Библиотека портала "Венец"
www.venec.com
Ноло Торлуин
Тол-ин-Гаурхот
Часть вторая
Интерлюдия
ТЕНИ
А дом у них теперь даже
больше, чем у старосты.
Не поймешь, из чего строили –
то ли из серого холодного дерева, какие нигде не растут, то ли из теплого
камня…
И резные решетки вместо
дверей. Без запоров.
Не от кого запираться. Воров
тут нет.
А смерть…
Они поглядели ей в глаза. И
отвернулись.
Они прошли через собственный
страх – чтобы узнать, что бояться нечего.
Что за порогом жизни – не
смерть, а всего лишь не-жизнь.
И покой.
Конечно, дом не так велик,
как Замок.
«Ну и что? Мы люди простые.
Нам такие хоромы ни к чему. Да и неуютно там», – сказала мать и пожала плечами.
«Вот именно», – улыбнулась
лучшая подруга.
Сколько уж живут тут…
…а сколько, кстати?
Месяц? Год? Вечность?
Какая разница…
…и не разу не поссорились. А раньше, бывало, неделями не разговаривали. И не вспомнить, из-за чего. Так, мелочи. Ерунда. Глупость. До чего же глупы живущие!
Он вырвался.
Он все-таки вырвался из этого… даже слова не подберешь.
Берен идет по тропинке среди золотых листьев.
И смотрит на обнаженные ветви деревьев.
Он перепилил цепи…
…чем? Чем ты мог перепилить их? Брось, не сходи с ума!..
…и они упали к его ногам, задев большой палец. До сих пор саднит. Как бы ноготь не содрали… а, ладно. Подорожники здесь все равно не растут.
Потом.
Все потом.
Она еще здесь, эта крепость. Она глядит ему вслед серыми глазами с багровым дном. Но не может остановить его.
Ни одна Сила в мире не остановит человека, у которого есть цель.
Сильмариль.
Лучиэнь.
– Значит, все-таки Сильмариль… – задумчиво произносит Владыка Тол-ин-Гаурхот. – Интересно, почему только один?
– Ну и глупы же эти дети Эррху! – фыркает желтоглазый эльф.
– Может, он надеется, что пропажу не заметят? – замечает маленький Луин. – И никто его не тронет?
Старший сын Тол-ин-Гаурхот не выдерживает и смеется в голос, но тут же замирает под спокойным взглядом серых глаз.
– Пусть надеется, – тонкокостная рука с длинными пальцами треплет малыша по серебристой челке. – Запомни, сын: надежда – это тоже оружие. И когда она рушится, она хоронит под обломками тех, кто так бездумно вверился ее лживому голосу…
Решетка бесшумно отворяется.
Они поднимают голову от вышивки – одновременно. И даже мальчик – с искренним сожалением – отрывается от узорчатого кинжала, покрытого округлыми толстыми рунами. Кинжала, подаренного вожаком волколаков. Что же все-таки здесь написано?..
Юная девушка.
– Здравствуйте, – радостно улыбается мать. Словно всю жизнь ждала эту незнакомку.
– Вы меня не узнаете?
Ее голос кажется мальчику смутно знакомым… Как и руны, кстати. Вот ведь странно – он уверен, что когда-то знал часть из них. Когда-то.
Мать недоуменно смотрит на деву – и вдруг глаза ее вспыхивают подлинной радостью.
– Ну конечно же! Ведь это вы привели нас сюда!
Он вспомнил! Та женщина, что постучалась к ним однажды, умоляя, чтобы ее пустили на ночлег. И изменила всю их жизнь.
Жизнь?
Да нет, не может быть…
– Мама, ты все перепутала! Та была старше! Может быть, вы ее дочь?
– Нет, – смеется девушка. – Просто я вышла замуж… – опускает она черные блестящие глаза.
– Да, любовь творит с женщиной чудеса, – вздыхает мать. – А я вот с сыном живу одна.
Одна? Что-то в ней протестует.
Словно она забыла… что-то очень важное… важное для нее…
– Это ненадолго, – улыбается Ленти (Ленти? Откуда я взял это имя? А впрочем, само собой разумеется, что ее зовут именно так). – Вы действительно красивы. Главная трудность для вас – сделать выбор.
Он смотрит на мать… и вдруг понимает, что Ленти права. Его мать – настоящая красавица. И – ни одной морщинки. А ведь они были, он точно помнит!
Имя счастья известно призраку…
Едва заметная тропинка вдруг превращается в дорогу.
И листья под ногами твердеют.
Листья? Да это камень! Ты что,
ослеп! Камень! Желтый камень!…
…аккуратно обтесанный. И даже покрытый узорами.
Он поднимает глаза… И взгляд наталкивается на серые стены.
Город… ГОРОД!
Как я мог его не заметить?
Всего пара сотен шагов…
Город!
Немного похожий на Нарготронд.
И на поселения Дориата.
И на деревню, в которой он вырос.
Не похожий ни на что.
Город без стен. Не огражденный ничем, кроме синеватой дымки.
Человек в Берене усмехается: кто его строил, этот город? Безумцы… разве они забыли, в каком мире живут? Или думают, что Война испугается их безрассудства и пройдет стороной?
Не безумцы. Хуже.
Глупцы.
Таков приговор.
А воин в нем кричит: беги! Беги отсюда!!!
Только Берен не слышит этого голоса.
Он просто останавливается. Не думая о том, что делает и почему.
…потому что из труб не идет
дым.
Опять гость!
Мальчик поднимает голову… и радостно бросается к желтоглазому вожаку волколаков.
– Драуглуин!
– -Ну здравствуй, дитя Тумана! Ленти, госпожи… – безупречный поклон.
Мать показывает глазами на гостя – неужели?
Ленти отрицательно качает головой. Без сожаления, впрочем. Прошли те времена…
– Я как-нибудь приведу его сюда, – шепчет она.
– -Я пришел пригласить вас на праздник.
Мать недоуменно смотрит на гостя. Праздник? Неужели она забыла что-то важное?
…конечно, забыла…
– Нет, – отвечает он на этот взгляд, – праздник не в честь чего-то. А просто так.
Ну конечно!
Мать расцветает.
Она наденет синее праздничное платье. Будет пить вино и танцевать. И может быть, она тоже скоро помолодеет. Как Ленти.
Разве бывают праздники – в честь чего-то?
Какая глупость…
Берен задумывается… и вдруг гордо вскидывает голову.
«Мне надоело прятаться!»
Кого ему бояться? Орков? После того, что он пережил?
Он прошел через собственный страх.
И больше никогда не вернется на тропу, где встретил его.
Потому что кошмар не закончился.
А сейчас он пойдет к людям.
Только вот что-то ноги не двигаются.
Человек настолько погружен в раздумья, что не заметил, как листья – камень!… Ну ладно, камень – побурели. А потом стали багровыми.
А потом на землю пришла ночь.
И двое волколаков начали пляску.
– Ну вот и нашелся повод для праздника, – говорит вожак окружившим его женщинам. – Надо же – все-таки решились! Они смотрели друг на друга четыре луны!!!
Они опустились на землю – и оторвались от нее вновь. Сшиблись в воздухе грудью. И на лике луны коснулись друг друга носами…
Опустились.
Разошлись.
И – навстречу друг другу, пред ликом луны заплетая фигуры брачного танца…
– Мама! Мама! Смотри, как красиво!
Соседская девчонка визжит, словно ей за пазуху насыпали пауков.
Вот ведь дура!
Детский крик разорвал тьму.
«Какой дым? Там же волколаки!»
окружившие плотной стеною
беспечный невиданный город…
И Берен срывается с места.
Сильмариль – он вечен. Как вечно зло в этом мире.
Если враги убьют его – тем лучше.
Лучиэнь будет счастлива.
Если он спасет этого ребенка. Сейчас.
Берен на бегу выхватывает кинжал…
…и откуда он? У тебя все
отняли! Все оружие!..
– Ты меня покатаешь?
– Конечно, дитя Тумана…
Мальчик помнит, что когда-то его звали иначе. Ну и что? Зато теперь даже мать зовет его так.
А как тебя звали, малыш?
Глупая мысль. Уходи!
И она уходит.
Только вот…
– А тебе не будет тяжело?
Драуглуин смеется – уголком пасти. Надо же, какой заботливый! Все никак не привыкнет, что весу в нем – словно в тумане, который тяжел только для того, кому непременно нужно дышать…
– Нет, не будет. Садись.
Соседская девчонка опять визжит. Вот ведь…
И вдруг в визг вплетаются слова.
– Медведь! Медведь! Он бежит сюда!
Женщины оборачиваются… и вскрикивают. Все разом.
– Извини, дитя Тумана… – желтоглазый эльф осторожно опускает мальчика на землю. – Я потом тебя покатаю, ладно?
– Ну что вы испугались какого-то медведя, – насмешливо говорит он. И крики смолкают.
А волколаки закрывают людей – людей? – меховыми спинами.
Он неожиданно останавливается и долго роется в карманах.
…Какое огниво? Ты потерял его
еще в Нан-Дургорфеб!…
Да вот же оно! Быстрее!
Стоп. Не торопись. Иначе ничего не получится…
Мокрая ветка вспыхивает быстро. Словно понимает, что надо спешить…
А волколаки уже тут. Все.
Медведь – с факелом?
Мальчик и сам не знает, почему это зрелище так удивило его…
А лесное чудовище бежит, сыпля искрами, и беззвучно разевает рот.
Их так много… Слишком много.
И Берен рад этому.
Потому что люди – много людей, на удивление много! – столпились за их спинами.
– Бегите! Бегите!
Но они не двигаются с места. Видимо, слишком испугались.
До смерти.
Он бежит прямо на волколака… и вдруг оказывается позади него. Будто волколак сделан из воздуха.
Или…
Он останавливается, глядя на факел.
Волколаки все равно не нападают.
Они чего-то ждут.
Внезапно из толпы обезумевших от страха людей вырывается мальчик.
И обнимает самого крупного из врагов за шею.
Берен не видит этого. Он смотрит на руку, держащую факел… на лапу, держащую факел…
А потом – на шерсть, покрывающую тело…
А потом – на людей, которых хотел защитить.
И вдруг он понимает, что эти люди боятся не волколаков.
А его самого.
Потому что он больше не человек.
Он – оборотень.
Он бросает факел и кричит.
…медведь выронил факел, заревел… и бросился прочь.
И все радостно засмеялись.
Мальчик взобрался на вожака, и они понеслись сквозь туман…
А те двое, что соединились сегодня в брачном танце, так ничего и не заметили.
– Берен!
Далекий зов. Знакомый…
«Я – оборотень. Оборотень…»
А зов вгрызается в звериный мозг… Словно Берен по-прежнему – человек…
«они победили меня… Как я теперь посмотрю в глаза королю? Как посмотрю в глаза Финроду?»
И страх возвращается.
– Берен! Берен! Да помоги же…
* * *
Фелагунд вздрогнул... и
открыл глаза.
Берен.
Он сидел рядом. Не за
соседним столом.
А совсем рядом готовился к
прыжку волколак...
Не закричать. Не поднять
руки. Не встретить ответный взгляд...
Глаза смертного были закрыты.
А пальцы покоились на рукояти...
...меча.
Финрод рванулся – душой, а не
телом...
Оно тоже стало предателем.
И сходятся в пляске –
предвестнице смерти – волколак и пес на мосту...
– Лучиэнь!
Она обернулась.
– Лучиэнь!
Хуан замер... и плиты
окрасились кровью. Волколак торжествующе завыл.
У него на счету было лишь три
охоты.
И он не знал, что пустить
кровь – еще не значит уничтожить...
…Вой перешел в визг.
Эльф смотрел прямо в волчьи
глаза.
Их осталось всего двое.
Он – и Берен.
Но его никто не ждет...
"Пусть".
Мысль пришла отголоском тумана...
"Я стану тенью. Я буду
пировать с тем, кто захватил мою крепость. С тем, кто не убил моих воинов – и будь проклят тот, кто скажет, что он
поступил так из милосердия!"
Рука сжимала бокал...
"Я забуду все, что мне
дорого. Я буду славить Врага и добрые сны прогонять по ночам... Я буду проклят
навеки и стану проклятьем другим, ни в чем не повинным. Я стану тенью... но
Берена ты не получишь, пока я еще не призрак!"
И руки налились забытой
силой.
Волколак приготовился к
прыжку...
...и Финрод швырнул бокал
прямо в горящие вожделением плоти и крови глаза.
Волколак зажмурился... и
тогда король сорвался с кресла.
И стены дрожали от чуждого
крика:
– Да будут благословенны
вечные духи! За Нарготронд! За Древа Света! Во имя твое, Амариэ!
И пальцы сомкнулись на горле
ослепленного осколками врага.
– Хватит. Этот пес вам не по
зубам... и когти тоже не помогут. Прочь!
Желтые глаза повелительно
сверкнули.
"Может, я и не
сильнейший из волколаков... но если найдется тот, кто сильнее меня, я буду
стоять за его спиной, пес. Там будет каждый из нас..."
Лучиэнь замерла.
К ней шагал эльф.
Он улыбался.
– Слухи о вашей красоте
нисколько не лживы... Все любят сказки. Но я не знал, что некоторые из них
способны обрести жизнь...
Лучиэнь молчала.
Шерсть на загривке Хуана
поднялась дыбом.
– За что пьем?
– А давайте за Финрода
Фелагунда!
Тени встают, поднимая бокалы
в честь короля Нарготронда...
А бывший король с волколаком
сцепились у ног защитников Тол-Сириона...
И спутников Финрода в смелом
походе, ставших тенями недавно.
Ей вдруг стало холодно. Так
холодно…
– Я рад, что вы здесь. Я так
люблю снег... А здесь его никогда не бывает, знаете ли. Только листья.
Она молчит. Ее сородич –
здесь?
Хуан тихо рычит... Лучиэнь
его не слышит.
– Ваш пес так злобен,
госпожа... Он уничтожил лучших моих волколаков.
И она размыкает уста:
– Ты... ты – Саурон?! Саурон
Гортхаур?
Эльф печально склоняет
голову.
– Это всего лишь прозвище.
Как и у вас. Тинувиэль... – его глаза подернуты дымкой тумана.
И, столь же мечтательно:
– Вы опоздали совсем немного.
Я отправил Берена на Север. Он ценный пленник.
Она замирает...
"Не верьте ему!"
– Вы тоже можете отправиться
вслед за ним, если пожелаете. Может быть, ваши мольбы смягчат сердце Врага.
– Врага?
– Я такой же пленник, как и
ваш возлюбленный, принцесса... Я не могу противиться воле того, кто подминает
под себя мир...
– Тогда почему же ты служишь
ему? – язык говорит, а сердце бьется всё чаще и чаще...
– Он сильнее... – эльф
закрывает глаза в безмолвной тоске...
И тут Хуан сбивает их с ног.
– Перестань! Отпусти его!
Пес подчиняется.
Желтые глаза открываются.
– Зачем ты остановила своего
пса? Я... заслужил смерть. Если бы я мог ее получить!
Она склоняется над эльфом,
чувствуя, как в сердце крадется жалость...
И вдруг замечает, что на
груди у эльфа – ожерелье. Ожерелье из соловьев.
Они дружно поднимают
головки...
Сон тяжелый, сон печальный
Грудь теснит, морозит сердце,
За любовью смерть крадется,
Станут волосы седыми,
Вечно будешь над костями
Слезы лить и песни слушать
О жестоком Властелине,
О безумии героев,
О пресветлых Сильмарилях,
Что во тьме сияют ярко.
Если же придешь ты в крепость,
Встретит там тебя любимый.
Станешь ты ему наградой.
Вечно будет он с тобою...
Желтые глаза затмились
серым... Соловьи уронили головки...
– Я не хочу стать женой
твоего призрака, Саурон!
– Вообще-то меня зовут
Драуглуин, – светским тоном сообщил эльф, легко поднимаясь. – Я пошутил.
Огромный волколак бросился на
пса и вцепился ему в горло.
Лучиэнь закрыла глаза,
чувствуя, как по лицу бегут слезы бессилья.
Как же она устала...
"Я боялась, что тебя
ждут пытки и смерть, любимый... но это..."
Он никогда не думал, что
почувствует такое.
Кровь на губах...
Сладкая, словно вино...
Финрод не замечал, как
исчезла в прожорливой пасти рука... Как хлынула кровь из осиротевшего плеча...
Как кусок за куском рвалась на части его плоть... Как впивались в тело огромные
когти...
Он вгрызался в горло
волколака, словно в кость...
– Славный олень, Финрод!
– Хорошая была охота!
Дым костра, смех и вино...
Сладкое, как кровь.
Он не мог разжать челюсти.
Не хотел.
Он лишь безмолвно звал
дрожавшего во сне Берена.
Потому что мог стать тенью
раньше, нежели волколак.
Вой и лай смешались на мосту,
рвали в клочья туман...
Схватка длилась и длилась...
Падала хлопьями странного
снега темная шерсть...
И пред ликом Луны сошлись в
поединке…
Волколак и предатель.
Пес и предатель.
Враги от начала мира – и до
его конца.
И вдруг волколак превратился
в эльфа.
Он хрипел, истекая кровью...
и плиты не спешили впитать сладкую влагу.
Эльф судорожно дернулся...
...и тут Лучиэнь узнала его.
– Финрод!!!
Хуан поднял голову к Луне и
завыл.
– Финрод!
Берен рванул цепь... и она
поддалась. Легко поддалась, вырвалась из стены, ударила концом об пол...
пропала.
Совсем.
Будто и не было ее.
Берен этого не заметил.
Он кинулся к королю, рванул
на себя бесчувственное тело волколака. Тот перевернулся, глядя в потолок
застывшими навсегда глазами...
Золотые волосы смешались с
серой шерстью, закрыли спину.
– Финрод...
Глаза жгло нестерпимо. Как
будто он задремал и уткнулся лицом в костер – спросонья.
Берен потянул на себя
короля... и увидев, что волколачьи глаза оказались совсем близко, придавил
коленом покрытую серой шерстью вонючую плоть...
Теперь он мог видеть лицо.
С застрявшим в зубах куском
серой шерсти и плоти.
– Финрод...
Один за другим они
становились тенями.
Он знал, что так будет. Пса,
что пришел из бессмертных земель, остановит лишь стая.
Но Хуан не был добычей. Не
мог ею быть.
Драуглуин умирал медленно.
Слишком медленно – даже для волколака.
Можно ли было – удержать?
Можно.
Можно было приказать – и
Драуглуин скрылся бы за стенами замка. И простил бы Владыку за это веленье.
Можно было приказать – и против пса вышла бы стая.
Словно в груди – одно сердце на всех. И один разум.
Но – нарушать собственный
закон?
Это не для него. Это не для
братства. В жизни должно быть что-то незыблемое. Даже для них. Особенно для
них. Для тех, кто лишен мечты и надежды.
Глаза уменьшались, темнели
волосы, одежда рвалась и покрывалась кровью...
Маленькая комедия – для
девчонки.
Переход из жизни – в не-жизнь
– для Драуглуина.
И смерть – псу.
Глаза застилала холодная
ярость. Багровый огонь погас.
Она кинулась к нему.
– Не уходи! Не надо! Я
смогу...
Фелагунд вырвался из ее
объятий и пополз, вцепляясь ногтями в камни...
Она подняла залитое слезами
лицо.
Там, где кончился мост – он
кончился! Наконец-то кончился! – стоял Берен.
Его правая глазница была
пуста.
На лице застыла кровь...
А уцелевшее око словно
заволокло туманом.
Или это были слезы?
Он некоторое время молча
смотрел на Финрода... А потом кинулся к нему, прижал к себе.
– Берен!
Тот отшатнулся.
– Зачем ты привела сюда этого
зверя?
– Я...
– Он убил Фелагунда! Того,
кто пожертвовал для меня всем – короной, свободой...
– Он же не знал...
– Тогда пусть убьет и меня!
Кто знает, во что превратил меня Саурон? Кто?
Его лицо исказилось
смертельною мукой...
– Даже я сам не знаю этого...
Лучиэнь смотрела на него,
сжав зубы.
"Морок..."
– Но если ты все еще любишь
меня... Тогда убей сама, ясочка моя...
"Это Берен!"
– Я не хочу попасть в зубы
этому чудовищу. И не хочу убивать его, раз он пришел с тобой. Он ведь думал,
что защищает тебя, верно?
"Это Берен!!!"
Хуан смотрел виновато.
И Лучиэнь не выдержала.
Этот взгляд... эти речи.
– Берен! Любимый!
Она
бросилась к нему, раскинув руки...
...и плащ распахнулся.
...Финрод открыл глаза.
Попытался что-то сказать... Зажатый в зубах кусок плоти мешал ему. Берен
поспешно освободил рот своему королю, с отвращением отбросил кровоточащий
теплый комок прочь. И поспешил вытереть пальцы о то, что когда-то было его
плащом.
– Я ухожу. А тебе судьба
разрешает остаться. Мы не встретимся никогда больше. Я стал твоим прошлым,
человек. А ты... ты подарил мне будущее.
Глаза застыли.
Берену пришлось закрыть их
собственной рукой.
Он не знал, есть ли такой
обычай у доблестных эльфов.
Ему было всё равно.
Он никогда в жизни не
поступал столь опрометчиво.
Не уходил далеко от дороги
здравого смысла – даже во имя
удовольствия.
Огромный волколак,
метнувшийся к псу, замер в полете. Лишь на мгновение...
И промахнулся мимо горла.
"Нужно было хватать ее –
прежде, чем она опомнилась... я слишком часто бывал волколаком..."
Столь же часто он встречал
чужую ненависть.
И не знал, каково это –
ненавидеть самому, вопреки рассудку.
И летела клочьями шерсть, и
вой мешался с лаем и визгом, и кровь была не напитком, а каплями жизни
бессмертной...
Лучиэнь стояла молча.
У нее уже не было сил.
И не оставалось надежды...
Хуан полоснул когтями врага –
красные капли хлестнули ее, словно бичом.
Она попятилась, ожесточенно
оттирая лицо рукавом...
И вдруг замерла на месте,
почувствовав на губах кровь хозяина Заклятой крепости. Холодную, словно туман.
Вот великая Охота – это счастье волколачье!
Станет родичем Добыча. Единение и братство
Намертво друг с другом свяжут и охотника, и жертву...
"Откуда пришли ко мне эти
слова?"
Кто из них стал охотником в
эту ночь?
Крепости
было все равно.
Не было здесь ни Сириона, ни
Минас-Тирит, ни света, ни мрака...
Лишь туман... и
Тол-ин-Гаурхот.
И Лучиэнь слышала ее
подлинный голос.
Тол-ин-Гаурхот –
имя мое,
Тол-ин-Гаурхот – счастье без меры
Для тебя, о отрок пытливый,
Для тебя, о смелая дева,
Для тебя, заплутавший путник,
Для тебя, человек, ставший зверем…
Уж готова веселая чаша,
Уж готово удобное кресло,
Приходи. Не печалься. Не думай.
Имя счастью известно оборотню…
Она поднимала бокал и весело
смеялась, пытаясь слизнуть недоступные капли змеиным языком – и при этом не
провалиться туда слишком узкой головой.
Единение и братство!
Это счастье волколачье!
Она летела по влажным
листьям, чуя холодным носом запах смертельного страха...
Имя счастья известно призраку...
Она радостно приветствовала
собрата, салютуя ему мечом – ведь это ее
Король?
Нет.
Король не пришел на пир.
Он умер на руках смертного.
Человек сидит рядом с
пиршественным столом – на мягком ковре. И поет. Как будто уже сошел с ума.
Свет погас, и тень свои крылья вздымает над миром.
Холоден лед, но сердце полнится жаром.
Надежды нет, но Солнце восходит на небе.
Победы я не увижу. Знаю, что будет победа...
"Берен!"
Она потянулась к нему... но
впереди была синеватая пустота. Даже стены Тол-ин-Гаурхот закрыл ее Владыка
своим Туманом.
Или сегодня Туман наложит
чары на него самого?
Имя счастья известно оборотню...
Значит, человек? А если эльф?
А если предвечный дух?
Стала оборотнем крепость,
Оборотень – ей хозяин,
Волколак плывет над миром,
Волколак по листьям скачет,
Будет славная охота!
Единение и братство!!!
И крепость запела ей вслед...
И сердце Лучиэнь теперь билось иначе. Медленно и глухо. И пульсировали в такт
камни... как сердце волколака, что, забыв обо всем, вцепился намертво в Пса.
"Я не зря опасался этой
девчонки..."
Протянулась невидимая нить,
сковала их цепью великой Охоты... хотя не была Луна полной – сегодня.
И Тол-ин-Гаурхот отзывалась
на ее голос...
И ушла извечная, чуждая, звериная ненависть.
Хуан, наконец-то вцепившийся
волколаку в горло, чуть не упустил его, когда в клыках оказалась змея.
И обвилась вокруг него
длинным скользким телом, стараясь задушить...
На устах – лишь яд змеиный
И шипенье раздается.
Тихо в листьях проскользнула –
И вцепилась жертве в ногу.
Лучиэнь едва подавила
рвущийся наружу смех, увидев, как змея рванулась к лапе Хуана, выпустив его правую щеку... и пес прихватил врага
покрепче. Теперь змея уже не могла вырваться.
Невозможно сражаться с
противником, битву ведя с собственной сутью.
С ее частью, если быть
точным.
Со своим собственным
колдовством, открывшимся Деве звезд через кровь, соединившую охотника и жертву.
А мысли путались, как будто и
вправду превратился в змею...
Неужели жертвой сегодня
будет... он?
Тхаурон принял облик эльфа.
Не из расчета – второй раз Хуана уже не обмануть.
От изумления.
И мир, который он увидел
серыми глазами с багровым дном, был обречен.
Ибо за хрупкими плечами
Лучиэнь вторым плащом вздымалась Сила.
Которой подвластна даже
Судьба.
Можно рискнуть – и бросить
вызов этой Силе, что прокляла его, наделив верностью Другому прежде, чем себе
самому.
Можно встать у нее на пути...
И потерпеть поражение с
честью.
Можно...
Но – сорвать Охоту?
И губы шептали – помимо воли:
Единение и братство – это счастье волколачье...
Луна смотрела на него сквозь
туман. Она округлится завтрашней ночью.
Если он не уйдет с пути Силы,
отдать Полнолунию честь охотою, страхом, кровью и песнью победы будет некому.
Если он не уйдет с пути Силы,
у оборотней не будет не-жизни. И жизни – их счастливой жизни полузверей – тоже
не будет.
Если он не уйдет с пути Силы,
Драуглуин, ставший бесплотною тенью, обретет смерть, которой никто не жаждет.
Даже те, кто называют ее Даром, а не проклятием.
Лучиэнь отводила взгляд,
чтобы не видеть кровь, что хлестала из горла не зверя – а эльфа. Что из того,
что на самом деле он был куда могущественней... и душа его была черной?
Всё равно не по себе.
И чары Тол-ин-Гаурхот тут не
помогут.
Лучиэнь старалась не думать о
том, что она призвала на помощь.
В холодной тишине умолкнувших
заклятий вдруг взметнулся пронзительный гул.
"Уходим..."
"А Охота?"
"Таур-ну-Фуин. Таурлуин,
проследи, чтобы никого не забыли", – знакомая усмешка – сквозь горечь.
Он не спрашивает.
Он выполняет приказ.
Он уже не мальчик.
Он наместник.
"А я – всего лишь
тень".
"Ты... остаешься?"
"Не волнуйся. Призраки
останутся тут навсегда. Даже если время сдвинется и Сирион вернется в свое
русло".
И Таурлуин не выдерживает.
"Что случилось?"
Желтоглазый эльф
пренебрежительно усмехается. Кажется, руку протяни – и коснешься пальцев, или
волос, или... Ну хоть чего-нибудь!!!
Невысокий волколак опускает
голову к каменным плитам.
Он уже взрослый! А дурацкие
прозрачные капли катятся и катятся из глаз...
"Не повезло".
Коротко и зло.
Лучиэнь собралась с духом – и
подошла к прислужнику Врага.
Он уже не пытался вырваться.
Лежал молча, выталкивая воздух сквозь стиснутые зубы, словно самые ужасные в
мире ругательства.
Крушение. Тогда, когда меньше
всего ожидал.
Крепость задумчиво пела,
лаская слух... И он тянулся к этому голосу, забыв, что чары наложены им самим.
Что он – первый из оборотней.
Не было гнева на
Тол-ин-Гаурхот.
Он сам сделал ее такой.
Сам превратил ее в Дом для
безмолвного братства Тумана.
Дом, который всегда рад
угодить гостям. И сделать их частью себя.
Он всегда хотел собственный
мир. И оказалось, что он не имеет на него права.
Потому что не может его
защитить от Того, кому непременно надо вмешаться. Эррху... Негасимое пламя...
Извечный враг седого тумана.
Внезапно ему захотелось засмеяться.
Если бы не горло, взрывающееся болью при движении мускулов...
"Что, Тхаурон, ты уже
веришь в собственные сказки? Какой позор!"
Он никогда больше не повторит
этой ошибки. Не создаст мир, который так жаль потерять.
Который делает его уязвимым.
Волколаки уходили молча и
осторожно, прячась за стеной тумана.
Неслись, словно тени, веселые
звери... им не жалко замка. Они пронзают ночь беззаботным смехом и на бегу
дразнят друг друга, как дети.
И лебедь несет в клюве
котомку. В ней прячется белка.
"Не выглядывай –
свалишься! Ну чего ты смеешься?"
Белка все-таки высовывается и
машет небесному волколаку лапой.
"Пиры – это несколько
однообразно, ты не находишь, милый мой муж? Настоящее приключение!"
"Или бегство", –
мрачно.
Она возмущена и отвечает не
сразу.
"Бегство?! Если Охота
будет в Таур-ну-Фуин – значит, так и нужно. Шакх Тхаурон никогда не терпит
поражений... без причины, по крайней мере".
Хорошее настроение
возвращается.
"Надоели мне эти камни.
Как хорошо, что мы уходим в леса! наконец-то!"
– Наконец-то! – вторят ей
оборотни. Сегодня они не помнят о том, что были когда-то детьми – звезд и
солнца...
Крепость опустела.
Лишь тени пируют в башне.
Им – не уйти.
Он смотрел прямо на нее – и
путались мысли, и взгляд погружался в серый туман – до самого багрового дна...
Она отвела глаза.
И голос ее дрожал.
– Ты, прислужник Врага! Если
ты не отдашь мне власть над этой крепостью, Хуан сожмет челюсти, и ты вернешься
к Морготу тенью и вечно будешь мучаться под пыткой его презрения!
Если бы он мог – он бы усмехнулся.
Но было слишком больно.
Можно подумать, ему было
когда-либо дело до чьих-то там чувств.
– Сразу видно, что ты не
очень сведуща в пытках, Лучиэнь Тинувиэль... – смех все-таки прорвался –
кашлем. Кровь вытекала толчками.
– Что ж, если хочешь – бери.
Нить за нитью – в Незримом...
Лучиэнь кивнула Хуану.
Пес разжал зубы, и эльф
поднялся, зажимая горло тонкими пальцами. Лучиэнь даже в мыслях не хотела
называть его по имени.
Он уходил по мосту,
пошатываясь... и вдруг обернулся.
Серые глаза с багровым дном
вонзились кинжалом – прямо в сердце.
"Ты не хотела стать
женой моего призрака... Что ж, станешь женой живого мертвеца. Это тебе больше по нраву?"
Голос Тол-ин-Гаурхот, чуть не
потерявший свою плоть.
Лучиэнь отшатнулась.
– Он... жив! Ты лжешь!
Будь... будь ты проклят, Гортхаур!
"Может, и жив, – серые
глаза смотрели равнодушно. – Мне всё равно".
Огромная летучая мышь
раскинула крылья, закрыв небо... пропала. И растворились остатки тумана.
Над мертвым островом живым
светом сияли звезды.
И вдруг камни задрожали.
Хуан зубами зацепил ее за
платье, вскинул себе на спину... Лучиэнь больно ударилась о мощный загривок,
зубы стучали друг о друга в такт огромным прыжкам...
А мост рушился на глазах.
Не мост – мир...
Огромная летучая мышь неслась
над миром, подобно сгустку тумана. Каждый взмах давался с трудом, капли крови
ударяли землю – всё яростнее и больнее.
"Во мне нет ненависти к
тебе, Тол-ин-Гаурхот. Становись Тол-Сирионом".
И морщились желтые листья...
Замок показался вдали,
молчаливый и темный...
Земля дрожала под ногами все
сильнее – словно сердце ее последними отчаянными ударами старалось наполнить
кровью жизни омертвевшую плоть...
Они миновали ворота – словно
гигантский оборотень с головой эльфа.
И те рухнули...
Сил удержать распадающийся
мир у Лучиэнь не было.
Она лишь могла сохранить
дорогу...
– Берен!
Крик рвал горло, словно
ножом.
Лучиэнь знала, где он. В той самой башне...
Перед ними упал огромный
валун – и Хуан, не останавливаясь, перемахнул через него, словно через лужу.
"Я никому не позволю
разрушить свой дом. И если я не в силах его защитить – я сделаю это сам".
Огромная волна взметнулась
над ковром из бурых листьев – и накрыла его... Проснувшийся Сирион горделиво
запел песню победы, не очень заботясь о тех, кому победа досталась.
Вода хлынула к башне, забыв,
где прежнее русло...
Берен не знал, сколько он
сидел над телом своего короля.
Он словно погрузился в темный
тяжелый сон, и лицо Финрода под его руками бледнело, становясь частью
кошмара...
А рядом – совсем рядом – за
столом сидели эльфы.
Защитники Тол-Сириона,
обретшие память...
Человека вернул в настоящую
жизнь лязг вынутых из ножен мечей.
– Элегорн! Какого Гортхаура
ты тут расселся? С ума вы все посходили, что ли? Враг атакует – а вы пировать
вздумали!
Командир недоуменно смотрит
на бокал, зажатый в руке... Оглядывается...
– Финрод!
Они окружают его, пораженные,
забыв о битве, что вот-вот начнется.
Их король – здесь? Лежит на
руках у кого-то, чье имя им незнакомо – да и лицо тоже?
– Фелагунд! – Младший не
верит.
– Как вы пришли сюда? Крепость
окружена – не врагами даже – ужасом! Он лишает разума! Может, поэтому мы ничего
не видели?
– Мы уже думали, что
Минас-Тирит падет вместе с его защитниками! Ты привел подмогу?
Берен поднимает голову. В его
глазах – пустота.
– При мне это место звалось
Тол-ин-Гаурхот. Здесь правит Гортхаур.
– Ты вражий лазутчик! –
Гэлторн бросается к человеку, вынимая кинжал... И тут в пиршественный зал
врывается оборотень. Эльф отшатывается.
"Началось!"
– Берен!
Она спрыгивает с широкой
спины, чтобы броситься к нему... И останавливается.
– Лучиэнь?
Его глаза становятся больше.
Оба глаза. Оба...
– Соловей мой... Моя весна,
моя радость... Ты – тоже здесь?
Внезапно он осекается на
полуслове.
– Беги отсюда, Лучиэнь!
Спасайся! Беги!
И тогда она молча
подходит к нему и сжимает в объятиях.
Распахнув плащ. На всякий
случай.
Он видит их.
Вот волколаки, идущие гордо
по пыльной дороге... А вот бегущие рядом оборотни. Смеются. Как всегда.
Крепость потеряна. Мир
устоял.
Благодаря им.
Тхаурон рванул на себя
следующую нить – уже без тени сожаления и разочарования.
Летучая мышь продолжала
полет, обгоняя колонны...
...не беглецов. Ночного
безмолвного лунного братства, оглашающего воздух приветственными возгласами.
Важно вышагивающий впереди
Таурлуин на мгновение обратился эльфом и поднял согнутую в локте руку, открыв
ладонь со сжатыми пальцами темному небу.
И мышь издала приветственный
вой.
Ему вторили волколаки.
Хуан раскрыл пасть.
– Бе-жим.
Они даже не успели удивиться.
Лишь почувствовали, как дрожит земля под ногами.
А башни Минас-Тирита
вздымались слишком высоко...
Берен взял на руки Финрода...
Тело Финрода – усмехнулся
безжалостный разум. Хуан подставил спину. Лучиэнь набросила на Короля
Нарготронда свой плащ и завязала узлы на темном гладком брюхе.
И Хуан рванулся к двери.
Берен крепко сжал руку
Лучиэнь и побежал – так, как не бегал никогда в жизни... Словно дух всех
одиннадцати эльфов, умерших в этих стенах, вселился в него самого, заполнил
мускулы, ветром толкал в спину.
Защитники Тол-Сириона больше
не спрашивали ни о чем. Лишь неслись следом, подобно теням...
Бесконечный камень узких
ступеней под ногами.
Бесконечный бег сквозь
прошлое – к будущему, которого нет. И
если они не поторопятся – то и не будет.
– Стойте! Там ров с водой! А
моста больше нет!
Не Хуану преграждать дорогу
словами. Только не ему....
На дне пропасти рвется
туман... и нет ее. Вниз, через мертвое русло, наверх – быстрее!
Когда они выбрались наружу,
Минас-Тирит обрушилась у них на глазах. И камни сливались с бушующими водами
ликующей реки.
Он все еще чувствовал их
страх. Слышал поспешный топот на каменных плитах.
Ему было всё равно.
Мышь заслонила небо над
Таур-ну-Фуин... И звери – те, кто еще остался – погрузились в сон.
Он не стал останавливать
кровь, толчками вытекающую из ран. Пусть ее будет больше.
Пусть в Лес-под-тенью придут
олени и рыси, медведи и лоси.
Станут роскошной добычей в
Великой охоте.
"Тол-ин-Гаурхот пал, –
нитью на север. – Это моя вина".
Удивление. Еще не перешедшее
в ярость. Надо торопиться.
Два образа – рука в руке.
Человек и эльфийка с камнем
на шее. С тем, что светлее Луны, ослепительней солнца...
"Я прошу два дня. После
я прибуду. И приму любую кару. Она будет справедливой".
"Как знаешь".
Он оборвал нить – без
колебаний.
За это тоже придется
ответить. Потом.
Не сейчас.
Их голоса уже наполнили лес.
И таял снег, и земля
покрывалась ковром из осенних листьев.
Время повернуло вспять...
...сдвинулось с места.
Эльфы уже устали удивляться.
Им лишь больно, что рушится
их дом. Их форпост. Их Страж. Минас-Тирит...
Пошел дождь – и погасла
ярость реки.
Она гордо несла свои воды.
Сквозь камни и доски.
Лучиэнь внезапно произнесла –
громко и отчетливо, словно читая заклятие:
– Ныне остров волколачий
Пусть Тол-Сирион зовется.
– Да не водилось тут никогда
волколаков, госпожа, – глаза совсем молоденького – не старше сорока лет – эльфа
внезапно загорелись.
– А вы правда Лучиэнь?
Лучиэнь... из Дориата? Вы и в самом деле – прекраснейшая в мире!
– Лучиэнь из Дортониона, –
произносит она тихо, но твердо.
Берен сжимает ее пальцы...
осторожно, но крепко.
И тут дождь превращается в
снег.
Он падает белыми хлопьями,
тонет в темной воде.
– Здесь больше нет чар... –
Берен не спрашивает. Он и сам знает, что время начало свой бег.
Стол из сложенных веток...
даже интересно.
Волколаки неспешно роют норы.
А оборотни вокруг наспех
сооруженного костра уже пируют, зажимая в лапах бокалы с темным вином.
– Шакх Тхаурон! – Серые глаза
вспыхивают. Рука идущего навстречу эльфа мимоходом ложится на плечо.
– Ты молодец. Всё как надо.
Таурлуин горд – и не пытается
это скрывать. Зачем?
Серые глаза с багровым дном
косятся на оборотней. Они смеются. Все-таки смеются. И даже рады. Вот ведь
неунывающие создания. Даже если им придется падать – всё равно приземлятся
прямиком на лапы. И пойдут по не-жизни дальше – с ликующим радостным смехом...
– А где мы будем жить,
Владыка?
– Да где хочешь. Хоть вон на
том дубе.
– А почему бы и нет? –
Среброволосый эльф мигом взлетает на дерево.
– Тут дупло! – счастливый
крик грозит прячущемуся за густеющей на глазах стеной тумана Солнцу.
И бывший Владыка
Тол-ин-Гаурхот наконец-то улыбается.
Он подарил им новый дом.
И это будет их дом. Не его.
Потому что он – слуга. Он сам
выбрал свою судьбу. И ничто – ничто! – не изменит его решения.
А они – свободны. Хотя и
повинуются каждому его слову.
Потому что он никогда не
прикажет им покинуть место, где они счастливы.
Таурлуин, вдохновленный
строительством новых покоев, снует туда-сюда, швыряя на землю куски коры,
полусгнившие орехи... Даже ржавую стрелу.
Ему помогает белка.
Конец второй части.
Опубликовано с согласия автора.
Дата публикации: 2 августа 2005 года.
|
|
|