Проект "Север и Запад"  

Разлад в Первом Доме

Авторы – Альвдис (Майтимо, Феанаро), Astale (Макалаурэ, Нерданэль), Тильберт (Карнистир), Ассиди (Нерданэль), Ангмариэль (Куруфинвэ Атаринкэ), Ноло (Нолофинвэ).

- Ты не веришь в отца?
- Карнистир, послушай…
Взгляд в упор, такой, что под ним, казалось, мог начать плавиться камень.
- Ты не веришь в отца?
- Брат, всё не так однозначно, как ты хочешь…
- Ты не веришь в отца? - это прозвучало уже почти как утверждение, и в глубине глаз промелькнули нехорошие искры, словно Темный необычайно пристально всматривался в пылающий горн.
Майтимо сжал губы. Потом ответил спокойно:
- Брат, ты задаешь вопрос так, что можно ответить только «да, я верю в него». Да, брат. Я верю в отца. Но и мудрейшие в порыве могут иногда оказываться за границами разумного.
- Это слова. Ты или веришь в то, что сердце и разум ведут атаринья так, как должно, или нет. Третьего быть не может. Как можешь ты судить о том, что верно, а что нет, что ему надлежит делать, а что не стоит? Это дело отца, кого называть или не называть другом. Почему ты думаешь, что в праве судить о том, что говорит и делает отец?
- Почему? Потому что я боюсь за него. Потому что эльда не может быть другом Вале!
Глаза Карнистира и без того смотревшие недобро вспыхнули.
- Кто это сказал и определил предел такой дружбе? Уж не ты ли?
Майтимо заговорил примирительно:
- Пойми, брат, наш отец и так стремится подняться надо всеми. Он, пятый по рождению среди эльдар Амана, словно границей отделяет себя ото всех! Есть все эльдар – и есть он. Но это же… опасно, неужели ты не видишь? Эльда не может встать наравных с Валар!
- А ты считаешь, что отец ставит себя наравне с Валар? То, что он отделяет себя от других эльфов, еще ничего не значит – у отца есть для этого основания.
- Если он способен называть одного из Валар своим другом, то – да, это так.
- То есть ты полагаешь, что такая дружба – зло для отца, и ты видишь опасность, которую не видят другие?
- Да, - решительно ответил Высокий, - я полагаю именно так. И если понадобится, я скажу это ему в лицо.
- Тогда пойди и скажи ему это, - неожиданно спокойно произнес Карнистир, откидываясь на высокую спинку скамьи.
Высокий долго молчал. Потом ответил тихо:
- Я должен убедиться своими глазами. И если я увижу, что отец до такой степени отделяет себя ото всех эльдар, я скажу ему это.
- Во-первых, я тоже отделяю себя от других, - твердо, но негромко, скорее себе чем брату проговорил Морифинвэ…
- Да, - перебил Майтимо, - ты отделяешь. Но иначе, чем это делает отец.
- А во-вторых, - не обратив внимания на реплику брата закончил Темный, - кто сказал, что мы говорим о равенстве. Майтимо, ты исходишь из двух положений. Первое: отец считает Мелькора другом. Второе: для дружбы необходимо равенство. Но кто тебе сказал, что эти положения верны?
- Представь себе, - Высокий сощурил глаза, - я предпочитаю судить не потому, кто и что мне сказал, а по своим глазам. Дружба без равенства невозможна.
- Всегда кто-то сильнее, а кто-то слабее, кто-то выше, а кто-то ниже, но дружба от этого не становится невозможной.
- Да, всегда. Но, брат, есть горы – высокие или низкие, и все они – горы.
- Ну и что? – тон Карнистира балансировал на грани насмешливого.
- Так и трава может быть высокой или низкой, но она остается травой.
- Ну и что? – теперь казалось, что Карнистиру почти все равно.
- И, согласись, ты никогда не станешь сравнивать самую высокую травинку и самую низкую гору.
- Не стану. Но трава может расти на склоне горы, и не перестает от этого быть травой.
- Именно. Ты прав. Ты сам всё сказал. Трава не может стать горой. Трава, возомнившая себя горой, не может жить. Она мертва.
- Почему ты думаешь, что отец будет думать именно так, как решил ты? Ты можешь читать в его сердце или в сердце Мелькора? Ты знаешь мысли отца, или, может, ты знаешь мысли Валы?
Майтимо присел на краешек другой скамьи и ответил глухо:
- Я знаю отца так, как может знать его нелюбимый сын. Я слишком далеко – мне видно со стороны.
Карнистир приподнял бровь и сощурился.
- И что же такое ты видишь, чего не видим мы все?
- Я… я не могу найти слов, чтобы объяснить это. Но я вижу…
- Что? Майтимо, или объясни что видишь – объясни как угодно, или не говори об этом.
- Отец постоянно утверждает себя – и в своих творениях, и теперь вот этой дружбой… Он делает всё, чтобы стать выше всех.
Карнистир с трудом удержался от того, чтобы не разозлиться. «Глупец. Какой глупец», - он даже отвел взгляд, на миг, чтобы старший брат не прочел эту мысль в его глазах. И заговорил он на этот раз медленно. Как говорил давным-давно с совсем крошечными близнецами, пытаясь что-то им втолковать.
- Майтимо, почему ты думаешь, что твои ощущения верны? Я спросил, «что» ты видишь, но это было неверно. Правильнее было спросить, почему ты делаешь вполне определенные выводы из увиденного? И столь однозначные выводы.
Высокий опустил голову:
- Брат, ты так сильно презираешь меня за то, что я не смог стать мастером?
На несколько мгновений повисла тишина. Карнистир почувствовал… удивление. И жалость. И что-то еще – он не смог сразу понять, что.
«Свет предвечный! Бедняжка! «Бездарный сын великого отца»! Да любой из нас может сказать о себе то же самое. И что это меняет – или творишь, потому, что иначе не можешь, или… или не можешь творить. В принципе не можешь. При чем здесь гордыня, мой бедный брат?!»
- Майтимо, мы говорим не об этом, а об отце и Мелькоре. Давай не будем уводить разговор от темы.
- Я задал тебе вопрос, - неожиданно твердо сказал старший.
- Но мы говорим не об этом. Давай завершим один разговор, и я дам тебе любые объяснения, - Карнистир смотрел на удивление спокойно.
- Я. Задал. Тебе. Вопрос.
«Даже так?… Ну что же, я хотел дать тебе ответ. И объяснения. Ты хочешь ответ – и ты его получишь, но без объяснений».
Карнистир посмотрел Высокому прямо в глаза:
- Я тебя не презираю.
Предельно спокойно.
Тишина.
- Я ответил на твой вопрос, Майтимо. Ответь и ты на мой. Почему ты думаешь, что из увиденного ты сделал правильный вывод. Об отце и о Восставшем?
- Об Оправданном, - поправил старший.
- Он не оправдан, он помилован.
- Хорошо, пусть так. Я уже сказал: я сейчас не считаю свои выводы окончательными. Я буду смотреть и слушать. Пока я вижу лишь вероятную опасность. Если увижу реальную – можешь быть уверен, я не останусь молча стоять.
- И ты, конечно, знаешь, как отличить реальную опасность, лучше всех, - Карнистир уже не скрываясь возвел глаза к небу.
- Скажи, брат, - Майтимо сощурил глаза, - а если отец станет делать очевидно, объективно плохое, где двух мнений быть не может…
- Он останется моим отцом.
- То есть, что бы он ни совершал, он всегда будет прав в твоих глазах?!
- Майтимо… - Карнистир прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Помолчал немного и заговорил, сперва медленно, потом все больше распаляясь. – Майтимо, сила отца намного превосходит силу любого эльфа. Абсолютно любого. Только естественно, что он отделяет себя от других, и чувствует себя не таким, как все остальные. Только естественно, что он более доверяется своей силе, своей интуиции, если хочешь, чем любой из эльфов. Он не просто считает себя не таким, как все – он и есть не такой. И если он решит, что должно поступить так, а не иначе, назвать кого-то другом, или объявить врагом, то ни ты, такой предусмотрительный, ни я, ни Валар – ничто его не остановит и не заставит сойти с того пути, на который он встал. Он – это он, и другим он не будет.
«И не надо, - мысленно завершил Карнистир. – Любой другой – это будет уже не он».
- Любой, совершенно любой поступок он может совершить – и будет, по-твоему, прав?!
- Он в любом случае будет иметь ПРАВО на этот поступок. Как любой другой будет иметь право пытаться его остановить.
«Если сможет», - это не было произнесено вслух, но повисло в воздухе.
- И я попытаюсь его остановить в таком случае, будь уверен. Даже заранее зная, что обречен на неудачу.
- Пытайся, - Карнистир пожал плечами, - но смотри не ошибись. Ты так убежден в своей правоте, что не допускаешь даже мысли о том, что все, что ты надумал, может оказаться рябью на воде.
- Ну да. Вы четверо, прославленные мастера, сыновья, достойные великого отца, а я… пятое колесо колесницы. Где уж мне быть правому? – в голосе Майтимо была горькая ирония.
- Майтимо… - Карнистир тяжело вздохнул. – Боюсь, что я тебе скажу сейчас жестокую вещь...
- Что мои усилия будут тщетны? Что мне не удержать отца?
- Если ты считаешь, что так нужно, то пытаться – твое право. Как мое право – пытаться разубедить тебя… Нет, брат, все гораздо проще… Нельо, ты так страдаешь от мысли о том, что не стал мастером, что… что ищешь ошибки и просчеты других там, где их нет. Там где они только могут быть, но могут и не появиться. Быть может… Я не знаю. Мастерство не только в камне или металле, не только в самоцветах. Пойди к Ирмо, к Эсте, к Оромэ. Не обязательно следовать отцу во всем.
«Он смеется или действительно думает, что я не ходил к ним?» Вслух Майтимо сказал другое:
- Ты щедр на советы. И ты прав: мастерство не только в металле и в камне. Оно и в том, чтобы суметь сказать отцу «нет», когда другие будут говорить «да».
Карнистир поднялся. Сказано было уже все. Или на данный момент – все. И все же, уже кланяясь на прощание старшему брату, он не сдержался, чтобы не уронить:
- Знаешь… Сомневаюсь, что в нашем пресветлом Амане будет так уж много желающих сказать Да». Ты не останешься в меньшинстве.

* * *

Майтимо уткнулся лицом в ствол какого-то трехобхватного дерева в парке. Он не хотел видеть никого.
"Ну за что?! За что-о-о?!" Старший сын Феанаро был готов плакать. Но - не умел. Так что не плакал.
Сегодня отец в каком-то разговоре обронил: "Ну да, ты же собираешься спасать меня от гордыни - кажется, она мне грозит гибельной бедой, так?".
"Карнистир всё рассказал. Ему мало было унизить меня с глазу на глаз - он всё рассказал отцу. Он посмеялся надо мной - посмеялся перед НИМ!"  

Макалаурэ неторопливо шел по аллее парка, улыбаясь своим мыслям. Сегодня он как никогда чувствовал нежную гармонию мира, и его душа звучала в лад с нею. Звуки песни просились наружу, он хотел уже присесть куда-нибудь и взять арфу, но вдруг увидел старшего брата, который стоял в одиночестве возле дерева. Он тихо подошел и положил руку на плечо брата:
- Майтимо?..  

Тот закусил губу: теперь придется объясняться с братом. Надо было хоть немного сообразить и забиться в свои покои, а не здесь, где _почти_ никто не ходит.
Почти.
Майтимо проглотил комок в горле, заставил себя изобразить спокойствие на лице и обернулся к брату:
- Я в порядке.  

Макалаурэ никогда еще не видел брата каким расстроенным, а уж он-то знал его лучше многих. И лучше многих знал о его упрямстве. Вот и сейчас, он пытается что-то скрывать. Принц вздохнул.
- Mellon nin, я же вижу, что-то произошло. Или ты думаешь, это дерево поймет тебя лучше, чем я?  

Против воли Майтимо скривился в жестокой усмешке:
- Ничего нового. Совершенно ничего.  

- Ничего… нового? Ты пугаешь меня. Что стряслось, брат? Я не отстану, пока не скажешь!  

- НИ-ЧЕ-ГО, - резко повторил Майтимо.
"Если Карнистир готов рассказывать, какой я плохой, то я не намерен уподобляться ему!"  

- Ну, хорошо. Давай прогуляемся, тебе надо развеяться. Можешь ничего не говорить.  

Что-то было неправильно. Нерданэль уже давно это чувствовала, но не могла понять, что именно. Не то она что-то упустила, не то окружающая действительность оказалась не такой, какой она должна быть...
Зачем она направилась в парк за королевским дворцом. она сама не знала. А сможет, догадывалась, что найдет там что-нибудь.. или кого-нибудь... И ведь нашла, почти нос к носу столкнувшись с Майтимо и Макалаурэ.   Одного взгляда на Майтимо было достаточно, чтобы убедиться в своем чувстве неправильности.  Но Нерданэль постаралась ничем не выдать себя.
- Майтимо, Макалаурэ, вот вы где! А я уже думала, куда вы пропали?
Но тем не менее беспокойство в ее голове слышалось отчетливо.  

Макалаурэ поклонился матери. Она как всегда была прекрасна. Он заметил, что ее рыжие локоны уложены в новую прическу: огненные пряди поднимались наверх и вплетались в прихотливый венец, сделанный явно отцом. Ее прелестное, как всегда залитое розовым румянцем лицо было неспокойно, и Кано понял, что она появилась здесь неслучайно. Он почувствовал досаду, оттого что не успел увести брата с этого места, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Теперь всё усложнялось.  

Майтимо поклонился матери - молча и медленно.  

- Я вам не помешала? - спросила Нерданэль. - Может, погуляем вместе?  

- Как тебе будет угодно, матушка, - с поклоном ответил Май, стараясь не смотреть ей в глаза. Ему совершенно не хотелось, чтобы мать видела его - таким.  

Карнистир брел по парку, на ходу перебирая эскизы для новой работы. Как ни странно, но не смотря на то, что сегодня все получилось как нельзя лучше (по крайней мере три наброска можно было смело пускать в работу и опробовать их в глине), мастеру было тревожно. Что то происходило. Что-то... по крайней мере, неприятное... что-то связанное с ним. Морифинвэ остановился, силясь сообразить - что могло стать источником такого чувства. "Майтимо? Да, это первое, что приходит в голову. Неужели он до сих пор дуется на тот разговор? Возможно. Очень возможно. Даже наиболее вероятно". Что бы там ни думали остальные, Карнистир любил брата. "Найти его, и поговорить еще раз, - решил принц. - В прошлый раз мы оба были излишне эмоциональны. Быть может, сейчас разговор пройдет иначе..."
Он не слишком удивился, когда, в нескольких шагах впереди услышал голоса, а за очередным поворотом увидел Майтимо. И ощутил легкую досаду при виде матери и Макалаурэ - беседа с глазу на глаз откладывалась на неопределенный срок. Тем не менее, Карнистир приветливо улыбнулся и легко, хотя и предельно учтиво, поклонился Нэрданель.
- Доброго дня всем!  

Глаза Майтимо на миг полыхнули гневом. На приветствие брата он не ответил.  

Нерданэль пристально посмотрела сначала на Карнистира, потом на Майтимо.
- Здравствуй, Карнистир. Ну и кто с кем на этот раз не сошелся во мнениях?
То, что что-то произошло, было видно невооруженным взглядом, а уж Нерданэль - и подавно.  

Куруфинвэ появился неожиданно, как язычок красного пламени в потухающем костре - яркий и нарядный в своем алом одеянии.
- Мама! Я как раз искал тебя. У меня есть кое-что... - он запнулся. Что-то явно не так. Очень уж насторожена мать, встревожены братья. Куруфинвэ слышал, как напряженно звучит их музыка... Его радость словно ветром сдуло.
- Что происходит, в конце концов?  

Майтимо упорно рассматривал какой-то красивый цветок в стороне. Ни с кем он не встречался взглядом.  

Происходящее нравилось Карнистиру все меньше и меньше. Кивнув появившемуся Куруфинвэ, он посмотрел на мать.
- Я подошел к вам со словами привета, матушка, и не ожидал выговора, - негромко и несколько укоризненно произнес он. Тем не менее, приподнятое настроение Морифинвэ еще не было окончательно испорчено, а потому говорил он со странной, не свойственной ему полуулыбкой. - Впрочем, так или иначе, ты безусловно в праве требовать отчета, - добавил он, вновь слегка кланяясь. - Мы действительно поспорили с Майтимо, и поспорили довольно серьезно, но боюсь, что он сердится на меня не столько за то, что я поспорил с ним, сколько за то, как я это сделал. Я как раз искал его, чтобы извиниться за дерзкий тон и резкие слова, - последовал полупоклон в сторону Майтимо.  

Тот ожег его мгновенным гневным взглядом - и снова отвернулся, закусив губу.  

- Похоже вы не просто поспорили и одними извинениями тут не отделаешься. Может ты объяснишь, что случилось и о чем именно вы поспорили?  

Карнистир вспыхнул. «Одними извинениями не отделаешься», - не следовало ли это понимать так, что мать собирается разбираться во всем этом сама? Или – того хуже – решит поговорить с отцом по поводу двух повздоривших сыновей? Этого только не хватало!
- Матушка, - почти просительно проговорил он, - мы не дети, поссорившиеся из за яблока, так что, пожалуйста, позволь нам разобраться самим.
- «Самим»?! – не выдержал Майтимо. Ему более чем не нравилось, что мать взялась опекать его, словно он не способен постоять за себя сам, и сейчас он уже не думал о приличиях, не позволяющих сыну отвечать на вопрос, заданный одному из родителей.
- «Самим»?! – повторил он. – Тебе мало было унизить меня с глазу на глаз, тебе понадобилось бежать к отцу и пересказывать всё ему?! И это ты, ты называешь «разобраться самим»?!
Карнистир даже отступил на шаг. «Пересказывать отцу?»
- Майтимо, я не… - Темный осекся. «Со стороны все так и выглядит. Если смотреть только на действия, то так и есть». Тем не менее, фразу он закончил, хоть и иначе: - Майтимо, я не собирался унижать тебя, и мне действительно жаль, что так получилось, - с этими словами Морифинвэ обернулся к Нерданэль: - Матушка, прости, что тебе приходится все это выслушивать, - произнес он с поклоном.  

- Я вижу, сами вы разобраться не сумели, - подвела итог Нерданэль. - С чего хотя бы все началось?  

Больше всего Макалаурэ хотелось уйти и не видеть этого. Уже давно стоял он, подавленный унижением старшего брата, который мучался перед ними, не в силах ничего сказать в свою защиту, как ребенок под насмешливыми взглядами взрослых и мудрых существ.
Последние слова Майтимо об отце вывели его из оцепенения.
- Я присоединяюсь к просьбе матушки. Объясните же, наконец! Может быть, это касается только вас двоих… или троих… но раз уж всё так получилось и мы стали невольными свидетелями вашей ссоры, - объясните нам, в чем суть. Или у вас есть причины не доверять нам?  

Карнистир вопросительно посмотрел на Майтимо. "Ну что? Чего добился? И что теперь делать?" Но Майтимо, похоже, слишком сильно был занят своими чувствами, чтобы говорить или делать что-то. Темный вздохнул.
- Матушка, мы еще даже не пытались разобраться сами. И, глядя на Майтимо, боюсь, что сейчас не разберемся ни сами, ни с чьей либо помощью. Выносить же причины нашей ссоры на всеобщее обозрение мне не хотелось бы. Думаю, что Нельо тоже.  

"Ну да, только отцу и никому больше", - Майтимо усмехнулся. Вслух он не сказал ничего.  

- Карнистир, боюсь, все зашло слишком далеко. Мы вправе знать, что случилось. Майтимо не сердится, как ты выразился, – он оскорблён.  

Морифинвэ не выдержал. Привести его в то состояние, когда любая дерзость и даже грубость с его стороны становились возможными, было довольно трудно, но... Он так стремительно обернулся к Макалаурэ, что взметнулись, точно от порыва ветра, длинные полы туники.
- Ничего не зашло бы слишком далеко, если бы в Амане не было милой традиции. Очаровательной традиции, благодаря которой всякий считает себя в праве лезть туда, куда его лезть не просят, - почти гневно выпалил он.  

- Ты забываешься, брат мой. Я вправе узнать, что произошло в нашей семье. А вот ты не вправе так со мной разговаривать. Вначале - и ты сам в этом признался, – ты дерзко говоришь с самым старшим из нас, тем, кто всегда был опорой нам и примером. Потом, видя, что он оскорблен тобой, ты извиняешься, но делаешь это более чем неубедительно! Ты не раскаиваешься в своей дерзости, наоборот, готов дерзить снова и снова!  

- Я не стану отвечать! - это сорвалось, и сорвалось в крик, быстрее, чем Карнистир смог себя сдержать. Закрыл глаза, силясь унять дрожь. С некоторым недоумением посмотрел на руку сжимавшую эскизы. - Не стану, - повторил он уже спокойнее. - Просто не стану. Это против обычая, но я не стану ничего объяснять.  

Когда задевали честь его старшего брата, Макалаурэ становился холодным и безжалостным, как нож. Пожалуй, это было единственное, что могло вызвать его гнев. Но резкий и отчаянный крик заставил его опомнится. Ведь перед ним был всего лишь…  
- Успокойся, Морьо, - Макалаурэ смягчился. Ему не так уж интересна была причина их ссоры. – Не хочешь говорить – не говори, заставлять тебя никто не будет. Просто не забывай, слышишь, не забывай, что к старшим надо относиться с уважением.  

- Не надо развязывать здесь еще одной ссоры, Карнистиро, - поддержала Макалаурэ Нерданэль.
И все же ей было интересно, что именно пересказывалось Феанору, и какое он к этому имеет вообще отношение.  Но это надо было выяснять с глазу на глаз, а не в такой большой компании...  

Темный, казалось, уже вновь полностью овладел собой, выдавали его лишь яркие пятна на щеках. Теперь Карнистир стоял, опустив голову, и внимательно изучал землю под своими ногами.
- Как вам будет угодно, - тихо произнес он.  

Майтимо гневно взглянул на брата, но опять смолчал.  

Карнистир кожей почувствовал взгляд Майтимо, обжигающий, как лопнувшая под рукой струна. Вздрогнул... И неожиданно для себя ощутил успокоение. Поднял голову и покойно расправил плечи.
- Майтимо, - негромко сказал он в наступившей на время тишине, - если тебе хочешь думать, что у меня нет ни чести, ни простой порядочности, я ничего не могу этому противопоставить. Оправдываться перед тобой я, ты уж прости, не стану. Не люблю выворачивать душу наизнанку. Не люблю - и не буду... Что бы ни говорили на этот счет обычаи и законы, я не намерен никому ничего говорить и объяснять, - Темный тряхнул головой, прогоняя остатки отчаяния, владевшего его душой совсем недавно. И обернулся к Нэрданель - медленно и спокойно.
- Матушка, - короткий поклон, - позволь мне удалиться. Увы, я не вижу ни малейшего смысла и дальше оставаться здесь, отравляя своим присутствием столь приятное общество.
Просьба эта прозвучала почти как формальность. Во всяком случае было ясно, что Карнистир намерен уйти вне зависимости от данного или не данного дозволения.
Он и ушел, поклонившись всем еще раз, легко и изящно. И губы его кривила непонятная, то ли горькая, то ли дерзкая усмешка.
- Подожди, Морьо! - крикнул ему вслед Куруфинвэ. - Никто не хотел тебя оскорблять... Это недоразумение какое-то...

Впрочем, вмешательства Атаринкэ никогда еще не помогали в подобных ситуациях; тем более, что сам он едва ли имел понятие о произошедшем. Поэтому, осознав с прискорбием, что очередной конфликт между братьями ему не загладить, Куруфинвэ замолчал. Только в глазах его застыл недоуменный взгляд, обращенный к старшему брату.  

Проводив взглядом уходящего Карнистира, Макалаурэ внимательно посмотрел на мать, потом на Майтимо, и усмехнулся:
- А что, Атаринкэ, давай и мы с тобой прогуляемся.
«Кажется, именно ты можешь пролить свет на это печальное недоразумение».
Он обнял младшего брата за плечо и повел в южную часть парка, туда, откуда доносился счастливый детский смех: там малышня (наша или нет?.. не видно) играла с оленёнком.

"Да, видимо, не самое лучшее время для подарка матушке", - грустно подумал Куруфинвэ, уходя с Песнопевцем.  

Майтимо посмотрел в спину уходящему Макалаурэ, и взгляд этот не был ни радостным, ни благодарным.
Высокий отнюдь не жаждал объяснения с матерью. Но теперь оно было неизбежно.
Он мрачно смотрел на какой-то цветок под ногами и ждал вопроса.  

- Майтимо, - сказала Нерданэль после затянувшейся паузы. - Если не хочешь, можешь не рассказывать. Но мне кажется, лучше для всех будет, если ты все-таки расскажешь.  

- Матушка... он не знал, как начать. Опустился на одно колено, взял ее руку и глядя Нерданэли в глаза повторил: - Матушка... Я был в ярости, когда узнал, что Морьо пересказал наш разговор отцу. Не требуй от меня, чтобы я делал то же самое. Наша ссора - это наша ссора. Мне остается лишь сожалеть, что о ней стало известно всем.  

Нерданэль чуть сжала руку сына и сделал ему знак подняться.
- Не надо пересказывать всего... но скажи, из-за чего вы поссорились?  

- Мы слишком по-разному относимся к дружбе отца с Мелькором, - ответил Майтимо, вставая.  

- ЧТО? - Нерданэль не смогла сдержать возгласа удивления. Дружба с Мелькором? И она об этом ничего не знает! Впрочем то, что не знает, неудивительно - к Мелькору она относилась настороженно и старалась держаться от него сколь возможно подальше.
Она постаралась взять себя в руки. И почти спокойно спросила у сына:
- И как же ты к ней относишься?  

- Матушка... - Высокий мучительно подбирал слова, - кто я такой, чтобы осуждать отца? Но я... мне страшно, матушка. А Он, - это "он" было так выделено, что не оставалось сомнений, что Майтимо говорит о Феанаро, - он не боится ничего. Он смеется...
Сын вспомнил, КАК смеялся отец, и вздрогнул.  

Нерданэль самой было трудно со словами, ибо новость оказалась слишком уж неожиданной.
- Страшно? Наверное, да.. страшно... Странно, я ничего об этом не знала, а узнала только от тебя... а ты откуда? Феанор тебе говорил об этом? Что он вообще сказал?  

- Я узнал от Атаринкэ, - Нельо снова смотрел в сторону. - А отец... нет, ОБ ЭТОМ он со мною вообще не говорил.  

- Значит вы из-за этого поссорились... Но ты, что же, считаешь себя виноватым из-за того, что у тебя есть свое мнение? С которым, я, кстати, совершенно согласна.  

- Матушка, - Высокий опять преклонил колено и припал губами к руке Нерданэли, - матушка, сделай что-нибудь. Мне страшно за отца. Я бессилен убедить его - он опять посмеется надо мной, и всё. Но ты... тебя он услышит!  

- Хорошо, - Нерданэль тряхнула головой. - Я поговорю с Феанаро. А ты успокойся. Твое мнение - это твое мнение, и никто его у тебя не отнимет.

* * *

Расставшись с Майтимо, Нерданэль отправилась  искать Феанаро. Впрочем, искать его и не надо было - скорее всего он опять заперся у себя в мастерской, и это надолго. Нерданэль знала, что Феанаро очень не любит, когда его отвлекают от работы. Но сейчас она была полна решимости вытащить Феанаро откуда угодно.
Она не любила незавершенности, недоговоренности и неясности. А прояснить нужно было как можно скорее.
"Феанаро!" - позвала Нерданэль по осанве, подходя к мастерской. "Мне нужно с тобой поговорить!".  

"Я занят! - услышала она резкий ответ. - Не сейчас. Позже".

Ах, занят... Можно было, конечно, попробовать войти даже несмотря на прямой запрет... но не привело бы это разговор к эффекту прямо противоположному? Не лучше бы отложить разговор на попозже, а за это время поговорить с сыновьями и, может быть, узнать хоть что-то.

"Пару дней твой срочный разговор ждет?" - услышала Нерданэль мысль мужа.

"Два дня ждет" - ответила Нерданэль. Надо и в самом деле пойти поискать сыновей...

* * *

Макалаурэ приметил скамью под высоким кудрявым деревом, дававшим густую тень, и присел на край. День был, в общем-то, прекрасный, несмотря ни на что. Сам того не замечая, он снова начал улыбаться.
- Атаринкэ, ты что-то хотел показать маме. Может быть, покажешь и мне? Я уверен, это что-то необыкновенное!  

- Отчего бы нет? Покажу и тебе, - Куруфинвэ вынул брошь и протянул Макалаурэ. В сиянии Лаурелина золото казалось еще ярче, узор - еще изысканнее, еще заманчивее переливался сиреневый камень... В самом деле. нечто необыкновенное. как верно выразился брат.  

- О, Эру! Атаринкэ, да ты – великий мастер! – Песнопевец был поражен. Говоря, что надеется увидеть что-то необыкновенное, он слегка лукавил, чтобы подбодрить младшего. Но сейчас ему казалось, что он держит в руке не просто красивую вещицу, а целый маленький мир, доверчиво раскрывающий ему свое сердце. - Это поистине шедевр, просто невероятно… Ты сделал это сам или тебе помогал отец?  

- Не совсем сам... Идея была моя, а вот воплотить ее мне слегка помогли. Но то был не отец.  

- Кто же? Ни один из мастеров Амана не сможет сделать подобного. Это по силам только Феанаро.  

- Это не просто мастер. Он... Он не эльда, - как и прошлый раз, Куруфинвэ медлил, не желая называть имя.  

- Не эльда? Значит, Поющий… Почему же ты не назовешь имя своего нового Учителя? Ведь это такая честь и радость, учиться у Валар!  

- Это был Мелькор.  

– Мелькор – твой Учитель? – У Макалаурэ голова пошла кругом. – И давно ли ты у него учишься?  

- Нет, недавно. Вообще, это был всего лишь один раз. Мелькор искал в мастерской отца, а я как раз работал, над этой самой брошью...  

- И за один раз он научил тебя так воплощать замысел, так влиять на металл? Ты очень способный ученик, Атаринкэ. Мне кажется, ты даже вложил сюда мелодии, которых я никогда не слышал в Амане. Как тебе это удалось?  

- Сам не знаю. Просто... я очень хотел. Хотел сотворить то, чего не делал еще никто. Мелькор только помог мне направить мысль...  

- Помог направить мысль? Что это значит? – Макалаурэ нахмурился. И снова сосредоточил внимание на работе брата. Образы, встававшие в его сознании, можно было назвать торжественно-спокойными… И все-таки это была незнакомая музыка, совершенная по-своему и прекрасно выраженная, но не аманская. – Брат, скажи мне одно. Что форму этой броши сотворил ты, я не сомневаюсь. Но кто вложил в нее музыку? Ты или Мелькор?  

Куруфинвэ смущенно отвел взгляд:
- Ну... наверное, больше Мелькор... но я тоже. Я сказал ему. чего бы мне хотелось... Разве ты сам не слышишь, КОМУ предназначалась эта брошь?  

- Конечно, я могу легко угадать, для кого этот подарок, и чей образ ты хотел бы уловить и выразить. Но слышу я другое. Я слышу музыку Мелькора. Он ничему не учил тебя, он просто вложил сюда свою музыку. Поющему это не составило труда, - Макалаурэ невесело усмехнулся. - Но в таком случае это - работа Мелькора, не твоя. Он вдохнул жизнь, он сделал чудо, ты только помог ему довести дело до конца… А ведь здесь могла быть твоя музыка, пусть не такая чистая, но твоя. Он не Учитель тебе, и даже не помощник. Он не открыл тебе самого главного - тайн мастерства. И помешал тебе самому открыть эти тайны. Он помешал тебе, брат, а не помог… Но ничего страшного. В следующий раз ты все сделаешь сам, так ведь? Может быть, потратишь больше времени, но своего добьешься, ты у нас упрямый. И, кстати, не знаешь, зачем он искал отца?  

Хорошее настроение Куруфинвэ как ветром сдуло. Выходит, то, что казалось ему собственной заслугой. чем он гордился - на самом деле заслуга Мелькора. а он сам оказался не более чем игрушкой в руках Валы. Помог ему воплотить собственный замысел, а того, к чему стремился сам, так и не добился.

- Работа Мелькора. значит? - зловеще переспросил он (вопроса брата он, судя по всему, не заметил - настолько его мысли занимал собственный гнев).  

- Ну, Атаринкэ, не огорчайся так. - Песнопевец искренне сочувствовал брату. – Ты еще так юн, и уже умеешь очень много. Совершенство формы – твоя заслуга. Этого у тебя никто не отнимет. Желание порадовать матушку тоже похвально, это тоже заслуга – заслуга твоей души. Конечно, тебе надо учиться. Может быть, у майар Ауле… А этот случай… его тоже можно считать наукой.  

- "Еще так юн!" - язвительно произнес Куруфинвэ. - Да, для тебя я всегда был и буду младшим, вечно маленьким, никогда не взрослеющим! Тебе  - всем вам! - только бы поучать меня да сочувствовать как самому слабому... И в конце концов - чем я хуже отца? Тот тоже общается с Мелькором - а мне что, нельзя?  

- Атаринкэ… Ты мой брат и я люблю тебя. Да, для меня ты навсегда останешься младшим. Но младший - не значит маленький. Я буду помогать тебе, но только если ты разрешишь мне это делать. Ты понимаешь сам, что случилось что-то неприятное, совсем не то, чего бы ты хотел, и я только пытаюсь подсказать тебе достойный выход из этой истории. Но если ты лучше знаешь, что делать, - пожалуйста!  
Макалаурэ почувствовал себя уставшим. Боль Майтимо, грубость Карнистира, потом этот разговор, и еще: Атаринья общается с Мелькором! О, пресветлые Валар, ну что за день сегодня…  

Куруфинвэ насупился и отвернулся, ковыряя землю носком обуви. Разговаривать с братом он не хотел. но и уходить не спешил.  

Макалаурэ начал раскаиваться в том, что огорчил брата, ведь тот трудился над этой брошью, и, видимо, очень старался… Ему стало больно, и он снова вспомнил Майтимо: у него тоже возникло желание уткнуться лбом в дерево или хотя бы в ладони, закрыть глаза и ничего не видеть. «Мелькор!.. Дух Мятежа вошел в жизнь нашей семьи, и вот мы все уже перессорились!»  

Нерданэль искала своих сыновей. Хоть она и не знала, где их искать, ноги сами принесли ее в тот парк, где она встретила их первый раз. Что-то подсказывало, что Макалаурэ и Атаринкэ не ушли далеко.
И действительно, она увидела их, сидящих на скамейке. Кажется, они только что поссорились или были близки к этому.
- Атаринкэ! - окликнула она. - Ты что-то хотел мне показать. Может быть, покажешь сейчас?  

- А, здравствуй, мама! - Куруфинвэ поднялся на ноги.

"Ну почему ты не пришла раньше хоть на чуть-чуть? ПОЧЕМУ?!"

- Показать? Да так... есть кое-что...  

"Кое-что?" При первой встрече в парке Атаринкэ вел себя совсем по-другому. Неужели они с Макалаурэ поссорились? Из-за того же, что и Майтимо с Карнистиро? Почему-то Нерданэль показалось, что это именно так.
- Так покажи, мне интересно посмотреть.  

- Если ты хочешь, матушка, - Куруфинвэ протянул ей злополучную брошку, а сам отвел глаза в сторону. Было не очень приятно дарить матери изделие , в которое воплощена чужая - чуждая музыка. А ведь она почувствует, наверняка почувствует.  

- Вот это? - Нерданэль взяла брошку, и спросила, еле сдерживая удивление: - Ты это сам сделал или тебе помогал кто-то?  

- Ну, почти сам.  - Куруфинвэ не решался посмотреть матери в глаза.  

- Почти сам? А почему тогда я в этой вещи тебя не вижу?  

- Ammy, позволь мне ответить, - Макалаурэ попробовал улыбнуться, - Атаринкэ помогли сделать это. Правда же, это маленькое чудо? И он сделал это для тебя, он так хотел порадовать тебя, матушка! Ты не видишь его… Но ведь ты видишь себя? Он хотел воплотить твой образ… такой, как мы тебя видим.  

Куруфинвэ злобно покусывал губы. Еще только этого не хватало! Жалеть его братец вздумал, значится! И оправдывать перед мамой, будто он  провинился в чем. Больше всего хотелось сбежать куда подальше - от братской жалости. от пристального материнского взгляда - а заодно и от воспитательных речей старшего брата. Вообще - ото всех. Укрыться где-нибудь в пещере. Чтобы никого не видеть и не слышать.  

Нерданэль внимательно посмотрела вначале на одного сына, потом не другого… Впрочем, можно было и не смотреть. Что происходит что-то очень нехорошее – об этом уже, наверное, догадалось и дерево, под которым они сидели. А что именно – она узнает, но не от них. Она решила, с кем ей нужно поговорить обо всём, уже после беседы с Майтимо. И теперь только укрепилась в своем решении.
- Да, Макалаурэ, я слышу… себя. И тебя тоже. Вещица действительно красивая. Спасибо, Атаринкэ. Если это подарок для меня, то я забираю его. - С этими словами она встала. - А теперь я оставлю вас..  

Куруфинвэ недоуменно пожал плечами, глядя то на уходящую мать, то на Макалаурэ. Было непохоже, чтобы подарок Нерданэли понравился: действительно понравившиеся подарки принимают не так.

* * *

Миновало два дня.
Во всем, что касается жены, Феанаро привык быть так же точен, как и в отношении отца и Наставника. Он обещал освободиться от работы через два дня - и освободился. Это отнюдь не означало завершения, дело было в другом: он довел работу за некоей точки и - перестал о ней думать. Он был готов не только слушать, но и услышать жену. Тем более, что, когда она звала его, она была чем-то обеспокоена.  

Подходя к мастерской мужа, Нерданэль заранее чувствовала усталость. Разговор предстоял тяжелый и неприятный, но – необходимый. И она решительно постучала в дверь.

Он открыл ей сам - что делал только для немногих. Чуть улыбнулся, пропуская вперед.
- Что случилось? Ты встревожена.
Феанаро не спрашивал, он утверждал. В его голосе не было сочувствия, но была хорошо знакомая многим готовность помочь. Не разделить волнение, но устранить причину беспокойства.  

Нерданэль неторопливо прошла в мастерскую. Потом повернулась к мужу и посмотрела ему в глаза.
- Вот, посмотри, какие подарки я получаю от своих детей, - она разжала руку и протянула ему брошку, сделанную младшим Куруфинвэ.

Феанаро пожал плечами: дескать, не самая удачная работа, розовый топаз с золотом сочетается, гм, странно, но мало ли бывает мелких ошибок?
- И из-за этого пустяка ты сер... - начал было он, но осёкся. - Позволь?
Мастер нахмурился, протянул руку к броши.  

Нерданэль молча отдала её мужу и отвернулась.

"Мелькор? Да, он. Я узнаю его руку. Но зачем ему понадобился мой мальчишка? Ничего не понимаю!"
Другое сейчас тревожило Мастера гораздо больше: отчуждение жены. Он положил брошь на стол, подошел к Нерданэли, взял ее за плечи:
- Что ты? Здесь нет повода для переживаний.  

Нерданэль почувствовала, что ей трудно говорить. Открыть сознание – ничего другого не остается:
«Нет повода? Как бы ей хотелось так думать… Обнять мужа и спрятаться у него на груди от опасности, которая идет… откуда? От него же самого! Опасность для семьи.
Вот – Майтимо:
- Матушка, кто я такой, чтобы осуждать отца? Но я... мне страшно, матушка. Мне страшно за отца. Я бессилен убедить его - он опять посмеется надо мной, и всё. Мы слишком по-разному относимся к дружбе отца с Мелькором. Но ты... тебя он услышит!
Морьо:
- Матушка, позволь мне удалиться. Увы, я не вижу ни малейшего смысла и дальше оставаться здесь, отравляя своим присутствием столь приятное общество.
Макалаурэ и Атаринкэ в парке на скамье. Куруфинвэ отдает ей злополучную брошку, отводя глаза в сторону. Макалаурэ пытается лгать, чтобы его выгородить.
Что же это происходит с нами, Феанаро?»

Мастер закусил губу. Два чувства в нем боролись: гнев из-за того, что его дружбу считают нужным обсуждать те, кому он этого права не давал, и - благодарность Нерданэли за вот это доверие, за то, что она не требует ответа, но просит помощи.
В другой раз Феанаро ответил бы резко. Но не жене, сменившей обычную уверенность в себе на волнение и просьбу о том, чтобы выход из беды искал - он.

- Мальчики просто... - "просто берутся судить о том, что их не касается!" - ...просто растерялись, вот и одни вспыхивают, а другие подавлены. Что до Майтимо, то он... - "всегда умел говорить, но так и не дошел до дела!" - ...чувствителен, как Макалаурэ, но не умеет находить выход для эмоций. Вот ему и кажется невесть что. Всё вернется в свое русло, обещаю тебе... - "ой как поговорю с этими умниками! со всеми пятью! Разом потеряют интерес к друзьям отца!" - ...это волнение пройдет так быстро, как началось.
Феанаро улыбнулся жене.

Глядя на эту улыбку, в которой проступила какая-то жестокость, Нерданэль начала раскаиваться в своей минутной слабости.
- Они давно не мальчики. Наши дети выросли, Феанаро. Обсуждать у тебя за спиной эту дружбу было нехорошо, признаюсь, но что-то вызвало такой разговор. Я так и не поняла, что именно, возможно – эта брошь. А что до Майтимо – я никогда не считала его слишком эмоциональным. Как раз его обеспокоенность меня и тревожит. У него всегда было особое чутьё, дар различения правильного и неправильного.  

- Я перестану считать их мальчиками, - ответил Феанаро, нахмурясь, - когда они начнут думать сами. Когда они перестанут ждать, что я подскажу им верный ответ. Пока что таинственным искусством "думать" овладело двое. Ну, от силы - трое. И Майтимо я в их числе не считаю!

- Число овладевших искусством "думать" сыновей странным образом совпадает с числом согласных с тобой… А несогласные – не заслуживают уважения, они мальчики… Какая-то перевернутая логика, позволяющая не слушать того, чье мнение тебе неприятно, Феанаро. Когда это Майтимо ждал от тебя подсказок? Если мальчик – пусть так, пусть мальчик! – чего-то и ждал от тебя, то всего лишь справедливости.

- Я, конечно, не претендую на имя мудрейшего из эльдар, - недобро рассмеялся Феанаро, - но полагаю, что мальчикам было бы полезно прислушиваться к мнению отца. А не "спасать" меня от дружбы, которой стоит гордиться.

- Чего же ты хочешь от своих сыновей, муж мой? Чтобы они начали думать сами и перестали быть мальчиками, или чтобы продолжали прислушиваться к мнению отца? К тому же, чтобы к твоему мнению прислушались – его надо хотя бы произнести. Мне, например, - Нерданэль повела бровью, - ты ничего по поводу своей дружбы с Мелькором не говорил. А было бы интересно узнать, почему этой дружбой стоит гордиться.
Глаза Феанаро недобро сощурились.
- С меня требуют отчета?

- Не отчета, а последовательности. И не требуют, а скорее просят. Хочешь от детей самостоятельности – позволяй её проявлять. Хочешь, чтобы тебя поняли – растолкуй! – Она начала горячиться. - Я вот хочу понять, почему наша семья должна гордиться твоей дружбой с Мятежным. Объясни мне это, пожалуйста!

- Мятежный?! - Феанаро демонстративно уселся в кресло, сцепил на колене руки. - Это еще интереснее. Для Нерданэли Мудрой решение Круга Судеб - ничто? - он выразительно вздернул бровь.
На самом деле Феанаро понимал, что его жена, скорее всего, просто оговорилась, назвав Мелькора так, как они привыкли именовать его за века заточения Восставшего в Мандосе, но - Мастера слишком разозлил этот разговор, так что он хотел уже только одного: поставить на своем. И был готов цепляться к любым мелочам.

Нерданэль улыбнулась.
Она взяла кресло, поставила его напротив кресла супруга, и расположилась в нём.
- Было бы лучше, если бы я назвала его Помилованным или Раскаявшимся? Тебе бы это больше понравилось, чем имя Мятежный?

Вопрос ударил в точку. Феанаро на миг задумался. Назвать Мелькора Раскаявшимся... гм. Враждебности в нем Мастер не ощущал, но и раскаяния не было ни на волос. Только вот говорить об этом не стоило. Особенно с Нерданэлью, которая уже, видимо, настроена решительно против.
- Того, кто раскаялся, лучше называть Раскаявшимся, - отвечал Феанаро с улыбкой.

«О чём мы спорим? Восставший, Мятежный, Осужденный, Поверженный - какое мне дело до его судьбы?». Она смотрела на мужа. Ему нравилось бросать вызов: трудностям, обычаям, воле других эльдар. Сейчас Феанаро бросил вызов ей, и она его приняла, как случалось не раз. Противостоять ему было тяжело, но порой у неё получалось, может быть, благодаря тому, что они иногда незаметно уступали друг другу. «Почему же меня тревожит эта дружба? Дружба с Мятежным, которой Феанаро гордится, потому что мятежен сам. Да, мне нет дела до судьбы Мелькора, но мне есть дело до судьбы…»
- Феанаро. Пойми же… Мятежный станет поверженным, поверженный – раскаявшимся, раскаявшийся – помилованным. Надо ли идти по такому длинному пути, чтобы в конце оказаться…

- Кем же? - с нарочитым удивлением приподнял бровь Феанаро. - Договори, прошу тебя, потому что у меня не хватает воображения самому завершить эту фразу.

- Надо ли идти по такому длинному пути, чтобы, начиная с мятежа, в конце оказаться покоренным насильно, и поэтому униженным?

- Жена моя, я всё меньше понимаю тебя, - и гнев, и ироничность Феанаро уже иссякли. - Если я совершу ошибку и раскаюсь в ней, это не унизит меня. Мелькор отнюдь не унижен! Погоди... ты вот поэтому считаешь, что его дружбы стоит избегать?  

- А часто ли ты раскаивался в своих ошибках? Ах, Феанаро! Я знаю тебя много лет, почти всю жизнь, и не припомню такого случая… Если бы ты совершил нечто, что другим показалось ошибочным, и тебе приказали, не считаясь с твоим мнением, исправить это, что бы ты сделал? Раскаялся и покорно все исправил или почувствовал себя униженным? Я знаю, что мятежность не превращается в покорность, так же, как огонь не превращается в воду. А Мелькор – он Вала, он Старший, и хотя для всех он пример, как поступать не надо, но только не для тебя!..  

"А что я с ней ссорюсь? - вдруг спросил сам себя Мастер. - Надо ее убедить - и это погасит ссоры мальчиков. Пусть сама говорит с Майтимо, раз он у нее в любимчиках ходит".
Феанаро рассмеялся - добрым, чистым смехом.
- Госпожа Белка права, как всегда. Я редко, недопустимо редко признаю свои ошибки. И всё же, по меньшей мере, один раз я сумел осознать это - и исправить. Это было во дни моей юности, когда я был так неразумен, что серьезно поссорился с одной юной мастерицей. Но, смею надеяться, с той поры я сумел искупить вину?
Он улыбался, глядя жене в глаза.  

- Искупить вину? Ты тогда не был передо мной виноват. – Нерданэль улыбнулась, вспомнив Госпожу Белку, а потом внимательно посмотрела на мужа. - И знаешь, с той поры ты нисколько не изменился.  

- Мне считать это достоинством или наоборот? - снова улыбнулся Феанаро.  

- Ну, достоинств у тебя и без того хватает… Считай это просто мнением своей жены.  

- Значит, недостаток, - по-прежнему улыбаясь, Феанаро встал, подошел к креслу жены, присел перед ней на корточки. - Значит, шумный, невоспитанный мальчишка, которого кроме тебя урезонить некому. Так, Госпожа Белка?  

Нерданэль провела рукой по его жестким волосам.
- Да, примерно так.

* * *

Нолофинвэ шагал по Тириону привычным чуть размашистым быстрым шагом. Он, собственно, и сам не знал, куда хочет попасть. Хотя нельзя сказать, что дружба сына Мириэли с Мелькором его очень удивила.
"Если кто-то мне не нравится, значит, Феанаро он непременно придется по душе". Нолофинвэ усмехнулся про себя: это уже стало традицией. Но Черный Всадник!
С тех пор, как принц узнал об этом, его томило какое-то смутное предчувствие. Было ли это лишь отражением неприязни к ним обоим? Или все гораздо серьезнее? И эта дружба действительно таит неведомую пока опасность? Опасность для всех нолдор?
Сделать с этим нельзя было ничего. Даже если изменить собственным взглядам и отправиться к Валар с просьбой о вмешательстве, они наверняка ответят, что если Прощенный в кои-то веки с кем-то подружился, то это ему пойдет на пользу.
А самое обидное - принца мало волновали друзья Феанаро.
Но он не хотел, чтобы отец беспокоился об этом.
А Король нолдор беспокоился. И очень сильно.  

Майтимо сидел на бортике каскада воды. Просто сидел - и слушал воду. Смотрел на блики... на прожилки мрамора под водой. Просто тихо и спокойно... вода журчит. Свет Древ сотнями зайчиков дробится в ней.
Тишина и красота... словно нет ссоры с братом... насмешки отца... Только тихонькая песня воды и пляска света... ничего больше...  

Второй принц нолдор прошел слишком близко... пола плаща серебристым крылом наотмашь хлестнула по бортику - прямо рядом с Майтимо.  

Майтимо вздрогнул. Вот только этой встречи ему сейчас недоставало! Он отвернулся к воде, надеясь, что брат отца, стремительно прошедший мимо, просто не заметит его.  

Нолофинвэ остановился и с досадой обернулся на препятствие.
Надо же... Майтимо. Племянник.
первый порыв был - "не заметить".
"Ну какого Черного Всадника я вообще оглядывался? Шел бы себе дальше!"
Нет. Это было бы слишком невежливо. Слишком.
Нолофинвэ сделал легкий поклон.
- Айа, Майтимо, - надеясь, что после нескольких приличествующих приветственных слов они разойдутся. Или уйдет он.
"И зачем я оглядывался?"  

Майтимо вскочил, поклонился.
- Айа, Нолофинвэ. Прости, дядя, я задумался...
Лгать было нехорошо, но надо же было как-то объяснить, почему он не приветствовал старшего первым.
Он чуть поклонился еще раз, ожидая, что Нолофинвэ его отпустит. Оставаться здесь, где хрупкий хрусталь грезы был безжалостно разбит, Высокому не хотелось.  

- Надеюсь, я не помешал тебе. Ты выглядишь... усталым, - Нолофинвэ почти не думал, что именно он говорит. Главное - проявить внимание. А так как Майтимо - все-таки родич, то внимание должно быть подлинным. - Если я в силах помочь, ты вправе просить меня о помощи.
"Сейчас он скажет, что ничего страшного не случилось. Мы попрощаемся и разойдемся. Может, в Валмар махнуть? Пешком? Если буду двигаться быстро, эти мысли от меня отстанут... наверное. Надо сначала понаблюдать, посмотреть, а потом уже волноваться... если будет повод."  

- Благодарю, дядя, - Высокий чуть склонил голову. Слова Нолофинвэ насчет помощи резанули его по сердцу - но не станешь же говорить о своих переживаниях из-за отца тому, кого отец всю жизнь считает врагом?! - Я просто задумался.
Майтимо отступил на шаг, тем самым давая понять, что хотел бы уйти.  

- Значит, твои мысли были не слишком веселые... Ты уверен, что хочешь остаться наедине с ними? - От внимания Нолофинвэ не ускользнуло замешательство Майтимо.
И тут принц нолдор по-настоящему разозлился.
- Знаешь, довольно глупо вести себя так, как будто мы чужие. Наши отношения с принцем Феанаро касаются только нас двоих. Тебя они не касаются. И касаться не будут. НИ ты, ни я этого не выбирали, но в нас течет общая кровь, мальчик. А впрочем, мне все равно. Иди, куда хотел.  

"Мальчик"?!
Майтимо умел владеть собой. Он очень хорошо умел владеть собой. Но это совершенно не означало, что у него нет ни гордости, ни свойственной всем сыновьям Феанаро вспыльчивости.
- Прости меня, дядя, - он опять чуть поклонился, - но ты ошибаешься.
Он посмотрел Нолофинвэ в глаза и медленно, спокойно, четко произнес:
- Сына всегда касаются дела отца.  

- Интересно, почему? - усмехнулся Нолофинвэ. -  Выходит, что я должен обожать твоего отца, потому что мой отец его обожает? И дружить с тем, кого он одобряет? Тогда пусть Феанаро сделает то же самое.  

- Да, дядя, - спокойно ответил Майтимо. - Я бы на твоем месте поступил именно так. Любить тех, кого любит отец, и дружить... - он запнулся. Высокий слишком явственно представил, С КЕМ ему в таком случае следует дружить.
Он проглотил комок в горле и договорил так:
- По крайней мере, не проявлять враждебности к тем, с кем дружит отец.  

- Чей отец, Майтимо? С моим я согласен почти во всем, - насмешливо заметил Нолофинвэ. - мне нет нужды не проявлять враждебности к его друзьям.  

- "Почти", - губы Майтимо искривила несвойственная ему усмешка. Намеков Нолофинвэ он решил "не слышать". Хотя уже уверился, что дяде известно... по меньшей мере - о самой дружбе отца с Мелькором, а то и разладе в их семье...  

- Ты забываешься,  Майтимо. Еще раз хочу напомнить, что мои отношения с братом тебя совершенно не касаются. Как и вообще мои отношения с кем бы то ни было. Не стоит указывать другому, как себя вести. Это по меньшей мере неприлично... даже если ты считаешь себя достаточно умным, чтобы давать советы старшим.  

Высокий покачал головой:
- Я всего лишь согласился с тобой, дядя. Но если мои слова тебя так раздражают - дозволь мне уйти.