Проект "Север и Запад"  

"Твой огонь не согреет меня..."

Авторы – Альвдис (Феанаро), Astale (Макалаурэ).

Отпустив Майтимо, Феанаро глубоко задумался. Слова старшего сына о Макалаурэ взволновали мастера - как ощущение того, что в толще камня скрыта жила.
"Поговорить с ним! Немедленно!
Впрочем, нет. Если у мальчика действительно талант, с ним стоит быть осторожным. А то он наделает глупостей, пытаясь исполнить мою волю..."
И Феанаро бережно потянулся мыслью к сыну.  

Макалаурэ стоял перед зеркалом. Это был металлический диск, отполированный до блеска и окруженный широкой рамой из чернёного серебра с орнаментом в виде переплетающихся ветвей и листьев Тельпериона. Бабочка влетела в окно и сейчас сидела на раме, яркое пятно среди приглушенных, сдержанных красок его спальни, живая красота на мертвом, хоть и совершенном, узоре.
Только что принцу принесли новую одежду взамен той, которую он испачкал и изорвал в горах. Он вспоминал взгляд матери, в котором не было даже гнева – только недоумение.
Чтобы скрыть неловкость, он держался надменно. Наверное, от этого его вид становился еще смешнее… Но об этом лучше не вспоминать.
Он оправил на себе новую тунику темно-синего любимого цвета (тоже предмет удивления для мамы, не понимающей, почему вдруг сыну захотелось одеться в траурные цвета), пригладил волосы и надел венец. И улыбнулся своему отражению снисходительной улыбкой.
Он вполне пришел в себя после всех волнений сегодняшнего дня и предвкушал спокойный вечер в кругу семьи. Он сыграет для мамы…
Вдруг что-то перебило неторопливое течение его мыслей. Он почувствовал смутную тревогу. Зеркало отразило посуровевшее лицо и темный, слепой взгляд, обращенный в себя.  

Феанаро осторожно отпустил сына. Мастер камнерез, он не знал сравнений этому, но вот Макалаурэ без труда понял бы это ощущений: так палец почти отпускает струну, оставаясь на ней.
"Мальчик боится меня, - нахмурился Мастер. - Почему? Что я сделал такого, что испугал его?! Я и не разговаривал с ним почти..."
Но тем осторожнее следовало быть с ним. Если простое внимание отца его тревожит - то как добиться открытости, а не послушания?
Феанаро ждал, по-прежнему едва-едва касаясь тонкой струны - сознания сына.  

«Отец?» – подумал юный принц. – «Или мне показалось?» Он снова видел себя, массивную раму с толстыми переплетенными ветвями, серебряный лист, на котором сидела бабочка. Он протянул к ней руку, и она перелетела к нему на палец. Макалаурэ подошел к окну и сел на подоконник, продолжая держать бабочку на пальце. Она не улетала. То складывая крылышки, то медленно раскрывая их, она, казалось, приглашала на себя полюбоваться.
Прислонившись к проему окна, Макалаурэ задумался. Образ отца не исчезал. И не проходила тревога. Нет, он не боялся отца. Но, приходя, Феанаро всегда приносил с собой что-то, ломающее обычное течение жизни. Сегодня, посмотрев на Белегаэр, он сравнил бы отца с бурным морем: темным, бездонным, красивым и страшным в своей силе и абсолютно непредсказуемым. «Интересно, он сам себя знает? Знает, что он сделает в следующий миг?»  

Осторожность, с которой сейчас Феанаро касался сознания Макалаурэ, не была Мастеру внове - он привык быть таким бережным в работе. Но ему доселе не приходило в голову, что вот это сосредоточенное опасение повредить, эта выверенная до невозможного точность, что всё то, что он вкладывал в понятие "работа" может быть по отношению не к камню, а... к собственному сыну.  

«Хм, о чем это ты, маленький нолдо? – прервал сам себя Макалаурэ. – Чего это не знает твой отец? Самого себя? Какая ерунда! Да он знает и себя, и других, и тебя, между прочим. Любимый ученик Махтана, последователь Румила… Да, Атаринья очень умный. Так много, как он, не знает никто. И все-таки… Он не такой, как Махтан. Он может… может отбросить все, что знает, забыть все, что знает, забыть всех, кого знает…»
Макалаурэ нахмурился. Ему не нравились собственные мысли.  

"Позвать его к себе? - думал Феанаро. - Нет, тогда из него ничего не выжмешь. То есть - он будет пытаться угадать, чего я от него хочу, и не сможет раскрыться. Не передо мной даже - перед собой.
Придти к нему? Ну да: раз - и отец на пороге. Мальчишка сожмется в комок. Нельзя...
Предупредить? - тоже не годится...
Как это просто с металлом - и как трудно с собственным сыном! Он сейчас "разогрет", но любое вмешательство моей воли сделает этот "металл" - "нековким".
Ладно, попробуем так..."
Отец продолжал держать осанвэ - словно по волосам сына гладил, и сам пошел к нему. С каждым шагом он чуть усиливал ощущение присутствия.  

Образ отца стал отчетливее. Суровое и волевое лицо кузнеца и камнереза, оно само было как будто вырезано из камня или выковано из металла. Феанаро смотрел ему в глаза непреклонным, жестким взглядом, который ждал и требовал… чего?.. «Чего ты хочешь от нас всех, отец?»  

Тем временем Феанаро дошел до комнат сына. Он слышал Макалаурэ, и состояние юноши ему совсем не нравилось... Было слишком ясно, что тот будет закрыт перед отцом.
Мастер помедлил и кажется, нашел решение. Он постучался - негромко, сдержанно, как мог бы стучать в дверь своего отца, но никак не своего сына.  

Макалаурэ вздрогнул. Бабочка слетела с его руки и исчезла. Принц медленно повернулся лицом к двери. Он уже знал, кто пришел к нему. Он встал, открыл дверь и с поклоном приветствовал отца.  

Феанаро кивком головы ответил на приветствие, вошел и огляделся.
Он никогда прежде не бывал у Макалаурэ - если он хотел видеть сына, то требовал его к себе.  

Принц тихо прикрыл дверь и остался стоять возле нее. Ему казалось, что высокая фигура Феанаро заполнила собой все пространство его спальни. Макалаурэ должен был ждать, когда отец заговорит первым. И он ждал, опустив голову и пытаясь собраться с мыслями.  

Феанаро сел в кресло и кивнул сыну: дескать, иди поближе.
Отец молчал - но молчать он умел по-разному: раздраженно, требовательно, сосредоточенно, восхищенно... Сейчас он молчал доброжелательно. Обстановка в комнате неуловимо изменилась - и даже вспугнутая было бабочка снова уселась на раму зеркала.  

«Странно, - подумал юный нолдо, - что это со мной было? Откуда этот страх?» В его собственной комнате перед ним сидел его отец, в обычной домашней одежде, с немного усталым лицом, и благодушно приглашал его подойти ближе… Принц сделал несколько шагов навстречу, он не решался заговорить первым, но внимательно смотрел на неожиданного гостя, пытаясь понять, с чем тот пожаловал к нему.  

- Ну? - лукаво прищурился Феанаро. - Так зачем же?  

Макалаурэ почувствовал, что его лицо заливает краска стыда. Отец слышал его мысли! И… смеётся над ним.
- Я не знаю. – Принц поднял голову и прямо посмотрел в глаза Феанаро. Ему казалось, что он выглядит смелым и гордым, но на самом деле вид у него был весьма несчастный. – Не знаю.  

Улыбка сошла с лица Феанаро.
- Итак, ты меня боишься. Почему? - он нахмурился и добавил: - Только не надо мне лгать, уверяя, что это не так.  

- Я не собирался лгать тебе, отец. Я не боюсь тебя, я тебя люблю. Но сейчас я видел… Я думал о тебе, и увидел, что ко мне приближается кто-то страшный, он поднимается из темноты, его нельзя выразить словами и в нем заключается всё. Прости, я, наверное, говорю непонятно. Прости меня, Атаринья. Это была просто фантазия.  

Феанаро молчал, кусая губы. Услышать ТАКОЕ от сына он не ожидал. Макалаурэ, сам того не ведая, облек в слова то, что терзало Мастера всю жизнь.
И сейчас он просто не знал, что отвечать мальчику.  

Молчание затягивалось.
Оба, и отец и сын, избегали встречаться друг с другом взглядом.
Феанаро решительно одернул себя: "Я шел сюда добиться от мальчика откровенности! Добился. Так почему же я молчу?! Услышал больше, чем ожидал?!"
- Ты видишь больше, - сказал он со вздохом, - чем вижу я сам...  

- Сейчас я вижу, что огорчил тебя, Атаринья. И ты прав. Я боюсь. Меня что-то тревожит. Это так странно. Ведь в нашем Амане всем хорошо. Нам так же, как и всем, светят Древа, о нас всех заботятся Валар. Но сегодня в горах, когда мы с Майтимо перешли через перевал и оказались с внешней стороны гор, сразу стало труднее идти, и этот страх, который был и раньше, вырвался наружу.  

"В Амане всем хорошо!". Феанаро закусил губу, скрывая усмешку. Горькую усмешку.
"Хотя... что я злюсь? Мальчик сейчас повторяет то, что он выучил. Но чувствует, что это не так. Смерть Мириэли - конечно, она для него нечто из прошлого, вроде гибели Альмарена - давняя беда, о которой знают, но которая не тревожит сердце. Она не свербит его душу, как свербит мою... да и не должна.
Или нет. Свербит. Но именно душу, не разум. Мальчик понимает - и в Благом Краю есть смерть. Хоть он о смерти и не помнит..."

Феанаро встал. Подошел к зеркалу, провел пальцем по узорной раме.
- Сын мой, понимаешь ли ты, о чем сейчас говоришь? Ты пытаешься повторять заученные слова, но ты не веришь в них - уже не веришь. Ты произносишь холодные, пустые фразы, строя из них стену... против себя самого. Против того, что ты осознавать еще не готов, но не осознавать уже не можешь...  

- Не готов понять что? Атаринья, я прошу тебя… Ты говоришь загадками… Что я должен осознать?  

Феанаро подошел к сыну, положил руки ему на плечи:
- Ты говоришь: в Амане всем хорошо. Но это, - он горько улыбнулся, - не так.  

Макалаурэ невольно отшатнулся. Он попытался что-то произнести, но не смог. Так вот оно что… Отцу плохо – и поэтому плохо им всем. Тень накрывает их семью. Есть они – и есть все остальные, те, которым хорошо, те, для которых сияют Древа, те, которым ничего нельзя объяснить, потому что они всё равно не услышат.  

Мастер ждал.

Сейчас не отец ждал от сына слов сочувствия, а Мастер - реакции ученика.
Феанаро был доволен. Более чем доволен этим разговором. Он хотел, чтобы сын раскрыл перед отцом эту свою способность - видеть не зримое другим. И он ее раскрыл. Пусть это произошло не через тепло и ласку, а через понимание боли и страха - неважно! Юный ювелир обжигает себе руки и терпит это. А Макалаурэ - пока неясно, какую форму обретет его дар видеть, но юноша обжег себе душу. Больно?
"Ничего, мне тоже было больно. Может быть, без этого я и не стал бы Мастером. Мальчик научился видеть. Теперь он должен научиться облекать это в слова. И надеюсь, что скоро о нем заговорят не как о сыне Феанаро, а как о Мастере. Знать бы только - мастере чего?"

Мастер ждал.  

Макалаурэ прикрыл глаза. Все впечатления этого непростого дня: видение кораблей, дождь в горах, нежный и зовущий свет звезд, слова отца, скупые, но многое объяснившие  - нахлынули на него, переплавляясь в нечто единое, в осознание предназначения, судьбы, того, что случится с ним, хочет он этого или нет. И, сами выбирая для себя форму, легко появились стихи:

Ты за руку меня ведешь –
             я иду.
Ты от нас покорности ждешь –
             на беду.
Твой огонь не согреет меня, –
             обожжет.
Мы мудры и мы знаем всё
             наперёд.

Твой суров и бесстрашен взгляд,
             нет в нем лжи.
Так откуда вражда и яд?
             Расскажи.
Ты заставишь покинуть дом,
            уведёшь к огню.
Ты легко растворишься в нём,
             я – сгорю.