Обеим. Кстати, вам обеим не показалось, - добавил тот же голос, похоже - молодой, но какой-то странно-смазанный, словно говоривший... улыбался, что ли? Интересно, чему?! Нервы у Рыжей не выдержали, и она заорала:
- Кто ты?! Отвечай, ну!
- Ну-ну-ну, - передразнил голос. - Ты задала слишком сложный вопрос.
- Где ты? - Птица с трудом заставила себя произнести эти два слова. Она вспомнила свой сон и боялась, что уже знает ответ.
- Вот, это гораздо проще, - откомментировал невидимый кто-то. - Я здесь. В той же самой Ловушке, что и вы, с одной лишь разницей - я могу уйти отсюда в любую минуту.
- Тогда - уходи! - крикнула Рыжая. Она теряла контроль над собой, но ничего не могла с этим поделать. Да и не хотела. Птица сообразила быстрее:
- Нет, не уходи! Подожди, пожалуйста, скажи... - она перевела дыхание и продолжила: - Скажи, зачем мы тебе?
- Мне? - в голосе явственно звучало недоумение. - Ни за чем.
- Тогда, может, ты отпустишь нас, а? - попросила Птица у пустоты, наполненной золотистым мерцанием. Оно странно, завораживающе перемещалось - ровно, по кругу, на расстоянии чуть дальше вытянутой руки, словно Рыжая и Птица стояли внутри какого-то медленного смерча. И голос звучал одновременно со всех сторон:
- Я вас и не держу. Вернее - это вовсе не я вас держу.
- А кто?
- Никто. Ловушка. Таких местечек довольно много в межмирье.
- Где? - переспросила Рыжая, вклиниваясь в диалог Птицы и неизвестно-кого. Сказать по правде, она даже не рассчитывала на ответ - слишком четким было ощущение: невидимке нет до Рыжей никакого дела... А вот до Птицы - есть. Знать бы еще, какое? Но голос отозвался:
- Межмирье - это я так называю. Впрочем, это место действительно лежит между Мирами, так что...
- А как нам выбраться отсюда? Ты говоришь, что можешь уйти, а мы?
- А вы - нет.
Голос произнес это так спокойно, словно говорил о чем-то, само собой разумеющемся. Птица зажмурилась, а Рыжая закричала:
- Почему?! Врешь ты всё!
- А ты попробуй, - предложил голос.
- И попробую! - Рыжая шагнула вперед, но Птица вцепилась в нее:
- Не ходи! Не уходи, нет, там... Туда нельзя, ну пожалуйста!
Рыжая вырвалась из ее рук, почти с неприязнью глянула в бледное перекошенное лицо:
- Слушай, радость моя, успокойся, а?
- Успокойся, - добавил невидимый собеседник. - Я все равно иду по краю Ловушки, так что не бойся.
- Кто ты? - теперь спрашивала Птица. - Кто ты, где? Я не могу разговаривать, когда я не вижу, с кем!
Рыжая подумала, что голос не ответит - ведь всего парой минут раньше он не ответил ей на тот же самый вопрос. Но Птица оказалась удачливей.
- Ну, в данный момент я - ветер, - отозвался голос после короткой тишины. - Погоди, я сейчас соберусь...
- Куда? - Рыжая и Птица спросили одновременно и с одинаковой растерянностью. В самом деле - куда может собраться ветер? с юга на север? Но, как выяснилось буквально в ту же секунду, ветер собирался не куда, а во что - в узкий столб, этакое миниатюрное торнадо, золотистое, сверкающее как песок на летнем пляже.
- Так лучше? - поинтересовался ветер.
Птица повела плечом. Лучше или хуже - эти категории она уже не рассматривала: в их положении хуже было просто некуда, да и на лучшее надеяться как-то не получалось. Но говорить с ветром, с чем-то видимым, было, конечно, удобнее, чем с пустотой.
- То есть, вот это - ты? - решила уточнить Рыжая.
- Сейчас - да, - отозвался золотистый смерч. - И именно поэтому меня не держит Ловушка - попробуй удержать ветер! А вы - вы попались крепко.
- У нас есть какой-нибудь шанс выбраться? - Птица дрожала, как лист на ветру. Удивительно, что она вообще смогла произнести эту фразу! Но она смогла. И на вопрос ветра: “Сказать тебе честно?”, ответила:
- Да!
Рыжая подумала, что одно короткое слово стоило Птице столько же, сколько все экзамены и семинары, вместе взятые, а то и больше. Наверное, и ветер оценил решимость Птицы: в его голосе прозвучало что-то, очень похожее на сочувствие:
- В принципе - нет.
- Мне нравится твоя оговорка! - откомментировала Рыжая, изо всех сил делая вид, что ничего непоправимого не происходит.
- Нравится? - переспросил ветер. - Боюсь, что цена свободы понравится вам гораздо меньше, особенно - поначалу.
- Цена? - Они вновь спросили одновременно, но теперь их голоса звучали по-разному. У Рыжей возмущенно, а у Птицы... У Птицы голос почти и не звучал, так, шепот, не более. Ей было плохо, как человеку, застрявшему между этажами в тесной кабине лифта.
Сияющий столб стал чуть ниже и плотнее, словно смерч вжался в самого себя. Голос ветра произнес с прежним сочувствием:
- Дело в том, что одной из вас придется стать такой же, как я.
- Не-ет... - выдохнула Птица, а Рыжая и этого произнести не смогла - настолько отвратительной, противной самой ее природе оказалась мысль, что ей (ей! Рыжей! такой живой и настоящей!) может быть, придется стать чем-то, подобным этому ветру, то есть - ничем. Рядом полувздохнула-полувсхлипнула Птица и заговорила, задыхаясь, но Рыжая едва слышала ее сбивчивые слова:
- Подожди, ты... подожди, объясни, почему, зачем - так? Неужели нельзя как-то... Как-то иначе выбраться?
- К сожалению, - отозвался ветер. - Просто... Дело в том, что из Ловушки нельзя выйти, но можно ее... прорвать, что ли? разбить? Словом, как-то уничтожить. А ветер, именно новорожденный ветер, - в голосе опять зазвучала улыбка, - обладает огромной силой, можете мне поверить. Я, когда стала ветром, не то, что Ловушку, я тогда несколько пространств проломила...
- Ты стала ветром? - Птица тряхнула головой, пытаясь прийти в себя и хоть что-то понять. - Ты стала ветром? Как... подожди, а кем же ты была? Ты что, человек, что ли?
- Ну да, - легко ответил бесплотный голос.
- Но... - Птица все еще ничего не понимала, - а как же... Зачем ты стала - ветром? Тоже попалась...
- Нет, что ты! - Ветер рассмеялась. Звук отразился эхом от стен Ловушки и накрыл Рыжую и Птицу шелестящим “колпаком”. Ощущение было не из приятных - словно песком засыпает - однако ветер не заметила этого (или - не захотела замечать) и продолжила: - Можно даже сказать, что я стала ветром нечаянно... Хотя нет, я, в принципе, знала, но... Ох, не объясню я, да и зачем тебе знать? Стала и стала. По собственной воле. А хочешь, покажусь? Только не надолго, а то человеческое тело у меня не очень стабильное, да и ветром мне быть легче.
- Ну... покажись, - произнесла Птица, и Рыжая страстно пожалела, что не успела воспользоваться заминкой: ей ни капли не хотелось видеть ветер в образе человека. Рыжая не была эгоисткой, но - возможно, из-за “отравы писательства” - воспринимала все, происходящее с ней, как некое литературное произведение, а себя - как главного героя. Уверенность в том, что именно ей - главной! - придется становиться ветром, вызывала в Рыжей дрожь омерзения, но избавиться от нее, не изменив собственного отношения к жизни, не было времени.
Смерч тем временем медленно оседал к земле и вдруг распрямился - резко, легко. По-человечески. Да и был он уже - человеком. Молодой девушкой, смуглой или загорелой, темноволосой, с короткой стрижкой, одетой в выгоревшие джинсы и майку. Несмотря на такую легкую (особенно для зимы!) одежду, девушка-ветер явно не мерзла. Птице она показалась какой-то невероятно летней, солнечной, словно там, где она жила, о зиме знали только понаслышке.
- Вот, - улыбнулась Ветер. - Это я.
Птица невольно улыбнулась в ответ. Спросила:
- А как тебя зовут? - Золотистому смерчу задавать подобный вопрос было бы нелепо, но узнать имя у человека вполне естественно, так ведь? Девушка пожала плечами:
- Да какая разница. Можешь звать меня Ветер, это - хорошее прозвище.
Птица кивнула - она так же предпочитала имени прозвище - и улыбнулась снова.
А Рыжая, наблюдавшая со стороны этот ритуал приветствия, с удивлением подумала: “До чего же они подходят друг другу!”. По-зимнему бледная в черном пальто - Птица, и Ветер, золотисто-бронзовая от загара, были похожи как родственницы. Круглые глаза, узкие подбородки, еле заметные ямочки на щеках - все это казалось не случайным сходством, а некими фамильными чертами, и “цветовая разница” только подчеркивала их. Рыжей вспомнилась иллюстрация в ее любимой “Мифологической Энциклопедии”: Лунный Сфинкс и Рассветная Фея. Птица и Ветер. “Их словно один художник рисовал!” - эта странная мысль почему-то оставила в душе Рыжей неприятный, тревожащий осадок.
Но Ветер заговорила, и улыбка Птицы начала таять с каждым ее словом:
- Ты знаешь, среди людей не так много тех, кто может стать ветром. Это не талант, скорее - особенность, может, даже физическая, не знаю. Словно какой-то... - она замялась, - словно потенциал, что ли: в ком-то он есть, в ком-то - нет. Вот в тебе, - Ветер обернулась к Рыжей, выгоревшие волосы на мгновение закрыли ее лицо, - в тебе его нет, ты уж извини. Ты... Ты - очень здешняя, вернее - ты вся принадлежишь своему миру, все твои мечты, желания, честолюбивые планы - все-все связано с тем миром, где ты родилась и живешь. А ты, - Ветер перевела взгляд на Птицу, улыбнулась, - ты другая. Ты - странник, тебе дороги снятся, ведь верно? Из тебя получится замечательный ветер!
Птица тряхнула головой:
- Нет, - судорожно вздохнула и почти крикнула: - Нет! Нет, не так, неправда!
- Ну-ну-ну! - Ветер рассмеялась и тут же нахмурилась: - Никогда не ври самой себе. За такую ложь приходится очень дорого платить.
- Я... я не вру! - Птица прижала руки к груди в отчаянной попытке то ли защититься, то ли спрятаться от слов Ветра. В душе Птицы эти слова задевали что-то - что-то неясное, отзывавшееся болью и тоской. - Я тоже... Я люблю свой город! Я люблю своих друзей... Ну, какой из меня ветер, ну, - она с мольбой заглянула в лицо девушки-ветра. Хотя обе они были почти одного роста, Птица все равно глядела снизу вверх: - Ну, посмотри на меня, какой из меня - ветер?!..
Ветер улыбнулась:
- Так ведь я и смотрю. Ты... Ответь, только честно, разве ты никогда не хотела уметь летать? Вольно, свободно, не зная преград и границ, так, чтобы по собственной воле и куда угодно?
- Все дети хотят уметь летать, - Птица говорила резко и зло, но на Ветер это не произвело ни малейшего впечатления:
- Во-первых, не все, - отозвалась она, - а во-вторых, некоторые люди и став взрослыми мечтают о том же. Разве не так?
- Перестань! Это... Это не имеет никакого значения!
- Имеет, можешь мне поверить. Но хорошо, пусть так, пусть. Тогда... Что насчет путешествий? Пути? Долгой-долгой дороги... Чтобы идти, не оглядываясь, не завися от прихоти несовершенного тела - идти, идти, впитывать мир глазами, растворяться в нем, растворять его в себе... Ничего не боясь, ни от кого не завися...
Птица зажмурилась. Ветер говорила так мечтательно, так... завораживающе! Слова уводили, звали - Птица понимала: еще чуть-чуть, и та детская, давняя, потаенная мечта о полете, пути, долгой-долгой дороге, все то, что, казалось, взрослая жизнь вытравила из нее, оставив на память прозвище “Птица” - все это оживет и... “И что тогда? Я скажу “Да” и стану... ветром? Но....”
- Я не могу! - Птица отступила на шаг, выбираясь из-под власти чужих слов. - Я не могу! Я же... Я же не одна в этом мире, ты что?! Что ты говоришь?! Есть же люди, они... Рыжая, да скажи ты ей!... - и осеклась.
Она слишком быстро обернулась. Рыжая просто не успела спрятать то, что так ярко сияло в ее серых глазах. Радость и надежда - не мне, не я, я здесь ни при чем! И Птица опустила голову. Что тут решать, когда и так все ясно? И все довольны: Рыжая свободна, а Ветер права. “А я? Наверное, тоже буду довольна - потом. Ладно, уже не важно... Только пусть хоть она так не радуется!”. Видеть торжествующую улыбку Ветра - этого Птица просто не выдержала бы. Но Ветер улыбалась так, словно у нее и Птицы была какая-то общая тайна, чудесная и радостная, не доступная никому, кроме них. Так могут улыбаться близкие друзья или любовники, произнося глазами пароль: “мы вместе - что нам другие?”...
- Может, так оно и есть? - спросила Птица.
Ветер кивнула:
- Ну, конечно. - Объяснений ей не потребовалось.
- А тогда можно последнее желание? - Птица тоже улыбалась, но губы ее дрожали. - Ты сможешь сделать так, чтобы... чтобы меня забыли, а?
Ветер снова кивнула, но уже без улыбки. Потом сказала:
- Через некоторое время это ведь получится и без моей помощи.
- Тогда... Тогда пусть не грустят. Аська, Мэй...
- Попробую. Так ты готова?
- Честно сказать - нет. Но разве это важно?
Ветер просияла:
- Ты готова. - И, раскинув руки, позвала: - Иди ко мне!
Рыжая была уверена - этого она не забудет. Никогда. Даже если забудет саму Птицу, все равно - эта сцена останется с ней. Птица и Ветер, зимнее серебро и летнее золото, обнялись, замерев среди пустоты, а в следующее мгновение серебристый смерч взметнулся от рук Ветра, коснулся лица Рыжей, оставив свежесть августовской ночи, легкий запах полыни - словно прощальный подарок... И исчез.
И стены Ловушки - туманное ничто - исчезли вместе с ним. Рыжая стояла на северном склоне балки, на узкой скользкой тропинке. Одна. Низкое солнце било в глаза, каждый предмет выглядел болезненно-четким. Рыжая зажмурилась. Под веками вспыхивали радужные пятна. “Радуги... Птица что-то говорила про радуги... Может быть...”
- А ты смотри - получилось! - произнесла Ветер, и Рыжая едва удержалась на ногах, оборачиваясь на этот голос. Ветер стояла выше по склону. Та же майка, те же джинсы - и черное пальто Птицы, переброшенное через руку...
- Отдай, - потребовала Рыжая.
Ветер опустила голову, провела ладонью по черной ткани.
- Я ведь замерзну без него. Да и ей оно уже не нужно...
- Мародер, - скривилась Рыжая.
- Что?
- Ты - как мародер. Скажи, - Рыжая шагнула вверх по склону, - скажи, ведь ты все это специально сделала, верно? Специально. Выход был, да? Просто она была тебе нужна, вот ты ее и уболтала. Я права? Ну, скажи, скажи!
- Знаешь, хуже всего будет, если ты вернулась до того, как вы ушли в Межмирье, - не поднимая глаз, сказала Ветер. - Ты можешь захотеть все исправить, а получится, что только навредишь...
- Испугалась? - фыркнула Рыжая.
Ветер качнула головой:
- Не за себя. За себя я давно уже не боюсь.
- Скажите пожалуйста, какая благородная натура! А что ж ты мне не ответила-то, а?
- Что ?
- Признайся, что ты специально все подстроила!
Рыжая подошла почти вплотную, успев разглядеть, что губы Ветра приобрели синеватый оттенок, до того, как Ветер подняла голову и заглянула ей в глаза:
- Скажи, пожалуйста, а чья это была идея - именно в этот день идти в Межмирье?
И Рыжая не смогла ответить. Птица не хотела идти, пыталась даже объяснить что-то... Но ведь зов был, значит... Значит, всё - просто цепь случайностей? И эта Ветер тоже не при чем?
- А ловушка? - уцепилась Рыжая за последнюю возможность обвинить Ветер - хоть в чем-то! - Признайся, что выход был... - Но ни злости, ни уверенности уже не осталось: Рыжая сама не верила в то, что говорила.
- Не было выхода. Иного - не было, - Ветер поежилась - пальто она так и не надела. - Я пойду, - сказала она после короткого молчания, - а то мне еще до дому добираться...
- Ты живешь здесь? - изумилась Рыжая. Про Ветер можно было подумать все, что угодно, но представить, что она живет в одном городе с Рыжей, с Птицей - нет, этого просто не могло быть!
Ветер криво улыбнулась; губы у нее дрожали от холода.
- Не совсем, - ответила она, добавила: - Счастливо! - и легко побежала вверх по склону, едва тревожа рыхлый снег. Черное пальто Птицы она по-прежнему держала в руке - словно взгляд Рыжей не давал ей надеть чужую вещь и согреться.
Рыжая отвернулась. Пусть уходит, пусть забирает пальто, пусть уносит с собой все свои тайны. Какая разница? Птица стала серебряным ветром, а ей, Рыжей, надо выбираться из оврага - вот и все, что есть у нее на данный момент. Это, да еще воспоминания - но ведь они сотрутся с течением времени, не так ли? И можно будет думать, что Птица просто уехала куда-нибудь. Вот и все.
Рыжая уже собиралась подниматься - медленно и осторожно - вслед за Ветром, когда краем глаза заметила вспышку на противоположном склоне оврага. Рассыпчатый блеск, солнечный зайчик, отразившийся... от чего? Рыжая обернулась.
Птица стояла на склоне - тонкий черный силуэт на фоне белого снега, - и солнечные лучи играли на ее серебряных кольцах. Она взмахнула рукой и, смеясь, спустилась к рыжеволосой девушке в темной шубе, ожидавшей ее среди камышей...
Эпилог
...Мне приснилась комната, полная ветра...
Автор. “Это не здесь”
Друг мой, отныне мое одиночество
Уж не разделит тебя от меня
С. Калугин “Неаполитано”
Утро.
Все так, как он и говорил - он, Нэс, бродяга, зеленоглазое чудо, герой моих снов. Утро, в которое так хочется быть рядом с тем, кого любишь. Что ж, я получила это утро, и моя любовь сладко спит, завернувшись в одеяло. Тогда был май, а сейчас сентябрь - “время ветра и спелого винограда”, и заморозков по утрам. Окно открыто, и хрупкий холод, тонкий и полупрозрачный, как первая льдинка, пробирается в комнату. Он-то меня и разбудил, а заодно и напомнил кое о чем. Так что теперь мне уже не уснуть. Любовь моя спит сладко, а я выбираюсь из-под теплого одеяла, окунаясь в воспоминания. Ничего не поделаешь, это - только мое. Холод и память о том, что между этим сентябрем и тем далеким маем был еще февраль...
Февраль. И странный город, открытый всем ветрам, словно только для них и созданный. Для “них” или для “нас”? Нет, теперь уже - для них. Для нее. Да, я по-прежнему могу, если будет нужно, или захочется, или - какие еще есть модальные глаголы? - я могу сорваться и уйти куда угодно золотистой пылью, сияющим ветром, но... Но пока - не хочу. Пока мое единственное желание спит, завернувшись в одеяло. Мне ничего больше не надо, и я ни о чем не жалею! Ни о чем. Просто мерзну. Точно так же, как тогда, в феврале, мерзла в майке, не смея надеть пальто человека, по моей милости ставшего ветром. Серебряным - интересно, почему? Может быть, это просто ее цвет, а может - робкая надежда! - это знак того, что она не станет, подобно мне, заложником своей изменившейся сути... Я надеюсь. “Надежда - колыбель дураков”. Кто сказал? Какая разница...
Нет, я не собираюсь оправдываться! Я сделала то, что было нужно. И потом - они ведь действительно иначе не выбрались бы! А я... Да, конечно, я воспользовалась выпавшим мне шансом, но... Ну и что? Иного-то выхода не было! Не только для меня, для них обеих - тоже. А так - все хорошо. Все хорошо, что хорошо кончается... Только - почему сейчас, именно сейчас, когда предрассветная сентябрьская прохлада напомнила стынущий к вечеру воздух февраля, именно сейчас мне кажется, что все еще продолжается?.. Как, наверное, продолжается путешествие сквозь миры серебряного ветра... Кто знает, может, мы и встретимся еще раз... Но и тогда - я не стану перед ней оправдываться! У меня было право сделать то, что я сделала: я прочла это в ее глазах.
Дитя одиночества - она просила, чтобы друзья забыли о ней. Бродяга, выискивающая тайные дороги - в первую очередь ради дороги и лишь потом - ради тайны. Взрослая, что до сих пор летает во сне. Как глубоко она прятала все это от других! и едва ли не глубже - от себя самой... Но от ветра трудно укрыться, и от меня у нее спрятаться не получилось. Все это я прочла тогда в ее глазах. Это - и отчаянную тоску по чуду. Дивному, невозможному... Чему-то, что уведет ее... И - да! - я подарила ей это чудо. Единственным доступным мне способом: сделав ее саму - чудом. Серебряным ветром. Так зачем же мне оправдываться?! Ведь я же знаю...
...Я знаю, что все равно не смогу оправдаться перед ней...
