www.venec.com 

Ольга Хорхой

О творцах и управленцах

 Осторожно – спойлеры к первой части «После Пламени» Тэссы и Альвдис.

- Крррруу...

Не люблю ворон. Слишком наглые, слишком всеядные, слишком хитрые, и при этом – весьма умственно ограниченные птицы. Вóроны – совсем другое дело. Вóрон живет в одиночку, в лесу, по городским помойкам не шастает, а умом превосходит всех других крупных птиц нашего леса, да и говорить в неволе научается быстро, и, что еще более странно, говорит по делу, а не как попка-дурак – лишь бы хозяину угодить. Первое знакомство с «вороньего народа человеком» я свела еще в детстве – он обитал у старпера, горе-охотничка, что жил в нашем поселке и выпрашивал деньги на выпивку, стоя у местного магазина, метко прозванного в народе «Коммунизьмом» за стандартный набор продуктов – водка и хлеб, рассказывая завиральные истории и демонстрируя таланты огромной черной птицы с подрезанными крыльями и лохматой бородкой под мощным клювом. Пернатый невольник был неизмеримо умнее своего хозяина, и я старалась подкормить его, чем могла – кусками докторской колбасы или объедками котлеты, мастерски спрятанными в карман во время обеда. Он отвечал мне взаимностью, приветствуя неизменным «крррру!» и выпаливая все комплименты подряд, от чего сам хозяин разевал рот, впрочем, для того, чтоб пожаловаться на колхозную пенсию и что водка теперь уже «все по пять и по восемь».

И осталось бы это воспоминанием детства, если бы однажды я не использовала его светлый образ, чтобы создать персонажа одной своей писанины, до сих пор, кстати, находящейся «в процессе додумывания». В тот день, точнее – в те сутки, мне удалось поспать только два с половиной часа, и, взбодренная полулитровой кружкой крепчайшего кофе, я отправилась в ночную смену. Теплая июньская ночь, небо затянуто сырой пеленой, из которой время от времени моросит мелкий дождь, парит, как в бане. Стою с кипой накладных, жду, когда закончат отгрузку. И тут – всплеск мощных крыльев прямо над ухом и острые когти впиваются мне в плечо. Хорошо, что телогрейку надела (в холодильниках что зимою, что летом минус двенадцать), а то бы пустил он мне кровь.

- Крррру! Прривет!

- Привет...

- Ты что это, пишешь?

- В данный момент – отгружаю.

- Хех... Я не об этом. Ты сочиняешь, ну...

- Всякую лабуду.

- В общем, да. А зачем?

- Чтобы мозги не засохли. А ты кто такой, чтобы спрашивать?

- Я-то? Ну, Хоррга, твой перрсонаж.

- Персонажи по ночам не летают.

- И по дням не летают тоже. Знаешь ли, мысль, которую многие думают одновременно, становится, как бы сказать, ну...

- Материальной.

- Вот именно. Я – вóрон, и если ты наивно полагаешь, что наше племя привлекает лишь твое внимание, то ошибаешься. Люди сочиняют сказки о нас с незапамятнейших времен. Помнишь, Старшая Эдда?..

- Да, но я тут при чем?

- А ворон Кухта?

- Так я просто воспользовалась...

- Нет, не просто. Теперь, когда люди опять обратили свои взоры назад, в прошлое, это прошлое тоже смотрит на них. Вобчем, «здрравствуй, племя, младое, незнакомое»... Ничто не исчезает бесследно. Дела, слова, мысли, чувства, выпущенные в мир тысячелетья назад, ждут своего часа, жаждут быть узнанными, услышанными, понятыми – вами.

- Почему – нами, и почему – именно сейчас?

- Что, не понятно? Сперва было хрррристианство, бррр... Нас, воронов, считали чуть не воплощением нечистой силы (как будто есть силы чистые и нечистые...). После – ваша наука, технический, ткскть, прогрресс... Упертость на том, что сознание – вторично. Да, кстати, что ты слышала о «вторичных мирах»?

- Ну, была какая-то статейка о Толкиене и мифах...

- Я ее тоже читал.

- Ты?

- А что такого? Вы же, когда читаете, думаете о том, что прочли? И рядом с вами, в сфере мысли...

- В ноосфере.

- Да, в ноосфере. Образуется копия того, что вы прочли. С вашими дурацкими комментариями на полях. Так что думайте, что говорите... то есть, мыслите.

- Бедный ворон! И ты все это читал? Все комментарии?

- Нет, конечно, не все. Но занятно, занятно. Вот, решил с тобой знакомство свести.

- А я чем лучше других?

- Не лучше. Но ты любишь нас... воронов... и не испугалась меня. А другой бы к психиатру дернул, от шизы лечиться.

- Учитывая, что глюки не в первый раз вижу, не дернула. Знаю – бесполезно. Но не думай, что ты у меня один такой, единственный и неповторимый глюк.

- Единственным – нет, а неповторимым – буду. Ты сама это признаешь. И не денешься от меня никуда. Назовешь другом, советчиком и «мудрой птицей»...  

- Не дождешься, наглец!

- Хех... наглец... Угости колбаской! Да не этим дерьмом, что отгружаешь, а той, что у вас на третьем этаже делают. Ну что, неужели жалко – чужого?

Не ошибся мой призрачный ворон, ох, не ошибся. Я жду его появления и радуюсь ему, как старому другу. Я покупаю специально для него свежие потроха – он предпочитает говяжье сердце и печенку, у меня в холодильнике всегда припасено грамм сто сырокопченой колбасы на случай его визита. Как он лакомится этим, ума не приложу – продуктов от этого не убывает, но, один раз отведав, гость называет продукт не иначе, как съеденным, и после этого надо покупать еще.

Вот сижу за компьютером, читаю три текста трех разных авторов, в голове уже все перепуталось, разобраться нет сил. Два часа ночи.

- Крррруу...

- Здорово, приятель!

- Что, рррада? Пивка налей, у тебя в холодильнике еще две бутылки осталось.

- Вымогатель!

- Не вымогатель, а дррруг! Старый друг лучше новых двух. Ну, за встррречу!

- Слушай, посмотри тут пока, три текста трех разных авторов, тема – одна, интерпретации – разные, а я на стол соберу.

Пока вожусь на кухне, ворон расхаживает по столу и что-то бормочет в бородку. Бормотание не прекращается и во время застолья, но это не раздражает меня – если он думает вслух, значит, тема ему интересна. Наконец, откинувшись на спинку стула, я смотрю на него вопросительно – пора уже ему провещаться. Ворон склоняет голову набок и зыркает на меня черным глазом.

- Что надумал?

- Ты о Мелькоррре?

- О нем, родимом... «Сильм», «ЧКА» второго релиза, и «После Пламени». Как расцениваешь образ?

- Образы... их три, и все разные.

- Родил мысль... это ясно с первого взгляда.

- Ну, понимаешь, подрруга... образ – любой образ, творение – есть мысль творца. В этом смысле, все герои автора, даже самые гнусные, суть его отражения.

- Не согласна. Кроме мыслей, есть еще память, жизненный опыт, как бы сотни людей с их поступками, живущие в твоей голове.

- Нет никаких людей в твоей голове. Только мысли. Вообще, в мире нет ничего, кроме мысли... и материи, что управляема ею.

- Но есть законы природы.

- Законы природы, кроме самых глубинных и основных – а их, поверь, очень мало, зависят от организации, структуры материальных объектов, которая, в конечном счете, создана мыслью.

- Мыслью Творца?

- Мыслями творцов. Да-да, с маленькой буквы. Ты, надеюсь, не считаешь свой крошечный мирок на периферии Вселенной чем-то выдающимся?

- Да уж... умеешь ты осадить... и порадовать...

- А то. Есть чему радоваться. Во-первых, прикинь, какое разнообразие. Глядеть – не наглядеться, познавать – не познать до конца, всегда есть что-то новое, неожиданное. Во-вторых, какое поле деятельности! Не всякая мысль доходит до видимого воплощения, но любая влияет на мир. Есть мысли сильные и слабые, большие и малые, есть и такие, что начинают жить сами по себе. Это – дети творца, любого творца, даже тебя... Понимаешь?

- Загнул. Выходит, любая козявка может творить «по своему образу и подобию» что-то живое, самостоятельно мыслящее?

- Не козявка, и не любая. Но кто может, тот и творит, а кто не может...

- Тот – учит...

- Хех... не совсем так, но частично – верно. Ты замечала, что хорошо прописанные герои сами ведут свою линию, сопротивляясь писателю и заставляя его изменять ткань сюжета в угоду своему характеру?

- Но то – логика образа.

- Не только. Ты замечала, что ситуации с героями, которых ты списала с реальных людей, склонны повторяться с ними в реале?

- Ох, и не вспоминай... Мои байки кровавые, я не жалею персонажей, так что вспоминать случаи совпадений мне радости не доставит.

- И все же – сколько их было?

- Многовато... теперь опасаюсь «срисовывать лица друзей», чтобы кто-нибудь из них опять не нажил себе травм.

- Благоразумно. А теперь – совмести самостоятельный характер образа с воплощением мыслей в реальности, и получишь...

- Но ведь не живого человека?

- Как знать, как знать... Твоим персонажам пока рановато, а есть и такие, что воплощаются. Тебе не кажется иногда, что с некоторыми литературными героями ты уже встречалась?

- Ну, художник-то их тоже с кого-то списал, а история имеет свойство повторяться в другом антураже.

- Как верно и противоположное утверждение – характерами этих людей стали образы литературных героев, правда, жизнь внесла некие коррективы. Их мало, как мало действительно гениальных творений, к тому же, самая гениальная мысль должна получить энергию для воплощения от многих людей, пусть менее талантливых, чем творец, но способных к сопереживанию.

- Здорово! А какое отношение все это имеет к этим трем текстам?

- Самое прямое. Художник, творец, создавший некий образ живым, теряет на него исключительное право. Образ начинает творить сам себя, выходя из его воли, и, чем больше творец гнет свою линию, тем большее сопротивленье встречает. Особенно это относится к образам, в характер которых входит своеволие...

Светает. Я судорожно терзаю клавиатуру, набивая с ошибками и без знаков препинания конспект нашей беседы. Ничего, откорректирую позже, сейчас главное ничего не забыть.  

Первоначальная цель Толкиена, по его собственному признанию, была создать именно английскую мифологию, и эта цель могла быть достигнута двумя путями: собственноручным сотворением «разномасштабных преданий - от грандиозных космогонических мифов до романтических волшебных историй» и компиляцией из других источников – от Старшей Эдды до кельтских преданий о фейри и банши, с изрядной переработкой материала (если вспомнить «происхождение» Галадриэли от жуткой банши, становятся смешны и вопли «пуристов», и потуги «апокрифистов» - таким «извратителем мифов», как JRRT, нам никогда не стать).

Если же посмотреть на такое его признание, что «истории возникали в сознании, как "данные", готовые, приходили по одной, и чем больше их становилось, тем быстрее росли между ними связи», то можно признать и вмешательство иной силы, независимой от сознания художника.

Когда вчерне часть мифа была уже готова, вмешалась третья сила – мировоззрение художника, а оно в своей основе имело христианство, и началась интенсивная переделка, чтобы написанное Толкиеном-творцом соответствовало убеждениям Толкиена-христианина.

Так как эти три силы были разнонаправлены и не полностью подчинены воле создателя мифа (даже над вдохновением не полновластен художник, что же до «диктовки извне», то тут он не имеет никакой власти вообще, а уж религия, особенно христианская, такова, что либо принимаешь на веру все, что составляет ее основу, либо, увы, ты – не христианин, во всяком случае, не «добрый христианин»), миф получился довольно противоречивым (что благодаря противоречиям между языческими корнями и христианской обработкой, что – унаследовав чисто христианские противоречия), местами – обедненным по сравнению с языческими источниками, но при этом довольно точно отражающим внутренний мир многих людей второй половины двадцатого века – эклектичный и противоречивый, не удовлетворяющийся как механистически-«научными» объяснениями, так и не рассуждающей верой.  

Одной из центральных фигур «Сильмариллиона», проходящей по всем остальным произведениям Толкиена или одним из действующих лиц, или же тенью, но тенью властной, влияющей на развитие событий, является Черный Враг Мира, воплощенное Зло, мятежный  вала Мелькор.

Ужасен список его злодеяний: от первоначального «искажения» мира диссонансом, внесенным в песню Творца до мелких пакостей вроде создания орков. Это ж надо было так умудриться – всем подряд мозоли поотдавить, наплевать в каждую душу и понести за это сравнительно слабое наказание – изгнание из любимого мира.  

- Любимого? – это Хорга, мой ворон, вмешался. – Что-то ты не в ту степь понесла. Это у Элхэ Мелькор – значит, «возлюбивший мир», а у Профессора он никого кроме себя, родимого, не любит.

- Не могу согласиться с тем, что любовь к миру тут признак добра. Во-первых, теодицея. Бог благ, но мир «погряз во зле». Любовь к миру, какой он в реальности есть, неприемлема для христианства. Для доброго христианина приемлема, скорее, жалость к нему, что сродни жалости к существу падшему и порочному, но все же созданию божью. То есть, «мир искаженный» любви не заслуживает и должен быть переделан, погибнуть в Дагор Дагорат (этаком «конце света») и быть «перепет» заново. Типично детский подход – «весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем...» Во-вторых, источник зла должен быть не в природе вещей, а во вмешательстве извне – иначе «перепетый» мир будет не лучше прежнего. В-третьих, это вмешательство должно быть незаконным, против воли Творца...

- Против воли? – ворон смеется, и его бородка подрагивает в такт хриплому карканью. – А как ты расцениваешь подобное утверждение: «И каждый из вас найдет в его содержимом, в задаче, которую я поставил перед вами, все то, что, как ему могло бы показаться, он придумал или добавил сам. И ты, Мелькор, обнаружишь там все тайные мысли твоего разума и ощутишь, что они - не более чем часть целого и помогают его славе». То есть, никакие деянья айнур, в том числе и Мелькора не могли быть отсебятиной, поскольку были частью всеобъемлющего Замысла.

- Значит, Зло было в Замысле?

- Ну, наконец-то дошло до тебя. Старая христианская фишка – воля божья всеобъемлюща, а зло существует лишь по попущению божию. Только ради чего? Если в христианстве зло и смерть вошли в мир вслед за грехопадением первых людей, то в мире Профа и зло, и смерть не завязаны на «плод познания зла и добра». В «искажении» люди неповинны, а смерть – вообще, щедрый дар. Так что отошел-таки Проф от облыжного обвинения. Не полностью, но все же. И эльфы его любят мир, несмотря ни на что, и от этого не становятся отступниками. Разве это – не прогресс? Нет, ты все-таки, слишком пристрастна...

- Но противоречие между «злой волей» и всеобъемлющей волей Творца?..

- А ты чего хочешь от христианина? Оставив, как и положено, свободную волю лишь людям, он не смог полностью одолеть своего «злого персонажа». Трактовка Зла, как своеволия, в мифе осталась, а вот сделать его неспособным к творчеству не получилось, точнее – получилось как-то неубедительно, нелогично и совсем не художественно... А творец за работой – явление завораживающее. Не будь этого, не было бы и «ЧКА», и «После Пламени», да и любого мало-мальски раздражающего апокрифа.  

Творец за работой. Айнулиндалэ: «...Но и Мелькор также был там среди первых, и он вмешивался во все, что происходило, обращал это, если мог, своей пользе, для своих целей. И это он дал Земле огонь. И когда Земля была еще юна и полна пламени, Мелькор пожелал владеть ею и сказал другим Валар: "Она будет моим королевством, и я объявляю ее своей!"» Вот где Элхэ нашла своего «возлюбившего мир»! И, найдя его в безвестности и небрежении со стороны читателя (и сопереживателя мифа), она фактически создала его, как новый образ, в противовес прежнему. Итак, мы получаем второго Мелькора – «Я, Мелькор. Не Восставший в Мощи: Возлюбивший Мир...»

ЧКА: «Мы были... нет, не орудиями Его: мы были нужны Ему, чтобы ощущать вкус, осязать, видеть, вдыхать, осознавать мир. Один мир: тот, для которого мы сами плели и пели гобелен Судьбы в Великой Музыке Айнулиндалэ. Но это я тоже понял потом. Зачем Он дал нам возможность стать иными? Я не знаю. Может быть, Ему тоже было одиноко в Его светлой пустоте. Может быть, Он не предвидел, чем обернется для нас этот нежданный Его дар. Может быть, пустота, которую предстояло заполнить Его творениям, наполняла Его тем же нетерпением, каким после она стала жечь меня. Может быть, Его слишком захватило высшее наслаждение Творения - я знаю, что это: пьянящее счастье, полет, осознание своей силы...»

Творец-по-Элхэ начинает жить, лишь осознав свое «настоящее» имя, имя как суть и как предназначение.  Мелькор начинает своевольничать,  именно почувствовав страдание от несоответствия своей сути тому имени, которым назвал его Эру (то есть, «неверное» имя уже было обманом со стороны Творца относительно сути и навязыванием неподходящего предназначения). Неподходящее имя, а с ним  и предназначение Мелькором было отвергнуто. «Орудие» осуществило собственный выбор. Следовательно,  не полновластен Илуватар над  сотворенными им личностями. Самостоятельность их творчества, даже в рамках Замысла, требует определенной свободы. И, чем сильнее способность к творчеству, тем больше свободы требуется для ее раскрытия. Обойти законы природы никому не дано, даже самый могущественный творец встречает естественное «сопротивление материала». И тут есть два выхода – примириться с этим, войти в резонанс, столковаться с природой или – попытаться насильно сделать материал податливым, «расплавить», «перековать». Но если кузнец, раскаляя в горне железо, действует в соответствии с законами природы, то «созидатель живого», одушевленного, не может переплавить личность, уже отделившуюся от него. «Не начинай любовь с насилия», как сказал Стендаль. Ни ложь, ни насилие не могут остановить своеволие, коли уж оно заложено в природе творческой личности. Будет бунт.    

- Считаешь, бунт Мелькора – это восстание творческой личности ради собственного творения, творения «своей волей», на которое имеет право лишь мастер, но никак не подмастерье?

- Да. Но послушай: «...Я нарушил Его Замысел, не зная этого. Моя Песнь была чужой в согласном хоре Изначальных; Он знал исток этой Песни, но Его Музыка должна была звучать по-другому, начало ее должно было быть только в Нем. Ты - это Я, сказал Он; часть Меня, нить в ткани, нота в Музыке. Ты не можешь изменять Песнь, сказал Он: изменяя ее, ты изменяешь Меня...» Как я это люблю! Творение изменяет творца.

- Угу. Кстати сказать, любое творение, и любого творца. Твоя работа преобразует тебя, твое творение, если только оно делается с душой, не только обретает собственное бытие, оно изменяет ее, твою душу. Опустошает или делает богаче, и это не от одного тебя зависит.

- От чего же?

- Внешние обстоятельства, законы природы, случайность... Мало ли что может случиться в дороге... Важно одно – в конце пути ты будешь уже не тем, кем был в самом начале.

- Печально.

- Нет, здорово! Великолепно! Хотела бы ты остаться такой, какой была в три года? А в восемь? В пятнадцать? В двадцать пять?

- Не хотела. Выходит, время, как изменение – это благо.

- Конечно.

- Но время в мире Профа приближает конец – и Арды, и Мелькора, и даже...

- И папы Эру! – оглушительно каркает ворон. – А ты чего хочешь? Это не только у Профа... За все хорошее надо платить, и чем оно лучше – тем плата дороже. Вон, и Мелькор за свою любовь поплатился...

- Любовь к Арде? «Все ни за что отдать – какое счастье!»

- Ну, зачем же так грубо? Жизнь и счастье любимого существа, и даже любимого творения стоят гораздо дороже собственной жизни. «Ты мне дороже меня» - вот заповедь любви, а вовсе не «возлюби, как самого себя»... Не делайте из меня буриданова осла, я, все же, ворон.

- Никто не делает из тебя осла, кроме тебя самого. Считаешь, творцу долго не прожить, ведь он «переливает» себя в свои творения?

- А этого я не говорил... Хотя в мире Арды... Арты... это именно так. Слишком замкнутый маленький мир, слишком он отделен от мира большого, всеобщего... Запомни! Спрятавшись, замкнувшись от мира большого, даже из благороднейших побуждений, ты обязательно исчерпаешь себя. Да-да, я именно о тебе сейчас говорю. Интернет – это не жизнь. Да, арена, подобие жизни. И твоя работа тебе не поможет, хоть она и не менее интересна, чем твои увлечения.

- Считаешь, пришла пора сбора шишек на дурную седую голову?

- Да, считаю. И возраст не оправдание, делать глупости никогда не поздно...

- Глупости?!!

- Глупости. Именно они дают опыт, ткскть, необходимую информацию.

- А чужой опыт?

- Не твой. Вспомни, как опыт Ауле не пошел впрок Мелькору.

- Это где?

- Ллах, саламандра. Эк папаша отделал Ваятеля за такую мелкую штучку, наш наглец мог бы и призадуматься. Что его ждет.

- Да, тут есть еще один интересный момент... «Ауле счастливо улыбался, глядя на новое существо, представляя себе, как будет изумлен и обрадован Мелькор - он удивительно умел радоваться творениям других...» Тут видно, что творец, ну, настоящий творец, по призванию, радуется успехам других, будут они меньше или больше его собственных. Этого нет ни у Профа, ни даже в «После Пламени».

- Да, но это не помогло ему перетянуть ни одного из айнур на свою сторону. Что Мелькору было бы весьма кстати.

- Ауле не решился.

- Нет. Побоялся. Сильная личность рядом с тобой – огромный риск для целостности твоего духа, для твоей самости, независимого бытия. Она захватывает тебя, воодушевляет, но и тянет на себя нити судьбы, она против твоей, и даже своей воли подчиняет твои цели своим.

- Но Ауле и так не был независимым – вспомни, какие пощечины отвешивал ему папа Эру.

- Но, оставаясь послушным (ну, разве, ошибающимся) подмастерьем, он оставался собой. Смог бы он стать мастером в тени Мелькора? Скорее всего, совсем потерял бы себя.

- Это значит...

- Это значит одно. Коли хочешь учиться на ошибках чужих, то запомни – если будет какой-то успех (пока я у тебя особенных не заметил), преуменьшай его, скрывай – или оставайся одна. Скромность и скрытность – не столько добродетели, сколько защитные приспособления. Откуда юному айну знать эти тонкости обращения с подобными себе? Он ведь, почитай, только родился. Ну, или почти только что... В общем, дите малое, неразумное...

- Ни фига себе дитятко! Чума болотная, авантюрист... Кто обрушил столпы? Пригласил Унголианту? Спровоцировал братцев-валар на атомную войну?

- Атомную? Ох, крр, крр, то есть, ха-ха-ха! Ты мыслишь образами новейшего времени, и это, как бы тебе сказать, чтоб не обидеть... ну, нонсенс. Есть многое на свете, друг Горацио, что не запишешь в вашу декларацию... Кстати, не так уж много потеряла Арда вместе со светильниками или деревцами... Валар освещали ими не всю Арду! Понимаешь – не всю, а только те края, где обитали они сами. Процветал Альмарен, хотя, судя по «Сильму», он был наиболее удален от обоих Светильников. Чудо, конечно, скажете вы, но всем чудесам можно сопоставить интересные объяснения... Иконы плачут глицериновыми слезами, свечи самовозжигаются от двояковыпуклой линзы... Не сочтите – или сочтите меня за грубого атеиста, материалиста и похабника, но я верю в законы природы. Мелькор почти одновременно обрушил и Ормаль, и Иллуин, во что трудно поверить, находись они в разных концах планеты. Дух, конечно, мгновенное перемещение и все такое... Или, как у Элхэ: протянул руку – и Арта послушалась, и вздыбились волны земли... Или – Светильники были куда ближе друг к другу, чем о том говорится. Выбирайте из трех вариантов. А уж вспоминая о Деревцах Валинора, не надо забывать, что они освещали только его... Валар не растрачивали силы бездумно. Они понимали, насколько это опасно? Может, были предупреждены Манве, Королем Мира? Кстати, зачем понадобились столь нетрадиционные светила? Что, солнышка не было? Или оно было под слоем туч?

- Кыш, гадкая птица! О тучах – это ты спер у меня, я сказала...

- Да не ты, это же носилось в воздухе, извини, в ноосфере... Погоди – будешь тут авторские права качать, так я тебе такое припомню!

- Все, не буду, молчу...

- То-то. Молодцы были провансальские менестрели, тащили из древних сказаний и друг у друга, что под руку попадется, и никто никого не попрекал, и все прекрасно знали – ни один из них не имеет права сказать: эта песня моя, и только моя, и убери свои грязные лапы... Впрочем, сейчас в этом вашем интернете сложилась похожая ситуация, многие говорят: хочешь – тащи в свою хату, меня только не забудь упомянуть. Ведь выход?

- Конечно. Достойный выход, жаль, не все этим пользуются. Так что там с Унголиантой?

- Переходим к «После Пламени»?

- Переходим.  

«После Пламени», роман Тэссы и Альвдис, конечно, апокриф. Прежде всего,  по сюжету: судьба Феанора не прерывается нежной встречей с балрогами, а продолжается в Ангбанде, в роли то ли друга, то ли пленника давнего знакомого и теперешнего врага... Мелькора. Того самого Мелькора, что убил его отца и спер Сильмариллы. Нет хуже врагов, чем из прежних друзей... Нет крепче друзей, чем те, чья жизнь и смерть зависят лишь от тебя... но друзья ли они на самом деле? К чести авторов, надо сказать, что дружба двух мастеров, пусть не полностью, с трещиной, с червоточиной, но восстановилась, и это выглядит правдоподобно. Иначе было бы не интересно, ну, очередной «репортаж с петлей на шее», страданья и ненависть, и никакого просвета, одни кактусы. Горстка сумасшедших нолдо против всего белого света... Валар требовали Сильмариллы, хорошо хоть, не отбирали, друг обманул и ограбил, сами озверели, народу положили несметную кучу, и скольких невиновных еще перебьют, особенно – троица ККК.

- Тебе что, обязательно быть циничной и пошлой? – ворон заглядывает через плечо и щелкает клювом в опасной близости от моего уха. Я уже не уверена в его бестелесной призрачности, а уха жаль, если цапнет, боюсь, пластырем не обойдешься...

- Не обязательно, но, понимаешь, когда мне что-то нравится, я не могу об этом прямо сказать, не дернув как следует за косу.

- Так дергай прицельнее!

- Есть, товарищ командир! Навожу «Большую Берту»!

- Ты хоть времена и страны не путай!  

Перебьют, никуда не денутся... фактографическая основа апокрифа выдержана основательно – если сказано, с такого-то по такое-то число бедный мальчик висел на скале – не беспокойтесь проверять по первоисточникам, все сойдется. Тем и сладок этот апокриф, что, не искажая фактов, додумывает им правдоподобные объяснения. В том числе – и это один из ключевых моментов – почему злой Мэлько не перебил феанорингов сразу же, как они нарвались на выяснение отношений? А что – противник измотан походом, главарь убит, самое время долбануть по башкам, пока не очухались. Верно? А он медлит, ведет переговоры, дразнит, злит, в общем – ни мира тебе, ни войны. Впрочем, на мир феаноринги не согласились бы даже за Сильмариллы, но показать это читателю было все-таки нужно. И девушки сделали это! Все повороты сюжета правдоподобны, они не требуют развернутых ссылок и многостраничных доказательств. За что люблю художественное слово, так это за то, что в минимальном объеме текста содержится максимум информации, причем она такова, что поглощается или отвергается сразу, минуя «логический аппарат». Авторам «После Пламени» искренне веришь.  

А теперь вернемся к Мелькору. В романе перед нами раскрывается иной аспект этой личности – Мелькор-правитель. Дружба, конечно, дружбой, но дело не требует отлагательств. А дел, которых не может совершить и Мелькор, несколько. Во-первых, надо намертво привязать свет Сильмариллов к Арде, которая настолько пропиталась мелькоровой темой и тьмой, что, переплети их музыку с воплощенной темой Мелькора, и никуда им из Арды не деться – даже будучи отковырены, заброшены в небо, в бездну, в морскую пучину, и оттуда будут давать земле свою силу. Феанор с этим справляется, правда, чуть не окочурившись, но это не так уж и важно. Мелькор, тот, что друг Феанора, страшится за него до зубовного скрежета, но Мелькор-правитель боится другого – что силы, вырвавшиеся из под власти мастера, разнесут на атомы значительную часть Арды. Венец создан, темы объединились. И нет уже тьмы без света, и света без тьмы. «Мы вырвем столбы, мы отменим границы, о, маленькая девочка со взглядом волчицы...» Есть, правда, и незапланированные следствия этого подвига – не только границы исчезли, но и проявились светила – хмм, неужели небо наконец-то очистилось? Роскошный подарок всем живым существам, которые прозябали под неласковым пологом туч во тьме и холоде чего-то очень похожего на ядерную зиму. (Хорга, отпусти мое ухо!) Вторая часть сверхзадачи – прибить до смерти одну препротивнейшую особу, которая ничего не умеет, кроме как жрать чужую силу, милейшую тварь по имени Унголианта. Мэлько, само собой, этого сделать не в силах, паукообразной мини-черной дыре надо подсунуть что-то явно несъедобное. Феанора, например. А что – об него и валар зубы напрочь пообломали... И «приключенец поневоле» отправляется на новый подвиг. Снова у Мэлько душа не на месте – кто кого до смерти заест? Спасибо огненным духам, не то веселого в этой истории поубавилось бы изрядно. Жив наш мастер, хоть и потрепан изрядно – не только Унголиантой, но и нежной заботой заросших многолетней грязью орков. А вот «черная дырка» приказала долго жить... туда ей и дорога. А если без хиханек, то битва с Унголиантой написана здорово, правдоподобно, если так можно сказать про то, чего никакой человек увидеть не мог в принципе. Перечитывала для собственного удовольствия несколько раз.

А что в промежутках? Полный абзац – феаноринги хочут драцца. Так подвесить у них на виду их любимого братца! Теперь десять раз подумают, прежде чем рисковать жизнью заложника. Каково это было видеть отцу? Несладко, надо думать. Он пытается образумить безумное чадо, даже собирается передать один из камней (с согласия Мэлько), освободив их тем самым от клятвы. И тут оказывается, что Сильмариллы почти не при чем... С такими врагами, как Отступник, в переговоры не вступают и контрибуции не берут, разве что по уничтожению оного. «Мелькор, выходи! Выходи, подлый трус!» А подлый трус не выходит. Знает, что не устроят ему валар кровавую баню, пока феаноринги, связанные идиотской клятвой, торчат близ Ангбанда. Жди, Мэлько, тяни время, авось, все образуется... Дальновидная политика, ох, и дальновидная... мудрая, главное. «Или ишак сдохнет, или эмир умрет». Или сам ты преставишься – силы-то тают, хоть и нет больше присоски-Унголианты. Сама Арда, нежно любимая тобой, пьет твою кровь... Вообще, чем больше читаю – что Сильм, что лосты, что апокрифы, тем крепче в голове укореняется предположение о непонятном энергетическом кризисе, зажимающим Арду в тиски. Валар слишком быстро самоустраняются от серьезных и энергоемких дел, оставив Средиземье Мелькору, эльфей заманивают пряником в Аман, хорошо, не кнутом подгоняют, о людях вспоминают только тогда, когда их уже «окультурил» Мелькор... И после этого перечитываешь «ВК», а взгляд упирается в эльфийские стоны о том, что мир стремительно и неотвратимо дряхлеет... Интересно, это Профессор взял из «прямого видения» или по логике сюжета иначе быть не могло? Не из воздуха же материализовалось, если не только я, но и остальные это заметили?

Ладно, отвлеклась. Так вот, Маэдрос освобожден... Исчезло последнее препятствие для  феанорингов... Каковы дальнейшие действия нашего политикана? А, я предупреждала о спойлерах к первой части... не ко второй... ладно, больше не буду, этого хватит.  

Политик из Мелькора, как бы это сказать необидно... средней руки. Больше выжидает, чем пытается переломить ситуацию. Вынужден? Да. Но ты же – творец, ты умнее меня, рядового читателя-фантазера. Придумай хоть что-нибудь! Нет, не может. Впрочем, когда дело доходит до благополучия возлюбленной Арды, он соображает быстрее и лучше, а к собственному существованию, как и к благополучию своих подданных, относится довольно прохладно. Дружба отходит на второй-третий план, когда под угрозой главное дело всей его жизни. Как сам все на свете ставил на карту, добиваясь того, чтобы Арда была его Ардой, потом – чтобы она просто была, такого же самопожертвования требует и от остальных. Не учитель, не «тано» - Властелин.     

Одного только не понимаю – чем он смог соблазнить фаэрни? Не Саурона – тот изначально  предназначен быть его подмастерьем, не влюбленную Тху, а и всех остальных, сколько их там ни было. Элхин Мелькор давал своим ученикам волю – свободу творить по собственной воле, чего они не могли бы получить ни от кого другого. А этот гнул не меньше валар. Стать орудием для Отступника, которого того и гляди, укокошат (и тебя вместе с ним)...  Я бы к такому работать не пошла, уж лучше в никуда, чем к этому Властелину... Да и руководитель он, по большей части, паршивый. Отчужденье, что пролегло и только усиливалось со временем между его сподвижниками и Феанором – наполовину  его вина. Хороший руководитель найдет время побеседовать по душам даже с токарем, если знает, что это нужно для дела. Соврет, умолчит, где надо, вдохновит на совершенно невыгодную работу, устранит конфликты раньше, чем они проявятся во всей красе. Из всего этого списка Мелькор умеет только многозначительно молчать. Даже там, где его молчанье вредит – вспомним, как Тху транспортировала «испачканного» отравой Унголианты Феанора и чуть не развоплотилась. А успех его совместной работы с «Пламенным» стал возможен в том числе и за счет эксплуатации старой дружбы, которая, впрочем, быстренько перегорела, как костер на ветру, если в него не подбрасывать ветки. Мелькору-управленцу впору поставить заслуженную тройку с минусом.  

Почему-то именно тот, кто способен творить, управлять не умеет. И не потому, что не знает психологии подчиненных – он может, как раз, чувствовать малейшее движение их мыслей и каждое побуждение, но вот воспользоваться этим не в состоянии. Не потому ли, что слишком занят собственными замыслами и проблемами? Не потому ли, что «здесь есть два мнения: одно – мое, а другое – глупое»? Только не говорите мне о его совместных проектах с Феанором – тот был почти равен ему по силе и способностям, хотя силы и способности эти были иной природы, чем у мятежного валы. Манипулировать подчиненными – не одно и то же, что договориться с равным. Иногда это сложнее.  

Кстати, а кто в Арде – «руководитель от бога»? Ах, да, Манве! Именно он, назначенный свыше «Королем Мира», справляется с управлением превосходно. Ни всезнайка Намо, ни трудяга Ауле, ни Ульмо-пофигист, ни гневливые Ороме и Тулкас не годятся на подобную роль, и лишь Манве, не отягощенный талантами, становится истинным и премудрым руководителем разношерстного сборища «мыслей Эру». Управляется он с этим творческим коллективом самостоятельно, начиная, как минимум, с их переселенья в Аман, после которого даже «видения Илуватара» становятся все реже и невнятней. Последнее «видение» относится к 355 году Первой Эпохи Солнца, поскольку падение Нуменора в 3319 году Второй Эпохи не слишком похоже на вмешательство всезнающего и мудрого Творца, а, скорее, напоминает реакцию самого Манве, застигнутого врасплох нуменорским десантом. Слишком поздно нанесен, силен и нерасчетлив удар. Но в остальном Владыка Воздуха поступает исключительно мудро и предусмотрительно.

Сообразив, что все Средиземье после разрушения Светильников «восстановить» им не под силу, он быстро организует уход валар на самый край мира, в Аман. Именно там сотворили они благословенные земли, которых не касается увядание – Валинор. Заметьте это, прошу вас(!) – «не касается увядание». Ибо в мире Профессора «увядание» - следствие «испорченности» земель, истощения в них «пламени творения», данного Арде Эру Илуватаром, опоганености места темой Мелькора. Если с последним утверждением еще можно поспорить (как-никак, и Утумис, и Ангбанд простояли века, и магия в них не иссякала), то первые два логично встраиваются в фактографию мира.      

С той поры, как валар создали свой красивый, удобный и замкнутый мир-в-мире, Валинор, высовываются они из него не слишком-то часто. Йаванна, труженица, вышла-таки окультуривать остальные земли, Ороме наезжал, чтобы поубивать те создания, которые, по его мнению, не входили в Замысел Илуватара, да Ульмо «не жил в Валиноре и даже не приходил туда, если только не возникала  необходимость  собрать  большой совет». Вопрос о Варде и ее «звездах». Есть соображения, но они уж «совсем левые», так что, исходя из того, что к образу Манве они ничего не прибавят, здесь их касаться не буду. Мелькор строит крепости, овладевает постепенно всей Ардой, перелопачивает ее «под себя», а валар, законные правители этих земель, украшают  свой Валинор. Свинство или благоразумие? Учитывая, что у каждого из них строго ограниченный, отмеренный им Илуватаром запас «пламени творения», тратить его на земли, находящиеся в чужой власти или вообще без хозяина – безрассудно. Пусть лучше дурак, возомнивший Арду своей, сделает всю черновую работу. Да, конечно, при этом в ней останется много, слишком много от личности мятежного валы, но лучше уж так, чем себя истощать. Вряд ли подобное решение было сделано каждым за себя, в одиночку, скорее всего – постарался Манве,  уж больно оно благоразумно и в хорошем смысле эгоистично. Под конец все же время их поджимает – пришла пора пробуждения эльфов, а мир лежит у ног Отступника и узурпатора. Представьте себе сильнотворческих эльфов, соблазненных мелькоровым своеволием – последствия будут пострашнее разрушения Альмарена. Только тогда они вылезают в Средиземье, с 1090 по 1100 год Эпохи Древ бьют Мелькора и, наконец-то, в 1100 году берут его в плен и запирают в Мандосе на три века. Почему его не уничтожили сразу, или, хотя бы, не забросили куда подальше, чтоб не вернулся? А не станет ли вам неуютно и немножко не по себе, если существо одной с вами природы, пусть «узурпировавшее власть» в той стране, где вам должно, да нет сил и желания править, запросто укокошат? Горе полководцу или простому воину, попавшему во вражеский плен, а вот королевский родич, особенно, если он не имеет прав на престол, как ни странно, иногда может рассчитывать на смягчение приговора. Ну, искалечат, засунут в каменный мешок, наденут колодки, но – не убьют. Судьбу равного  вершители судеб склонны «примерять на себя», в то время как жизнь того, кто неизмеримо ниже их, не стоит ни гроша. Но это – слишком «человеческое» объяснение, так что настаивать на его верности не буду.  

Что же делают валар в Арде после победы? Берутся за метлу и лопату? Фигвам! Пробужденных эльфов сманивают в Валинор. О чем это говорит? Клали они на Арду три больших кучи. Один Ульмо высказался за то, что «Квенди следует оставить  в  Средиземье свободными, как и прежде, и чтобы они, используя полученные от Валар знания, привели страну в порядок и залечили ее раны». Остальные хотят иметь квенди под боком, чтобы, не напрягаясь, использовать недоступную прежде возможность создавать новые и прекрасные вещи, не растрачивая «пламя творения». Ибо эльфы творят иначе, нежели валар и майяр – используют, прежде всего, собственные умелые ручки и умную голову, а также создают образы, влияющие на реальность. Не нужно входить в резонанс с материей, созидать ее структуру и внешние формы, поскольку мыслеобразы тоже способны изменять материальный мир, пусть медленнее и слабее, но бессмертным-то некуда торопиться. Этот метод напоминает мне наши, земные магические практики, когда надо явственно представить то, что хочешь получить, сформировать четкий и сильный образ, а потом «отцепить» его от себя, отправить по адресу и на время о нем позабыть. Но что-то я отвлеклась. Так вот, Тэсса, твои Мелькор с Феанором – не  зачинатели «эльфийских шарашек», первым это выдумал Манве. И цель у него была намного более дальновидная и осмысленная – сберечь у своих подданных «пламя творения». К чести квенди можно сказать то, что не все они двинулись в Валинор, тем более что валар организовали их «отправку» на удивление плохо, так что многие эльфы по пути к побережью попросту заблудились. Что же, валар этого не могли или не желали прикладывать к этому ни малейших усилий? Или просто их не занимали, по большому счету, судьбы самих эльфов, пусть часть заблудится или даже погибнет, тех, что дойдут, вполне хватит для  оживления валинорского творчества и валинорских пейзажей.  

Ох, не знали они, какого кота в мешке получили. Собственно, его на тот момент и в проекте не было, но надо же было предполагать, что такая страсть к творчеству личностей, быстро умнеющих и совершенствующих свое мастерство, живущих из века в век рядом, вызовет к жизни гениального творца... А чем талантливее творец, тем он своевольнее. Выродок рода эльфийского, не пойми кто – то ли эльф, то ли фаэрни, то ли, вообще, воплощение безличной силы, прошедшей в Арду через все затворы и стены, личность, образ которой вдохновляет толканутых уже несколько десятилетий, Феанор, своей жизнью и смертью проиллюстрировавший печальную истину, что творчество  перпендикулярно любой власти и, по большому счету, совершенно равнодушно к судьбам мира. Если Мелькор, все же, любил Арду, как... примерно, как женщину – глубокой, страстной и ревнивой любовью, то безличная сила, живущая в Феаноре, не имела привязанности ни в ком, потому и прошла, словно танк – по его жене, сыновьям, сородичам, тэлэрям несчастным... По нему самому. Ведь он-то сам не бездушная сила, а душе, фэа, бывает гораздо больнее, чем телу.  

Толкиен, как христианин, конечно, осудил собственнические чувства Феанора к Сильмариллам, однако, смотрите – все кровавые перипетии, развернувшиеся вокруг этих камней, сотворили одно несомненное благо. Отдай он камушки Варде, Средиземье так и осталось бы в прозябанье и тьме – сомневаюсь, чтобы валар вывезли их из Амана. «Такая корова нужна самому». Как бы то ни было, перемещение их в «большой мир» предваряет не только кровавые бойни, но и очевидно благотворные события – «появление» солнца и луны, пробуждение людей, очередной расцвет флоры и фауны, в общем – начало нормальной истории. Сдается мне, кавардак в Арде, мире, мелком по космическим масштабам, привлек внимание сил, неизмеримо больших, чем ее создатель, и они вмешались – грубо и жестко, учитывая их вселенский характер, но действенно. Могло ли такое вмешательство произойти в мире «Арды неискаженной», правильном по меркам его творца, но так же страдающем от недостатка «пламени творения», раньше или позже случившегося от излишней замкнутости? Никогда! Арда без Мелькора, Черного Врага и злодея, уподобилась бы подводной лодке, лежащей на грунте без возможности всплыть. «Неправильности», «искажение» дали миру шанс выжить. Мелькор и Феанор, самые «неправильные» личности в мире Арды, собственническими, злыми, непродуманными действиями вытащили Арду из того болота, в которое запихнул ее всеблагой Творец и верные ему валар, мудрые и дальновидные. В этом, думаю, главный урок, вынесенный мной из романа Тэссы и Альвдис, хоть, может быть, он и сильно отличается от той цели, что поставили перед собой его авторы.

С приветом!

Ольга Хорхой. 

Опубликовано с согласия автора.