Проект "Север и Запад"  

Нетерпение

Авторы – Тэсса (Ауле), Рина (Йаванна, Вайрэ)

– Ауле! – взволнованный голос Йаванны был каким-то странным, – Любимый, ты здесь?

– Здесь, здесь, здесь... – радостно зазвенело эхо, затанцевало под сводами пещеры, рассыпалось алмазными каплями.
Скала в нескольких шагах от Йаванны, медленно изменила форму – и от нее отделилась мужская фигура. Ауле обнял супругу.
– Что случилось, милая?  

– Любимый, я не знаю, как это могло случиться, – она казалась смущенной, но глаза светились радостью, – ты помнишь Песнь, Ауле? Помнишь?  

– Как и все мы... – растерянно начал Кузнец.
И замолчал, впившись в Дарительницу жизни взглядом.
– Они... – выдохнул наконец, – Они пришли в мир?  

– Круг соберется уже скоро, – улыбнулась Дарительница Жизни, – они пробудились уже давно, а брат наш Оромэ встретил их случайно, охотясь во Тьме Эндорэ. Манвэ не торопится, ибо известия, что принес Охотник, радостны – но и тревожны.  

– Давно? – Ауле казался скорее озабоченным, чем обрадованным. – Но ведь там Первый.  

– Да, там Первый, – эхом откликнулась Йаванна, – он и нашел их – Первым. Мы в Амане не знали, что они пришли в мир – а он ведь остался в Эндорэ.

Она вздохнула:

– Оромэ говорил со мной. Я и раньше знала, что Мелькор искажает мои творенья, но то, что ему рассказали эльдар – непостижимо.  

– Что же он еще натворил? – вырвалось у Ауле.  

– Келвар. Келвар, нападающих на Детей, – она запнулась на мгновение, но тут же продолжила, – Ауле, это не были какие-то нарочно спетые твари, нет! Всё гораздо хуже – Эндорэ стало опасным для Пробудившихся. Я видела – Охотник показал мне те воспоминания Детей Звезд. Это были и мои келвар, и  какие-то из творений Ульмо – но как они могли принять Детей за добычу?  

Ауле совсем помрачнел:
– Если они нападают на Детей, это уже не твои создания. И не Ульмо. Значит, Мелькор их изменил. Или создал своих, внешне похожих. Впрочем, об искаженных келвар мы давно знаем.
Он вовремя замолчал, прикусив губу. Напоминать супруге о Ррао, так и оставшемся в Эндорэ, было жестоко.
– Оромэ защитил Детей? – спросил Кузнец, чтобы скрыть неловкость. – Отогнал тварей Восставшего?  

– Он сразу поспешил с вестью к Королю, – Йаванна покачала головой, – на этой охоте ни одна тварь ему не попадалась, но ты ошибаешься.

Она горько улыбнулась супругу:
– Они мои. Если бы то были только твари Мелькора, мне было бы легче. Ты утешаешь меня, любимый, но я знаю – само Эндорэ изменилось. Я ведь много раз навещала Покинутые Земли и пела там, но каждый раз мне приходилось спать у озера Эстэ. Всё дольше и дольше.    

– Эндорэ изменилось... – тихо повторил Ауле. – Но ведь там не только Дети Единого. Там и мои Дети. И твои. Раз пробудились Старшие, скоро явятся в мир и наши.  

– Мои – уже пришли, – тревога за Детей Единого не могла затмить радости Йаванны, – Мне только что рассказала Вайрэ, она увидела их на гобеленах.  

– Вайрэ, – Ауле вздрогнул. – Гобелены! Йаванна, а о моих она ничего не говорила тебе? Впрочем, я лучше сам...

– Не говорила, она... – Йаванна посмотрела вслед спешащему к Чертогам супругу и изумленно покачала головой, – таким взволнованным она Ауле еще не видела.

* * *
Немного отдохнув в Садах Ирмо, Вайрэ возвращалась к Гобеленам. Забот у ее Плетельщиц прибавилось с тех пор, как в Мандосе появились фэар квенди. Хранительница Памяти надеялась, что Намо и Ирмо смогут вернуть погибшим Детям радость и волю к жизни, но горькими были возникающие гобелены.  

– Вайрэ! – осанвэ Ауле, обычно спокойного и основательного, было торопливым и почему-то одновременно радостным и тревожным. – Вайрэ, мне очень нужно увидеть твои гобелены. Пожалуйста!

Вообще-то, смысла самолично разглядывать творения Плетельщиц не было никакого. Кто-либо, кроме самой Пряхи и ее майар, все равно мало что понял бы в прихотливых сплетениях разноцветных нитей. Разве что Феантури могли разобраться – отчасти.

– Ауле? – удивленно откликнулась Пряха, – Я выйду к тебе, подожди немного.

– Вы должны быть спокойны, – продолжила она прерванный внезапным мысленным зовом Кузнеца разговор с Плетельщицами. – На этих Гобеленах останется тот узор, который запомнили Дети. Да, он вам может не понравиться, но это наш долг – сохранить всю память. И то, что творит Отступник с Детьми – особенно!

Вайрэ глубоко вздохнула.

– Помогайте друг другу и сменяйте тех, кто уже не в силах терпеть. Фэар Детей не должны услышать вашей боли – они и так слишком пострадали в Эндорэ, – она вдруг грустно улыбнулась, – Вы – мои майар, а Дети в Чертогах Намо ждут.

Вайрэ покинула Зал Памяти и перенеслась ко входу в свои Чертоги.

– Добро пожаловать, Ауле! Ты хочешь взглянуть на свои горы? – она посмотрела на гостя, только сейчас заметив его странное настроение, – Или что-то случилось?  

– Да...
Ауле смущенно взъерошил пятерней рыжевато-каштановые волосы. Земля чуть заметно дрогнула – похоже, Кузнец действительно был сильно взволнован.
– Да, горы. И еще... Йаванна сказала мне, что... Дети явились в мир.  

– Да, Дети уже пробудились, – едва заметно улыбнувшись, Вайрэ взглянула Кузнецу прямо в глаза, – И ты так захотел на них взглянуть, что прибежал ко мне, Ауле? Странно...

Из тумана за ее спиной соткалась полупрозрачная арка:

– Если ты расслышишь на Гобеленах их мелодию – я буду рада за тебя. Намо сейчас очень занят, а я попробую тебе помочь, – Пряха знала, что мелодии Детей и для Феантури были пока что непривычными и трудноразличимыми, но не отказывать же!

– Я...
Кузнец потоптался на месте, нерешительно поглядывая в сторону арки. Ему не терпелось войти – да что там! – бегом кинуться к гобеленам. Но на дороге стояла Вайрэ и смотрела с дружелюбным недоумением.
– Йаванна сказала, что ее Дети уже пробудились, – на смуглых щеках Ауле проступил румянец. – Значит, и мои могли тоже.  

– Твои Дети? – теперь Вайрэ выглядела растерянной, – О ком ты, Ауле? Разве...  

– Ты не знаешь? – Ауле потер подбородок и неожиданно улыбнулся, гордо и смущенно одновременно. – Мои Дети. Кхазад. Они должны были пробудиться в Эндорэ. После Тех-что-придут-первыми.  

– Кхазад? – медленно повторила Вайрэ, – Странное слово для Детей. Извини, Ауле, я так редко покидаю Чертоги, что и не знала... и Намо не рассказывал мне. Он знает, что они должны пробудиться? Ты сказал – после. Что ж, я надеюсь, что ты расслышишь их на гобеленах – ведь мне не ведомо, как они будут звучать, когда явятся в Мир.

"Быть может, они уже явились, но я их не вижу. Как и Детей Эру – пока не настал наш час узнать", – мысленно добавила она, сопровождая Кузнеца к тем из полотен, где музыка камня слышалась ярче всего.

– Вслушайся в них  – здесь те мелодии, что звучат сейчас.  

– Кхазад – так я их назвал. Это их язык, – Ауле не договорил. Оказавшись в зале с гобеленами, он, казалось, разом забыл обо всем.
Шагнул к одному из полотен, жадно всматриваясь в сплетения нитей – так, словно мог разглядеть тех, кто должен был пробудиться в глубочайших пещерах Эндорэ. Но изображение то дробилось на мириады разноцветных пятнышек, то вновь собиралось в затейливый узор, дразня и не позволяя разобрать ничего.
– Вайрэ, – Кузнец растерянно повернулся к Пряхе и развел руками. – Я не понимаю эту Музыку.  

– Это отражение твоей Музыки, Ауле. Вслушайся и всмотрись внимательней – видишь, это мелодия камня, – Вайрэ не была уверена, что у Кузнеца получится.

– Как должны звучать эти кхазад? Скажи – и, быть может, я их увижу.  

– Слушай. Вот они.
Ауле открыл перед Вайрэ свою память.

Выносливые, отважные, упорные, равно готовые к тяжелому труду и ко встрече с любой опасностью. Любящие красоту и жаждущие создавать и хранить ее. Чувствующие Музыку Создателя почти так же, как сам Ауле и его майар.
Крепкие тела, сильные руки, живые и пытливые взгляды.

– Кхазад, – снова повторил Кузнец, словно это слово вбирало в себя саму суть сотворенных им.  

– Я не слышала на своих гобеленах ничего подобного, и в то же время слышала, – Вайрэ прищурилась, посмотрев прямо в глаза Ауле, – Но ведь они почти неотличимы от твоей собственной Темы! В твоей памяти – отражение мелодии гор и металлов, в их музыке – тоже. Покажешь ли мне, чем они отличаются от тебя, а не чем схожи?  

Ауле побелел и закусил губу, словно вновь услышав голос Единого:
"Так что же создал ты в тайне от меня? Не бездушных ли кукол, которым нет воли вне воли твоей, нет слова, вне слова твоего, нет иной жизни, кроме как быть твоей послушной игрушкой?"
– Там... – он с трудом заставил себя говорить, но Вайрэ ждала, он же сам явился к ней с просьбой. – Там одна из моих майэр осталась с ними... Нирменэ.  

– Что с тобой, Ауле? – Вайрэ встревоженно взяла его руки в свои, – Я чем-то обидела тебя? Или ты расстроен тем, что не слышишь моей Музыки?  

– Дело не в этом, – Кузнец тяжело вздохнул и умоляюще посмотрел на Пряху. – Вайрэ, мне не хочется вновь возвращаться к... той мелодии. Ты... поищи Нирменэ. Она там, с ними. С моими Кхазад. Оберегает их сон.  

– Нирменэ, да, я помню ее, – Вайрэ удивилась странному поведению Кузнеца, хоть и постаралась сделать вид, что не обращает на это внимания: как может быть неприятно возвращение к теме своих Детей?..

– Не волнуйся так, уж твою майэ в Эндорэ я найду, – и Ткачиха пошла вдоль гобеленов, вслушиваясь в застывшие мелодии камня.

Нирменэ – высокая белокожая майэ с тяжелыми иссиня-черными косами. Музыка – серебро и изумруды, теплый звон металла и каменное кружево. Нирменэ, крепившая с Ауле кости Арды в те дни, когда Валар сошли в нее из Эа.

– Стережет сон, говоришь? – Вайрэ остановилась у одного из полотен, сквозь светло-коричневую канву которого проступал темно-зеленый причудливый узор. – Не знаю, чей сон бережет твоя Нирменэ, но только она и сама уснула. Вот она в большой пещере, слышишь? И оннар – то ли твои, то ли Йаванны, – мне не понять, есть в них и те, и другие мелодии.  

– Да, – прошептал Ауле, – все верно. Значит, Кхазад не пробудились еще.
Трудно сказать, чего больше было в голосе Кузнеца: разочарования от того, что Дети его еще не пришли в мир или облегчения от того, что опасности, подстерегающие Перворожденных, возможно, не успеют коснуться Кхазад.
– Йаванна сказала, что на Детей в Эндорэ нападают какие-то твари, – Ауле передернулся от отвращения. – Искаженные келвар. Ты видела их на гобеленах?  

– Этих узоров на старых гобеленах нет, – ответила Вайрэ, – они – Диссонанс. Прости, Ауле, но Гобелены Памяти Детей – в Чертогах Ожидания, мы, феантури, будем говорить об этом в Круге Судеб. О тех фэар Детей, что приходят на Зов.

– На Зов? – переспросил Ауле. – Куда приходят?

– Так Йаванна не сказала тебе, что так ее расстроило? Искаженные келвар на Детей охотятся. И какие-то жуткие создания Исказителя – тоже.

Вайрэ вздохнула и нарочито спокойным голосом начала объяснять:

– Тот самый Зов, который мы с Намо спели для развоплощенных майар, чтобы они могли прийти в Аман. Теперь на этот Зов идут Дети. – Пряха не стала вдаваться в особенности Зова для Детей, эта Музыка вряд ли была понятна Кузнецу.  

– Подожди, Вайрэ, – очень тихо сказал Ауле. – Чтобы Дети пришли, они должны сначала лишиться тел. Ты хочешь сказать, что келвар их...
Кузнец замолчал, пытаясь найти подходящее слово. Не нашел и сказал иначе:
– Разрушают их плоть? Совсем?  

– Дети – не майар, их плоть – не одежда для духа. Не знаю, что делают с их плотью злые твари Старшего, – потому что фэар Детей покидают плоть от страха и ужаса. А келвар в Искаженных Землях просто голодны. Понимаешь теперь?  

– Не понимаю, – признался Ауле. – Какая связь между голодом келвар и...
Кузнец внезапно осекся, ошеломленно глядя на Пряху, а потом сказал неожиданно хрипло:
– Йаванна... А я оставил ее одну.
Пошел к выходу, обернулся, виновато посмотрел на Вайрэ:
– Спасибо тебе.  

– Встретимся в Круге, – кивнула Вайрэ и, проводив Ауле до выхода из Чертогов, поспешила к Плетельщицам.

"Странное название – Чертоги Ожидания. Но фэар Детей и впрямь приходится ждать нашей Песни, чтобы вернуться к жизни".

* * *

– Йаванна, – негромко позвал Ауле, едва вступив под своды старого сада Кементари. – Любимая.
Можно было бы просто соприкоснуться мыслями, но слышать голос, быть рядом – это совсем другое. А Йаванна все равно почувствует присутствие гостя. В крайнем случае, деревья и звери ей сообщат.  

– Ауле, любимый, – Дарительница Жизни сидела на берегу пруда, прислонившись к одной из мраморных колонн. – Посмотри, как налились гроздья.

Фонтан, наверное, расшалился в этот час Смешения Света, ведь даже щеки Кементари были влажными от его брызг.  

Ауле опустился на траву рядом с Йаванной, обнял супругу за плечи, прижал к себе. Искусный мастер, в мелодиях души он понимал мало и сейчас мучительно искал слова, чтобы утешить Кементари.
– Твои творения прекрасны, любимая, – отважился наконец. – И сад становится все пышнее и красивее. Пока я шел к тебе, услышал несколько новых мелодий. Цветы, птицы, деревья. Твоя фантазия неистощима, а голос способен даже меня отвлечь от Музыки камня.  

– Как легко поется в Амане, и как я хотела бы отнести и эти мелодии в Эндорэ, – Йаванна положила голову на плечо супруга. – Но там им не хватит света звезд Варды, и я не знаю, что лучше – радоваться им здесь, в гармонии Неувядающих Земель, или дать и Детям услышать их, хоть и  во Тьме.  

– А если создать такие мелодии, которые выдержат жизнь в Эндорэ? – Ауле нежно провел по волосам супруги. – Пришедшим нужны твои Песни. Дети должны были пробудиться среди нашей Музыки. А не так.
Он вздохнул.  

– А как ты думаешь, чем я занималась в Эндорэ, когда бродила там во Тьме, милый? – ответила она удивленно. – Ты видел, что я возвращаюсь уставшая, но не спрашивал. Я пела. Пела каждой малой травинке, каждому вьюнку в голых скалах. Везде, где слышались слабые отголоски наших мелодий – я отдавала им свою Силу.

– А Детям Отца наша Музыка близка, я знаю. Ведь мои Дети проснулись рядом с ними – и всегда будут защищать Эльдар, а те будут дружить с ними. Я видела и я знала это, даже когда не понимала слов Короля о Пастырях Древ. Ауле, я создала их ненамеренно, и то, что они пробудились – непостижимо для меня.  

– Подожди-ка! – Ауле мотнул каштановыми кудрями. – Ты ведь их спела. Я могу понять, когда нечаянно получается новый камень. Или цветок. Но случайно создать Детей?!  

– Моя песнь – Жизнь, – загадочно улыбнулась она супругу, – о келвар и олвар  пела я в Чертогах Отца, а Музыку Детей лишь слышала, но она неповторима. Мечтать о моих созданиях, подобных деревьям, обнимающим ветвями звездное небо, – но лишь мечтать могла я во Тьме Эндорэ, когда земля еще не остыла от огня катастрофы. Но я не создавала их, а взывала с просьбами к Отцу лишь о возможности сохранить еще живое. Я не услышала ответа – но чьи-то слабые, затухающие песни на один лишь миг... я не узнала тех, кто хотел Петь со мной. Быть может, кто-то из тех, кого так и не нашел тогда Оромэ – либо у них не было сил найти Путь в Аман самим.

Она вздохнула:

– А на гобеленах Вайрэ я узнала их. Моих оннар – тех из них, кого я давно числила развоплотившимися безвозвратно. Они стали моими Детьми – и лишь теперь я поняла слова Короля о Пастырях Древ.

 "А я-то своих так и бросил там! Не попытался спасти, не сообразил! Увлекся замыслом создать собственных Детей – и создать-то толком не смог сам, без Отца... а про оннар забыл. Смирился с их гибелью".
Ауле задохнулся от жгучего стыда. К лицу прилила кровь, даже слезы на глаза навернулись: тело, сотворенное по подобию Тех-кто-придет, само отзывалось на изменения мелодии духа.
Кузнец зажмурился и опустил голову.  

– Любимый, что с тобой? – Йаванна не могла понять, чем вызваны внезапно нахлынувшие на нее чувства супруга. – Твои Дети тоже проснутся, обязательно! Ты создал их своей Песнью, и она будет жить в них.

Теплая ладонь отводит пряди волос от его лица, касается пылающих щек.

– Тебе нечего стыдиться, ты – создатель тверди Арды, твои горы великолепны, а пещеры – прекрасны, – негромко, но уверенно говорит она. – Что за мысль вдруг так опечалила тебя?

– Дети мои проснутся, – Ауле тяжело вздохнул, словно эта мысль совсем не радовала его. – Но оннар, Йаванна! Мои оннар, оставшиеся в Покинутых землях, быть может, сохранили хоть часть себя, как и твои. А я бросил их, думая, что их мелодии разрушены полностью. Бросил без помощи и надежды.  

– Судьба моих Детей тоже не в моей власти, вряд ли  они придут в Аман, и что их ждет – ведомо лишь Единому, мой милый. Отчего ты так отчаиваешься? Если они сохранили часть себя – то их судьба неразрывно связана с горами и камнем. Кто знает, быть может Дети Эру еще будут говорить, что у каждой горы свой нрав.

Взгляд Йаванны был полон тепла и жизни, а в голосе не было грусти:

– Мы сошли в Мир и останемся в нем до конца, каким бы он ни был, и все те, кто пришел с нами – тоже. Вспомни об этом и не унывай. И разве духи могут погибнуть? Забыть себя, потерять – да, но не навеки. Быть может, ты еще встретишь своих оннар в Эндорэ. Или их встретят твои Дети.  

– Мои Дети, – Ауле неожиданно улыбнулся и с благодарностью посмотрел на Йаванну. – А ведь и правда. Они поймут друг друга – Кхазад и духи камня. Ты права, любимая!
Он обнял Дарительницу жизни и привлек к себе, прижав лицо к ее пушистым волосам и прикрыв глаза.
Тревога никуда не исчезла – за Детей Единого, за Кхазад, за Йаванну. Но все-таки отодвинулась на время.
Надо будет все же поговорить с Намо. Если искаженные твари нападают на Детей, они могут и Кхазад принять за добычу. И если Ауле не позаботится о своем народе, те, кто лишится плоти, будут обречены на страдания без надежды. Надо будет поговорить с Намо. Непременно... чуть позже.
А пока Ауле побудет с Йаванной. Нельзя оставлять ее сейчас наедине с тяжелыми мыслями. Лучше уж посидеть вот так, рядом, пока не настанет время Круга. А там... уж все вместе они обязательно придумают что-то. Все вместе.