Библиотека портала "Венец"
www.venec.com
Повесть о каменном хлебе
* * *
- Никуда ты не пойдешь! Я тебя не отпускаю! - мать Айлэмэ, полноватая женщина средних лет с уже чуть тронутыми сединой темными волосами, стояла в прихожей, загораживая дверь. Напротив нее жалась к шкафу сама Айлэмэ - еще не в слезах, но уже близко, близко...
- Почему нет?! Поч... - высокий, вздергивающийся почти до визга голос девочки прерывается на полуслове - не хватает дыхания. - Я сделала уроки! Я хочу в гости! Меня же звали! Я обещала, что приду!
- Мало ли, что ты там обещала! Сначала надо было меня спросить! Ты не отдельно живешь! И тебе еще даже не восемнадцать!
- Но я же о-бе-ща-ла! - почти по слогам, растерянно, - Я же сказала, что буду! Зачем мне дома сидеть? Что я буду делать?
- Нечего было обещать, мала еще - за себя решать! С сестрой поиграешь, математику повторишь.
- Я и так все сделала! Не нужна мне математика! Я что, в ученые готовлюсь?
- Аттестат испортишь, никуда потом не устроишься!
- А я и так не собираюсь! Ну мам, ну дай я пойду!
- Нет, никуда не пойдешь. Ты и так готова туда чуть ни каждый день бегать, как собачонка - по первому свистку этой своей, как ее там, а вот она что-то к тебе не торопится.
- Она занята!
- А ты нет, да?
- А я не занята!
- Значит, сейчас будешь занята!
- Мааам! - и Айлэмэ наконец-то разревелась. - Ну мам, ну пожалуйста!
- Чего тебя туда так тянет? Медом намазано? Не можешь дружить с девочками из твоей группы? Или там с тобой никто дружить не хочет? Ты только посмотри на себя - неужели трудно причесаться как следует, одеться аккуратно, на тебя же никто обращать внимания не будет!
- И не надо! Кому какое дело, во что я одета! - сквозь всхлипывания, размазывая по лицу слезы.
- Да кто тебя такую полюбит?! - всплеснула руками мать.
- Там меня любят и такую!
- Да я не про эту твою компанию... Кто знает, чем они занимаются? Кто эта твоя подружка? Работает она, учится, или что?
- Мааааа! Ну отпусти... - Айлэмэ было очень, очень страшно. Сейчас ее возьмут и не отпустят, и это значит, что она обречена на пустой, скучный вечер - конечно, на самом деле есть, чем заняться, но это значит - опять одна, снова одна. А там - там Лави... Там поют, там разговаривают, и там никто не скажет ей, что она не так выглядит, не так говорит, не так сидит... Здесь она не нужна. Только...
- Ну куда тебя несет, на ночь глядя... - совсем другим, усталым голосом проговорила мать, - Поздно же.
- Нет, ты что! - горячо заговорила Айлэмэ, - Всего-то пять, а тут недалеко, и приду я в... - запнулась. Не скажешь же - "в десять", а то еще не пустит в самом деле, - В девять приду! - "Девять пишем, десять в уме..."
- Ладно, иди уж, горе мое... - вздохнула мать, отходя в сторону и пропуская ринувшуюся за ботинками девочку к обувнице, - Только если задержишься - позвони обязательно, чтобы не волновались. И когда выходить будешь, тоже позвони.
- Ага, спасибо, ма! - все еще хлюпая носом, Айлэмэ проворно завязывала шнурки, - Обязательно!
* * *
Айринэ. Айринэ, Айрэнэ, Айлэмэ. Ахто. Аннатар. Цепочка имен - бисеринки на леске. Не так уж и много, если сравнивать с другими представителями тусовки - у иных счет можно было вести уже на дюжины... Хотя и не мало. Если считать так - то пять, а если этак - то шесть. Но этак лучше не считать.
Неяркая лампочка в абажуре из желтоватой рисовой бумаги, окно плотно задернуто темно-синими шторами, в комнате - беспорядок на посторонний взгляд, но сама хозяйка прекрасно помнит, что в каком углу валяется. Прибирать? А зачем? Все равно посторонние здесь не ходят, свои давно привыкли, да и не сунется никто без звонка предварительного, разве уж случится какое-нибудь совсем страшное ЧП, в чем Айринэ глубоко сомневалась. Да и звонить не по делу, пожалуй, поостерегутся...
Маленький монитор - всего пятнадцать дюймов, староват уже, да все никак не доходят руки сменить. Сама привыкла, а больше и стараться не для кого. Вот клавиатура хорошая, это важно... И мышка пока еще шустро бегает, тоже замечательно. В конце концов, хозяйка довольно много времени проводит за "электронным гадом", и это очень важно - чтобы все работало.
Тишина не нарушается даже сухим стуком клавиш. Худенькая девушка с темными пушистыми волосами, чуть косящая на левый глаз, задумчиво смотрит в экран, прикусив вьющуюся прядку. Иногда Айринэ вспоминает о сигарете, дымящейся возле нее на жестянке из-под кофе, досадливо стряхивает в банку наросший серый столбик пепла, делает глубокую затяжку и кладет сигарету обратно, выдыхая дым прямо в монитор. Время от времени девушка делает движение к клавиатуре - но каждый раз передумывает в последний момент и вновь откидывается в кресле. На экране - заготовка для письма. Пока пустая.
Как все изменилось... Еще года три-четыре назад все то же самое она бы делала - руками. Сама написала бы текст, выбрав из пачки бумаги лист побелее, сама начертила бы схемку, может быть, еще и завитушками какими украсила бы, или набросками - летящий профиль, взметнувшиеся волосы, огромные глаза, все - несколькими штрихами, но тем не менее - угадываются черты, и девочка, в чьи руки ляжет страница, будет гадать с замирающим сердцем - она это или нет, или просто похожа, или...
Ничего этого не будет. Ровные строки на экране, потом - провода телефонные, и те же строки - но уже на ее экране. А бумага могла бы помяться, пропахнуть дымом, на ней могли оказаться отпечатки измазанных в пепле или красках пальцев, а какое-нибудь слово было бы торопливо вписано поверх расплывшегося... Нет. Так было - или могло бы быть - давно.
Что осталось с тех времен? Непоминаемое и неиспользуемое имя - Аэниэвьель. А когда-то она так любила слушать, как та, Старшая, пела это имя, катала его на языке, наслаждаясь каждым звуком - Аэээээниэвьеллллллль... Мягкость последнего слога заставляла сердце биться часто и неровно, и вызывала в памяти казавшиеся такими реальными картины.
Что было вымыслом, что разыгравшимся воображением, что правдой, да и была ли там правда? Нет, имя просто должно - обязано! - было быть настоящим, иначе не было бы того резонанса, когда все существо откликается в унисон, тянется, отзываясь - "да! это - я!"
Но помимо? Кто знает... Та, другая, Старшая - может, она бы и сказала, да не хватит сил спросить. А если бы и хватило - разве можно поверить хотя бы единому ее слову?
"Как все было просто! Аэниэвьель, Филавандрель... Там - одно, тут - другое, трагическая ошибка, кошмар... Узел, панимаишь, карррмический..." - не удержавшись, последнюю фразу произнесла вслух, звонко раскатив это издевательское "карррррррр...", - но разве ж это может помешать Предназначению? - слова источали яд, - Предназначение... Связаны... Дрянь...
И снова, будто все произошло только вчера, прячется в ладонях горящее лицо, в горле ком, и подступают слезы. Сдавленно:
- Ты... Дря-а-ань... - но еще не закончив говорить, уже чувствует, что слова фальшивы.
Те старые листки убраны подальше, с глаз долой, но сил нет избавиться, выбросить, и иногда Айринэ снова вытаскивает их на свет - из дальнего угла, из старой потрепанной сумки, покрывшейся слоем пыли. Пыль стоит столбом, девушка отчаянно чихает и жмурится. Высыпаются другие, ненужные бумажки; летят какие-то старые фотографии - уж и имен не вспомнить; вываливаются и раскатываются по полу бисеринки от порванных фенечек. Вот оно - картонная папка, завязанная выцветшей ленточкой. И дрожат руки, и перед глазами уже заранее все плывет, но девушка развязывает ленточку, достает исписанные листы и конверты и, бормоча: - ...развлечение из разряда "сам себе мазохист"... И хорошо и делаю... - начинает читать.
Сейчас нет настроения вытаскивать на свет пыльную сумку - да и зачем, ведь она знает все записи наизусть. Наверное, надо ту, другую, даже поблагодарить - оставила такие превосходные образцы, можно сказать, руководство к действию, и осечки ни разу не было, все срабатывает идеально. Сейчас надо дописать и отправить, в голове уже готов текст, мало чем отличающийся от стандартного, набить - займет пару минут, не больше... Но Айринэ снова закуривает и откидывается в кресле.
* * *
- Что ж, девочка моя... - Филавандрель, строгая и печальная, присела на ручку кресла, нервно щелкнула зажигалкой, закурила, - Видишь, как оно обернулось...
Айлэмэ - нет, теперь уже Аэниэвьель, отныне и навсегда - опустила глаза на листочек, все еще подрагивающий в ее руке.
Простенькая, от руки начерченная схемка.
"Муж - Филавандрель"
"Жена - Аэниэвьель"
Дети...
Ну, не до детей сейчас, тем более, что карандашиком рядом приписано (косой быстрый почерк): "Информация пока неточная". А вот остальное... После схемы - сплошняком текст.
"...мы уходили в Dol Blathanna. Остатки нашего отряда - горстка чудом выживших, но покалеченных и раненых эльфов - пробирались через охваченные безумием земли. Мы спешили, мы давно уже не спали, не отдыхали как следует, и нам не хватало еды. Мы шли, пошатываясь, словно в полусне, едва замечая, сколько пройдено и сколько еще идти. Мы старались оставаться незамеченными, но Dh'oine было слишком много. Попросту - слишком много. Какие страшные в своей простоте слова... Убийственная простота...
Однажды она сказала, скривив губы: "Они - как черви. На сколько кусков разрубишь - столько появляется новых..."
Страшные слова - особенно от нее, бывшей раньше воплощением солнца и радости...
Но мне не стоило так удивляться - в конце концов, я видел, как ее стрелы били без промаха, впивались в горло, в сердце, в глаз... В спину. Я видел, как она вырывала стрелы из мертвых тел и переживала только из-за попорченных наконечников. Как перерезала горло тем Dh'oine, что еще шевелились - и смотрела им в глаза, оскалив в усмешке мелкие белые зубы. Как хладнокровно она танцевала в смертельной пляске мечей...
Что уж тут удивляться словам...
Я знал, что могу полагаться на нее - и в бою, и просто в жизни... Но с тех пор, как она надела берет с беличьим хвостом и начала убивать, солнце отказывалось золотить ее волосы, а в глазах, зеленых как молодая трава, больше не играли искры смеха. Я никогда не отводил взгляда от ее глаз - хотя мне казалось, что юную зелень пожирает тлеющий огонь, а за ним остается только черная выжженная земля. И с каждым разом черноты становилось все больше, а зелени - все меньше.
Мы уходили, поддерживая друг другу, перевязывая не желающие заживать раны, оставляя на траве нашу кровь. Кровь эльфов. Кровь Aen Seidhe.
Нас было так мало... Кроме нас двоих - еще только трое.
А в ту ночь, когда до безопасных - сравнительно безопасных! - мест оставался всего суточный переход, мы любили друг друга. Мы не касались друг друга очень, очень давно, и я успел забыть вкус ее губ...
Она искусала меня, исцарапала мне спину, плакала - беззвучно, как привыкла за это время, прижимала меня к себе так, что у нас обоих перехватывало дыхание...
А когда она с тихим вздохом откинулась на траву, я заглянул в ее глаза и впервые увидел, как неохотно, мало-помалу, под напором юной зелени отступает выжженная чернота.
Тогда я плакал. И в ту ночь мы любили друг друга.
Наутро Аэниэвьель..."
Текст продолжался, но Аэниэ не стала переворачивать страницу. За вечер она уже успела не раз все прочитать и хорошо запомнила прочитанное. Запомнила - но с трудом осознавала.
- Как ты? - тихо спросила... нет, спросил Филавандрель.
Аэниэ зачем-то кивнула, не поднимая глаз - в горле стоял ком, горели щеки, а на глаза опять наворачивались слезы.
- Что с тобой, пушистая? Лучик мой солнечный... - Филавандрель бросила недокуренную сигарету, подсела к девочке, невесомым касанием обняла за плечи, - Ты недовольна чем-то? Ты не рада, что я наконец-то нашел тебя? Или...
Аэниэ горячо перебила, вспыхнув еще сильней:
- Что ты! Просто... Так неожиданно! Я... я просто не ожидала! Я... - и девочка расплакалась. Филавандрель крепко обняла ее и начала, чуть раскачиваясь, гладить по волосам и шептать утешения, периодически сбиваясь с русского на то, что, как поняла Аэниэ, было Старшей Речью - до тех пор, пока девочка не успокоилась.
- ...я сразу почувствовал, когда увидел тебя, - они сидели за столом на кухне. Филавандрель - слева от девочки, облокотившись на стол и придвинувшись к Аэниэ почти вплотную. Перед Аэниэ - чашка раскаленного чая с лимоном, перед Лави - пепельница, в которую она нервно стряхивала нарастающий на тонкой сигарете пепел. - Словно толкнуло что-то - и такое ощущение, будто я знал тебя уже сто лет. С тобой так легко - сразу стало легко... И светло. А ты?
- Мне тоже, - прошептала Аэниэ, - и я...
- Вот видишь... Потом я стал смотреть, искать тебя. Пришлось полазать, поглядеть, даже по башке получил пару раз - ничего, нормально все, - а нашел - прямо под носом! Аэниэвьель, пушистая моя... - Лави покрутила головой, снова взглянула на девочку огромными потемневшими глазами, - Как же здорово...
* * *
Несмотря на все надежды матери, в училище у девочки так и не появились друзья. Группа попалась не очень дружная - больше половины блатных, остальные какие-то все "подхалимистые и шестерные", как определила их для себя Аэниэ. К тому же Аэниэ сама вовсе не горела желанием сходиться поближе с дхойнами-цивилами, а посматривала на них презрительно и даже с некоторой жалостью: ну что с них взять, братья наши меньшие, низшая раса, одно слово - люди.
Девочка приходила на занятия, отсиживала положенное время, и все ее общение с сокурсниками сводилось к нескольким необходимым фразам - передать что-нибудь, уточнить что-то, переспросить, если не расслышала преподавателя, и все такое в этом роде. Несмотря на то, что вокруг была "презренная раса", одной было все-таки тоскливо, и иногда Аэниэ ловила себя на том, что с завистью посматривает на народ, собирающийся в кучки и что-то радостно обсуждающий. "Ну ничего, скоро уже, скоро," - утешала себя девочка и считала время, оставшееся до очередного сбора у Лави. Единственная отдушина. Единственное место, где ее любили и принимали, где она могла быть среди своих - таких же эльфов, как она сама.
Вот проползает понедельник, проходит вторник, еще два дня проскакивают быстро, еще два - пролетают моментально, и вот уже воскресенье. С самого утра невозможно усидеть на месте, Аэниэ тормошит мать, уговаривая ее не только отпустить-разрешить-позволить, а еще и приготовить с собой что-нибудь вкусненькое - угостить своих. Иногда получается, иногда нет, иногда сам собой разрастается скандал, когда сестренка пытается утащить что-нибудь - Аэниэ коршуном кидается отнимать, сестра - в рев, мать встает на защиту младшей...
Все это наконец-то позади, Аэниэ мчится со всех ног, взлетает по ступенькам, звонок в знакомую дверь:
- Мяу всем!!!
- Мяу, мяу! - откуда-то из недр квартиры отзывается Лави. - Заходи, пушистая, я сейчас...
И Аэниэ раздевается, скидывает обувь, вбегает в комнату - и прикладывает героические усилия, чтобы не выдать себя, но радостная улыбка сползает с лица, словно потекшая краска. Лави валяется на кушетке, одной рукой придерживая страницы в потрепанной книге, другой - обнимая блаженно прикрывшую глаза Дарки.
- Пуши-истые пришли! Пойдем чай пить! Дарк, ты тут посиди пока, ага?
Дарки мурлычет и потягивается, обнимает эльфку за шею и чмокает в щеку.
- Я сейчас... Руки вымою... - Аэниэ скрывается в ванной, пускает воду, и с силой - до наливающихся кровью следов - впивается ногтями в ладони.
* * *
Одеяло сбито в кучу и подоткнуто со всех сторон. Оставлена только крохотная щелочка для носа - струйка свежего воздуха в духоте. Особенно тщательно Аэниэ подтыкает ноги - ведь когда ноги не накрыты, это очень, очень страшно. Кто-то стоит в углу - и какая разница, что ее постель - на втором ярусе кровати, что никто не дотянется под потолок? В любой момент холодные пальцы могут ухватить босую пятку - и тогда не вырвешься, сколько ни брыкайся... Что-то смотрит сверху, кто-то таится внизу, и никакие уговоры не помогут - разум уползает в отдаленный уголок, и от девочки остается только дрожащий сгусток страха. Страшно шевельнуться, страшно открыть глаза - и страшно их закрыть. Свернувшись в клубок и вжавшись щекой в подушку, девочка неслышно всхлипывает, слеза из левого глаза медленно стекает в правый, из правого - на подушку. Щеке мокро, но как шевельнуться и переползти на сухое? Девочка беззвучно глотает слезы. Как хотелось бы, чтобы рядом был кто-нибудь, кто прогнал бы тварей... Или хотя бы лампу настольную включили, так нет, помешаешь спать сестренке... Сестренке не страшно. Сестренка сопит носом внизу. Ей все равно.
Чтобы отвлечься, Аэниэ пытается думать о Лави. Снова и снова представляет ее - красивую, уверенную, сильную. Добрую.
"Лааавиии..." - беззвучный крик кривящимися от боли губами. - "Лави... Зачем ты даришь им себя? Разве ты для них - единственное счастье? Они не умеют тебя ценить... Подари мне взгляд - я буду вспоминать неделю... Только коснись, даже больно сделай, что хочешь делай - только позволь быть рядом... Я буду сидеть у твоих ног, буду твоей собакой, тенью, я тебе не ровня, я хуже, я... Но я же люблю тебя... Звезда моя, единственная моя... Мой лорд, моя королева..."
Аэниэ покрепче зажмурилась, представляя себя и Лави - вместе... Нет, не тут, не в настоящем... "Между нами слишком много всего... Как странно - там мы были мужем и женой, а здесь... Здесь я для него - почти никто. Так, одна из толпы, одна из... Все, что у меня есть - это воспоминания о счастье..." - девочка шмыгнула носом и закусила губу, - "Нет, не надо об этом, не буду... Лучше вспоминать..."
Еще раз убедившись, что одеяло надежно укрывает ее с головой, она сосредоточилась и попыталась вызвать образ Филавандреля - такого, как сам Филавандрель и рассказывал...
Беловолосый, стройный эльф с льдистыми синими глазами...
Кидается на кого-то с мечем, кричит...
Перевязывает кому-то плечо...
С озорной улыбкой поправляет берет...
Смеется - васильковый венок съехал ему на нос...
Его лицо - близко-близко, какие огромные глаза, какие длинные ресницы...
Склоняется к ней...
Аэниэ спала.
* * *
Темная кухня. За окном в бледных столбах света от фонарей сеется мелкая морось.
На фоне окна - два черных силуэта. Один стоит, прислонившись к холодильнику, второй - сидит на подоконнике.
- Чего ты ждешь? Она же уже ради тебя готова прыгнуть хоть под колеса самосвала... - смешок. - Хоть в постель.
- Еще рано.
Щелчок зажигалки. Крохотный огонек освещает ладони, сигарету, губы. Огонек гаснет. Затяжка, выдох - дым тонкой струйкой уходит вверх.
- Ты пойми - она еще боится, - тлеющая алая точка описывает в воздухе причудливый зигзаг. - Это только кажется, что с ней можно сделать все что угодно... Если я дотронусь до нее - она шарахнется... Или хуже того - будет терпеть, сжав зубы... А потом сбежит - и все придется начинать сначала... - затяжка, выдох, - Душа и тело... Душа ее у меня и так есть, а тело может и подождать. Не то, чтобы у меня их не хватало.
- Ну да, ну да, одно вон уже... Заждалось, - усмехается собеседник.
- И еще подождет, - шумный выдох; сигарета рассыпается искрами и гаснет в пепельнице.
* * *
Звонок в дверь - Аэниэ, радостно взвизгнув, бросилась открывать. Ровно три часа - именно в это время Лави обещала прийти, чтобы попробовать уговорить мать девочки отпустить ее на КОН в другой город. Пока что сама Аэниэ не преуспела в тяжком деле уговаривания. Мать наотрез отказывалась даже думать о том, чтобы отпустить девочку одну (то, что она должна была ехать не одна, а с Лави и всей свитой, не имело значения - даже ухудшало ситуацию - "мало ли, что это за люди!") непонятно куда (опять же - неважно, что ехать туда всего-то ночь и кусок дня) и непонятно зачем (концерты и семинары не представлялись матери важным и нужным делом). Вся надежда была на Лави.
Девочка выскочила в общий коридор, который она называла предбанником, и распахнула дверь, выходившую на лестничную клетку. Там стояла Лави - в коричневой кожаной куртке с меховым заснеженным воротником, черных джинсах и мягких сапожках до колен. В руке у нее была перевязанная бечевкой коробка.
- Привет, пушистая! - полушепотом, с обычной лукавой усмешкой, поздоровалась Лави. - Мать - Наталья Владимировна?
- Угу. Заходи скорее!
Когда они вошли в коридор квартиры, там уже стояла мать Аэниэ, скрестив руки на груди и настороженно глядя на пришедшую.
- Добрый день, Наталья Владимировна! - Лави улыбнулась ей так, словно это была ее мама. - Очень приятно, я - Светлана.
Так Аэниэ впервые услышала цивильное имя Лави - и решила, что оно ей совершенно не подходит.
Тем временем Лави вручила коробку - это оказались конфеты, причем не абы какие, лишь бы подарить и отвязаться, а очень хорошие - черный и белый шоколад, скрученный в виде ракушек причудливых форм - сняла куртку, поинтересовалась, куда ее можно повесить, стянула сапожки. Аэниэ только молча таращилась на эльфку: на той обнаружилась белая блузка с какими-то кружавчиками у воротника и черный замшевый жилет, а еще - ну да, и как она сразу не заметила?! - лицо Лави было умело тронуто косметикой. Ресницы стали чуть гуще, подведены глаза, на скулах - нанесен и растушеван легкий румянец. На безымянном пальце правой руки тускло поблескивает кольцо. Золотое.
"Ну ни фига ж себе..." - только и подумала девочка, а Лави улыбнулась ей и скользнула на кухню следом за матерью. Немного помыкавшись в прихожей, Аэниэ решила за ними не соваться - в конце концов, Лави и сама справится, а если при ней начнут говорить о ней же так, будто ее и рядом не стояло... В общем, ну их. Но ужасно хочется послушать, о чем они там...
Из комнаты было слышно очень плохо, к тому же мешали какие-то вопли, доносившиеся из телевизора в соседней комнате - сестренка смотрела свои дурацкие мультики, но отдельные обрывки фраз до девочки все же долетали.
- Очень приятно, Наталья Владимировна. Лена много о вас рассказывала... - это Лави, ну и горазда же сочинять!
- ...понимаете, Света, Лена ведь еще даже следить за собой как следует не умеет... - это мать. Залившись краской до ушей, Аэниэ сжала кулаки: "Ну, мама, спасибо!"
Стук ложечек о чашки.
- ... едет весь мой клуб - мы будем жить в двух комнатах... мастера из других городов... девочка очень талантлива, ей пойдет на пользу... конечно, разумеется... мой муж тоже...
- Так Вы замужем, Света? Мне Лена не говорила...
- Да, Наталья Владимировна...
И еще минут сорок такого мучения. И когда Аэниэ начало казаться, что они уже никогда не закончат свою поучительно-воспитательную беседу, ее наконец позвали. Мать и Лави сидели за уже убранным столом. Удивительно серьезная и взрослая Лави показалась девочке чужой, чуть ли не неприятной, и Аэниэ даже передернуло, но тут Лави слегка подалась вперед, поймала ее взгляд, и она чуть не рассмеялась от облегчения - в глазах эльфки по-прежнему плясали знакомые лукавые искры.
Мать объявила девочке свое решение: ее отпускали, но только при условии, что... Последовавшие условия Аэниэ благополучно пропустила мимо ушей, рассудив, что раз они относятся к ее пребыванию в другом городе, то тут и слушать нечего. Все равно все будет так, как захочет Лави.
Пока эльфка собиралась и одевалась, мать посматривала на нее с заметной теплотой, а когда та начала прощаться, неожиданно радушно сказала:
- Спасибо, что зашли, Света. Приходите еще!
Та рассыпалась в благодарностях, потом попросила:
- Лена, открой мне ту дверь, пожалуйста. Замок у вас там странный какой-то...
Замок в "той двери" - ведущей на лестницу - был самый обыкновенный, но Аэниэ, догадавшись, что ей хотят что-то сказать, с готовностью ринулась помогать.
- Вот видишь, лап, все нормально, сразу после новогодних можешь начинать собираться, - прошептала Лави. - Ух, и устал я... Жди, я тебе сегодня позвоню, - и подмигнула.
- Спасибо, правда спасибо! Ты... Ты чудо, вот! - и, поднявшись на носки, храбро чмокнула Лави в щеку. Эльфка переливчато рассмеялась и в ответ легко коснулась щеки девочки прохладными губами.
* * *
Слава Эру, по лестнице наконец-то можно было нормально спуститься, а не бочком-бочком, с усилием пробираясь и проталкиваясь, сопротивляясь общему потоку, все время норовившему унести девочку куда-нибудь, куда ей было совершенно не нужно, то и дело останавливаясь из-за того, что впереди кому-то приспичило поздороваться и пообщаться с существом, двигавшимся в противоположном направлении. Аэниэ разыскивала Лави. Совсем недавно раскрасневшаяся эльфка закончила сольник, спустилась со сцены, ухватила бутылку пива, услужливо протянутую кем-то из свиты, весело крикнула:
- По вопросам продолжения - позже, позже! Вечером! - и легко побежала к выходу.
Аэниэ, весь концерт просидевшая на ступеньках у сцены, не успела вовремя увязаться за Лави - девочку оттеснили, затерли в обычной послеконцертной толкучке, а когда она, наконец, выбралась в коридор, эльфки там уже не было и никто не видел, куда она делась. Аэниэ искала Лави в их "стойбище" (в устланной спальниками комнате обнаружился только хмурый, взлохмаченный и совершенно необщительный Гэль), искала ее в столовой (заперто - еще бы, неужели в девятом часу что-нибудь будет работать?), искала в кабаке (полно народу за столиками, пьют явно не чай и шум стоит ушераздирающий), даже на улицу выскочила (краткое препирательство с охраной по поводу отсутствия паспорта - но все же нашелся! - и плохо прикрытой двери), но - безуспешно.
Темнота, холод и мелкая колючая поземка, которую ветер так и норовил швырнуть в лицо, быстро загнали Аэниэ назад в школу. Она хотела было задержаться на вахте - уж больно удобный наблюдательный пост! - но охранники, у которых на физиономиях огромными буквами было написано все, что они думают о жизни такой, шуганули девочку. Тогда она снова поднялась наверх, в зал - а вдруг вернулась? Нет, никого. Идти в пустое стойбище не хотелось, поэтому девочка спустилась в кабак, отстояла неизбежную очередь, купила чай в бумажном стаканчике и встала у стеночки, потихоньку наблюдая за собравшимся народом.
Существа набрались самые разные. За столиком у окна миниатюрная девушка изящно куталась в роскошный плащ, пряча нос в пушистый воротник из рыжего меха и лукаво посматривая на расположившегося рядом молодого человека, который что-то жарко доказывал ей, наклонившись так, что чуть не падал из легкого пластикового кресла. По соседству веселая компания в черном едва помещалась за одним столиком - их было уже явно слишком много, и те, кому места не досталось, выходили из положения, как могли. Кто-то садился кому-то на колени, кто-то опирался кому-то на плечи, присаживался возле креслица, опирался на стенку рядышком. Гитара ходила из рук в руки, на столе уже выстроилась внушительная батарея бутылок - и пустых, и полных, и кто-то из этой же компании, стоявший в очереди, пытался знаками изобразить, что он собирается покупать. За столиком у дверей резались в карты - разумеется, в M:tG, - сквозняк мешал игрокам, сносил карты со стола, и каждый полет очередной карты на пол сопровождался громкой заковыристой руганью.
Дверь хлопнула в очередной раз, и в кабак влетела Нэр - резко остановилась, вцепившись в косяк, с преувеличенным вниманием оглядела всех, стремительно сорвалась с места - взмах плаща, и вот она уже склоняется к уху одного из парней в той самой не помещающейся за столом компании. Парень выслушал ее, встряхнул черными как вороново крыло кудрями, что-то сказал всем - и они начали подниматься, явно собираясь уходить. Аэниэ вздрогнула, дернулась было подойти, узнать, в чем дело - ведь Нэр должна знать, где Лави, они же всегда... - но Нэр сама увидела ее, прищурилась, потом кивнула и махнула рукой - давай, мол, вперед, и девочка робко пошла за ними, держась в хвосте.
В полуподвальном этаже, под лестницей, на импровизированном ложе из курток, плащей и спальников удобно устроилась Лави и почти вся ее свита. На самой большой охапке курток возлежала сама Филавандрель (голова эльфки покоилась на коленях сияющего Чиарана) и пыталась извлекать какие-то звуки из гитары - получалось не очень, потому что для того, чтобы достать до ладов, приходилось тянуться через Дарки - та развалилась рядом, положив голову на плечо эльфки, лениво перебирала струны своей гитары и что-то мурлыкала охрипшим голоском. Зю, сидя в обнимку с Аданэлем, потягивала пиво, Йолли внимательно изучала какую-то очередную феньку...
- Ну вы даете! - жизнерадостно заявил чернокудрый парень, плюхаясь рядом (возмущенно пискнула Йолли, не успевшая вовремя убрать ногу). - Вертолет покупать будем?
- Хм, кто бы говорил, - отозвалась Лави. - И вообще - думать надо! Пластик не сдают!
Парень ухмыльнулся еще шире и ответил в том смысле, что вообще пить надо вино, а не бурду всякую, на что чей-то язвительный голос сообщил, что инициатива наказуема...
Аэниэ растерянно наблюдала за всем этим, не решаясь подойти ближе - она здорово надеялась, что Лави заметит ее и позовет, но пока этого не происходило.
- Да садись куда-нибудь, чего ты тут... Как памятник себе, - фыркнула Нэр, проходя мимо замершей девочки. - Места хватит, - и, картинно взмахнув полами плаща, опустилась возле Йолли.
Измученная и несчастная, Аэниэ брела по коридору второго этажа, смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы и бесцельно разглядывая потемневший от времени паркет под ногами. Девочка уже устала ходить по школе, но все интересное давно закончилось, все веселые компании с гитарами разогнаны неумолимыми дежурными, а возвращаться не хотелось совершенно. Не просто не хотелось - сейчас была противна даже сама мысль о возвращении на "стойбище". Девочка ни разу не видела Лави в таком состоянии; в легком подпитии - да, случалось, и тогда глаза эльфки блестели больше обычного, она говорила громче, больше смеялась, больше пела, но вот так вот... Ни разу. Девочка отчаянно помотала головой, чтобы отогнать услужливо подсунутые памятью картины. Конечно, Филавандрель может делать все, что хочет, имеет право, но...
"Зачем он так... Я же... Опять... Все отдам, только пусть позволит... Быть его верной тенью, его собакой... Они же не ценят, не любят так, как я... Пусть хоть слово скажет, хотя бы взглянет - ведь до утра вспоминать буду... Господин мой, хозяин, король мой... Как же больно..."
Внезапно девочка подняла голову, прислушиваясь - где-то тихо звучала музыка. Аэниэ покрутила головой, соображая, где бы это могло быть, и тихонько двинулась вперед по коридору. Звон гитарных струн становился все отчетливей, к нему присоединился голос - кто-то пел, но слов было не разобрать, и непонятно, кому это не спалось в такую снежную, зябкую ночь... В конце коридора, слева, обнаружились три ступеньки вверх и облезлая белая дверь, чуть приоткрытая, в которую девочка и заглянула.
В спортивном зале, отданном на время КОНа народу на проживание, царила ночь, пронизанная призрачным светом уличных фонарей. У дальней стены, в перекрестье двух полос бледного света, расчерченных тенями оконных рам, играл и пел менестрель. Вокруг него собрались существа: кто удобно устроился на спальнике, кто пристроился на подоконнике, кто стоял, опираясь на стену или на соседа. Он пел вполголоса, и его слушали, не смея вздохнуть и не решаясь передать другому пущенную по кругу бутылку вина. Когда песня заканчивалась, он улыбался и протягивал руку - ему передавали вино, он делал глоток и возвращал бутылку, перебрасывался несколькими фразами со слушателями, спрашивал, что они хотят, чтобы он спел. И продолжал петь.
Очень стараясь остаться незамеченной, Аэниэ пробралась между расстеленными спальниками, нашла на полу свободное место и уселась, скрестив ноги. Менестрель заметил появление новой слушательницы и коротко, пристально взглянул на нее, и девочка смущенно отвела глаза, всей душой желая только одного - растворится в тенях, исчезнуть, стать невидимой. "Еще не хватало, чтобы он меня за одну из этих принял..." Под "этими" она имела в виду жавшихся к поющему молодому человеку девиц - на их лицах было написано обожание, граничащее с тяжкой формой умственного помешательства. Правда, певец не обращал на них особого внимания.
Аэниэ украдкой разглядывала его: правильный овал лица, высокие скулы, плавный изгиб широких бровей, на подбородке ямочка, мягкий нос, мягкие очертания губ - припухлых, слишком женственных, все лицо - слишком мягкое, словно принадлежит переодетой девушке, длинные волосы - кажется, каштановые, - перехвачены тонким кожаным шнуром; глаз не разглядеть, рост - не понять, сидит ведь... Простая зеленая рубаха с расстегнутым воротом, черные джинсы, а обуви нет - вон сапоги, валяются рядом... Девочка попробовала было угадать, кто это, но вскоре сдалась: КОН только начался, на тех концертах, где она была, никого похожего ей не попадалось, а сколько еще концертов она упустила, а сколько народу поет очень хорошо, но никаких сольников не устраивает... Помучавшись, Аэниэ решилась спросить у какой-то девушки, сидевшей рядом:
- Слышь... А это вообще кто?
- Кто? - та удивленно взглянула на девочку, - Это же Лютик.
Когда Лютик в очередной раз умолк, одна из девушек, светловолосая, в длинном синем платье, грациозно поднялась, подошла к нему и что-то тихо проговорила - в ответ менестрель поймал ее тонкую кисть и коснулся губами кончиков пальцев. Девушка хихикнула, высвободилась и попыталась пригладить его непослушные волосы. Несколько секунд менестрель терпел, потом что-то шепнул поклоннице, и она тут же покорно уселась рядом. Кажется, Лютик улыбался - совсем чуть-чуть, одним уголком рта. Впрочем, в полумраке было трудно разобрать.
Менестрель отпил вина и продолжил петь. Аэниэ слушала. Иногда она закрывала глаза и начинала беззвучно подпевать, и ненадолго ей удавалось раствориться в голосе и музыке - и не думать, не думать о том, что... "Не думать о белой обезьяне", - язвительно сказала она себе и усмехнулась, смаргивая слезы. - "Рррры... Дура..."
А Лютик пел... Кажется, еще пару раз он встречался глазами с Аэниэ, но девочка тут же отводила взгляд.
Время шло. Часы девочки показывали уже три ночи - или это уже три утра? В спортивном зале уснули почти все его обитатели, а кто не спал, предпочитал слушать Лютика из положения лежа. На подоконниках уже никто не сидел, и даже самые стойкие сползли по стеночке, подстелили под себя все, что могли, и устроились поудобнее. Из спальника совсем недалеко от Аэниэ выглядывали две головы - девушка положила голову на плечо своему парню, прикрыла глаза, а он нежно перебирал ее волосы. Та светленькая все сидела у ног Лютика, преданно заглядывая ему в рот, хотя ее заметно клонило в сон.
Аэниэ очень хотела спать, но не хотела возвращаться на "стойбище". "Досидеть бы так до утра... А там Лави уйдет куда-нибудь... Точно, она обязательно должна..." - мысли плыли и путались, - "...тогда я вернусь и посплю... Нэр тоже уйдет... Нет, не Нэр... Как его... Неважно..." Пальцы Лютика скользят по грифу. Пальцы Лютика порхают по струнам. Белые-белые пальцы - мелькающие птицы в сумраке... "Как же он играет? Ведь ладов уже не видно..." Завораживающий танец, полет... "Как красиво..."
Последний аккорд - Лютик провел по струнам неожиданно ласковым, нежным движением и отложил гитару. Сидевшая у его ног девушка встрепенулась, привстала на коленях, подняла к нему светящееся надеждой лицо - губы полуоткрыты, в глазах вопрос, но Лютик уронил ей улыбку - и поднялся. Потянулся, словно кот, одернул рубаху, несколько плавных шагов - и вот он уже опускается на колени возле Аэниэ и грациозно подносит к губам ее пальцы:
- Прекрасная леди... Леди устала? - вкрадчивый голос-шепот.
- Нет, ничего... - девочка смешалась, опустила ресницы, - я пойду... - хотела встать, но как тут встанешь, если теплые сухие ладони все еще не выпустили, все еще держат - крепко, но бережно, как птичку...
- Мне кажется, милая леди не хочет уходить, - продолжил, пристально вглядываясь, а его лицо - тени, тени не дают рассмотреть как следует, только - поблескивают глаза, только - все еще таится в уголках губ улыбка. - Может быть, я могу чем-то помочь?
- Я... - и нет слов, и перехватило горло, и попробуй объяснить, что - там, а объяснять и не надо, а мимо проплывает, кипя от злости, та коленопреклоненная девушка, и где-то в углу - жаркий шепот, и кажется, что все смотрят на нее, что все говорят - о ней, - А... Мне сегодня... негде ночева... - не может договорить до конца, тьфу, идиотка, что он сейчас подумает! - Нашу комнату уже заперли... - опять не то! И скороговоркой, мучительно вспыхнув, - Вы только не подумайте!
- Леди, я буду счастлив предложить вам лишний спальник, - серьезно, без малейшей насмешки проговорил Лютик и поднялся, и помог встать Аэниэ. Торжественно, словно на королевском балу, подвел ее к своему месту в зале, поклонился, выпустил руку. Спальное место он приготовил моментально, тем более, что все составляющие - пенка и спальный мешок - уже были развернуты, оставалось только расстелить, обернулся:
- Леди, прошу. Не побрезгуйте...
Аэниэ плохо помнила, как забралась в спальник, как застегнула "молнию", как ворочалась, пытаясь устроится поудобней - жестко, непривычно, да еще и сквозняк - вот продует, и придется весь КОН проходить с температурой и хлюпающим носом... Уже сквозь сон девочка попыталась натянуть край спальника на голову, закрыть хотя бы затылок - получилось не очень... Внезапно рядом - шаги, тихий шорох, шелест... И - кто-то устраивается вплотную, тепло чужого тела - даже через несколько слоев плотной ткани... Аэниэ резко обернулась, привстала на локте - и увидела совсем близко успокаивающую улыбку Лютика:
- Леди, не бойтесь... Вы совсем продрогли - я просто буду вас согревать, и честью клянусь - не посягну на ваш покой... Позвольте мне... - не дожидается ответа, крепче прижимается к девочке, одна его рука - у нее под головой, другая - обнимает, носом зарывается куда-то ей в волосы, и - едва слышное:
- Теплой ночи, леди...
"Что он... Зачем... Это же..." - сначала Аэниэ не могла расслабиться, но через несколько минут, убедившись, что Лютик действительно не делает никаких поползновений, успокоено закрыла глаза. Так - с Лютиком под боком - и в самом деле было теплей...
Оставшиеся дни КОНа пролетели мгновенно, и когда позже Аэниэ пыталась разложить спекшиеся в один огромный ком воспоминания по дням - ей никогда это не удавалось. Только - смех, музыка, песни с утра и до глубокой ночи, и - глаза Лютика, его тепло - совсем рядом, бок о бок, вот его рука лежит у нее на плече, вот он обнимает ее за талию, вот он поет на сцене, поет, глядя ей в глаза, поет - а потом на виду у всех целует ей руку и торжественно ведет по коридору... Лютик со стаканчиком кофе - рано утром, когда девочка только продирает глаза, Лютик в кабаке - отстаивает змеей изгибающуюся очередь, чтобы принести ей пирожок и чай, Лютик с бокалом вина - и откуда он раздобыл бокалы на КОНе, где даже дорогущее "Киндзамараули" хлещут из горла? - вечером, нет, ночью, Лютик - укладывает ее спать, баюкает на руках и, когда ему кажется, что она заснула, укладывает, укрывает спальником - а сверху еще и своим плащом, сам осторожно устраивается рядом, и утром - опят! ь горячий кофе с булочкой...
За все эти дни Аэниэ почти не вспоминала Лави. Только забежала на следующее утро в "стойбище" - сказать, чтобы за нее не переживали, она тут, недалеко, и придет ночевать (в чем она, честно говоря, и сама была не уверена). Ее выслушал Гэль, молча кивнул - секунду девочка вглядывалась в его лицо - понять, как он отнесся к ее словам, но пойди пойми, это же Гэль... Ухватила свою сумку - попутно успела бросить взгляд на то место, где обычно спала Лави, увидела, что та спокойно дрыхнет, обняв одной рукой Нэр - что-то неприятно царапнуло по сердцу - и убежала. В конце концов, Лютик согласился не провожать ее до "стойбища" только при одном условии - что она управится не просто быстро, а очень быстро.
Аэниэ не пришла ночевать. Все дни она провела рядом с Лютиком - была безумно счастлива, что он оказался московским, уже рисовала в мечтах, как они будут гулять по Москве, успела подсчитать разницу в возрасте, ужаснуться, наплевать и забыть, представить реакцию родителей... Ничего больше не имело значения. Оставалось только - сверкающее счастье, в котором она купалась с утра и до глубокой ночи...
Изредка они сталкивались с Лави - но так как девочка была не одна, да и за Лави паровозом тащилась вся свита, все ограничивалось приветственным кивком (он же прощальный). Пару раз Аэниэ все-таки пересеклась с эльфкой один на один. Лави пристально взглянула на девочку сухими покрасневшими глазами, неловко прижала к груди, быстро расспросила, как и что, выслушала все ее восторги, склонив голову набок. Секунду подумала, решительно встряхнула волосами и посоветовала быть осторожней. Мол, Лютика тут все знают. Такой... Мартовский кот. На это Аэниэ просто расплылась в улыбке - если бы было время, она, конечно же, объяснила бы все про внезапно возникшее взаимопонимание, про родство душ... Но пришлось только со всей доступной ей убежденностью сказать, какой он хороший. Лави, опять прыгнув в мужской род, хмуро прочитала наставление о хорошем поведении, посоветовала не забывать о времени отъезда и пожелала удачи. Уходя, эльфка обернулась, еще раз пронзила девочку внимательным взглядом темных миндалевидных глаз, и скрылась в толпе. Торопясь обратно к Лютику, Аэниэ не могла отделаться от странного ощущения, будто Лави - ревнует...
Лютик научил ее танцевать - обычно неловкая, в этот раз она хорошо схватывала все, что ей показывали, и на балу они составили красивую пару. Раскрасневшаяся, в синем атласном платье, с причудливым венцом светлого металла в пушистых волосах, Аэниэ была чудо как хороша - и Лютик гордо вел ее под руку, изредка наклоняясь и шепча комплименты, от которых девочка еще больше расцветала. Той ночью он целовал ее - в темном коридоре, когда выключили свет, и угомонились даже самые упорные гуляки. Девочка таяла в его руках, ее била дрожь, ноги подгибались, и Лютик усадил ее на подоконник, обнял, прижал к груди - сквозь тонкий шелк рубахи она чувствовала жар его тела. Поначалу Аэниэ просто уступала напору, подставив ему покорные, полуоткрытые губы - но он был мягок и нежен, и через некоторое время девочка осмелилась ответить на очередной поцелуй.
Выяснилось, что уезжают они в разные дни. На прощание Лютик подарил девочке красивый металлический браслет с вставленными камнями - матовые зеленые и красные - и выгравированной вязью рун, крепко поцеловал, взял у нее номер телефона, дал свой и пообещал звонить. К сожалению, он не смог помочь дотащить шмотки до станции - как раз в это время должен был проходить какой-то семинар, где он непременно должен был быть.
Аэниэ не очень расстроилась - все равно через пару дней он тоже приедет в Москву! - а пока можно и поболтать с Лави и другими существами...
В поезде Аэниэ, едва дождавшись момента, когда начали раздавать постель, растянулась на верхней полке и задремала. Внизу сидела Лави и с кем-то беседовала - по голосу было трудно разобрать, кто это был, но можно было точно сказать, кто это не был. Определенно не Йолли, и не Дарки, и не... Неважно. Поезд шел, уютный перестук колес убаюкивал девочку, и она лежала в сладкой полудреме, не открывая глаз и не обращая ни на что внимания. Но внизу произнесли ее имя - и она волей-неволей прислушалась.
- ... будет чай? - шелест, шорох, совсем рядом тихий голос Лави, - Чай будешь, пушистая?
- Да оставь ты ее в покое. Спит уже, наверное, - это кто-то снизу.
- Наверное... - Лави нырнула обратно.
- Фига себе отколола... - смешок, - В тихом омуте...
- Нашла с кем связаться... - ворчит Лави, - узнаю, что он ее обидел - морду набью...
- Набьешь, как же. Тебе его фанатки глаза раньше выцарапают...
- Ни хрена не выцарапают. Царапки коротки! Сволочь...
- Да ладно тебе... - звон ложечки о стакан, еще звон, голос проводницы называет цену, шелест бумажек, брякает мелочь. - Пожалуйста... Нет, не найдется, к сожалению... Спасибо.
- Лимона пожабились, гады... Не, ну сам смотри, какое тут "ладно"! Когда мою жену - вот так вот! Кто-то уводит на фиг...
- Успокойся, Лав...
- Хрена успокойся! Я же люблю ее! Мне без разницы, кто тут в каком теле! Люблю, понимаешь!
- Да понимаю... Я ж тебя тоже люблю... Тише, тише...
- Эх... - тяжелый вздох, - главное - чтобы ей было хорошо... Но против предназначения-то не особо попрешь...
- Подожди немного, не лезь, пока не просят... - голос перешел на шепот, и после долгого перерыва - Лави:
- Ох, Гэль... Что б я без тебя делал...
Аэниэ лежала тихо, как мышка.
Наутро Аэниэ постаралась оставаться на своей полке как можно дольше, а когда все-таки пришлось слезть вниз, быстро привела себя в относительный порядок, нашарила ботинки, стараясь не встречаться глазами с Лави или Гэлем, выскочила в тамбур и притворилась, что ее очень интересует, сколько осталось до Москвы.
Девочка была в растерянности. Филавандрель, ее лорд, ее... Ее судьба? И - Лютик... Тогда, наутро, склоняясь над ней со стаканчиком кофе, он спросил, как ее зовут, и услышав в ответ робкое "Аэниэвьель", просиял - "Значит, мы из одной сказки!"... Но - Лави, но - та история... Ведь это же правда, а что здесь так сложилось, ну перепутаны тела, все стало с ног на голову... Но что же теперь будет?
В Москве она наспех попрощалась с Филавандрелью и свитой, и поспешила скрыться в ближайшем подземном переходе, спиной ощущая печальный взгляд эльфки.
На следующий день позвонил Лютик.
Они сидели в его комнате - оказывается, он жил с родителями, но днем они были на работе - и играл и пел для нее, только для нее, стоял перед ней на коленях, носил на руках - из комнаты на кухню и из кухни в комнату, рассказывал смешные истории, показывал фотографии - сколько знакомых лиц, а сколько монстров, и пару раз мелькнула Лави... И поцелуи становились все настойчивей, и Аэниэ не умела сказать "нет", да уже и не хотела - да и как сказать, если все равно они поженятся, обязательно поженятся, а что он не говорит об этом, так потому, что и говорить не о чем... Разве это не естественный ход событий? Он любит, она любит, какие вопросы? Разве они не сумеют уступать друг другу, когда надо, заботиться друг о друге? Это же естественно!
- Мне стыдно...
- Что стыдно, маленькая? Айя, что тут стыдиться, это же естественно...
И было больно, а потом больно не было, и Аэниэ тыкалась носом в подушку, пряча горящее лицо, а Лютик смешно щекотал губами ухо и шептал какую-то ласковую чепуху...
И была прогулянная неделя, и "Мама, скажи, что меня нету!" - когда на определителе высвечивался телефон Лави, и быстрые сборы - якобы в колледж, и бег по улице, поскальзываясь и чуть не падая, и звонок в знакомую дверь, и объятия прямо с порога...
И вдруг все кончилось.
На звонки Лютик отвечал кратко и сухо, цедил слова сквозь зубы, говорил, что приходить не надо, и встретиться - тоже не выйдет, и вообще сейчас нет времени говорить... Аэниэ рыдала ночами, вцепившись зубами в подушку, не понимая, что же она сделала не так. А потом - звонок от Лави, и на этот раз девочка взяла трубку.
- Привет, пушистая! Ты как там? Не слышно тебя, не видно... Заучилась совсем? Что у тебя такое жуткое творится?
- Привет... - говорить, преодолевая застрявший в горле ком, было неудобно, но преодолевать приходилось, - да так, по истории совсем загрузили... И по бутафории...
- Ну, - теплый смешок, - зато интересно, наверное!
- Угу...
- Слушай, тут концерт на днях будет, приходи! Да и вообще в гости приходи. Я соскучилась.
- Угу... А когда концерт?
- Мммм... В воскресенье. Где и всегда. Будешь?
- Буду… Хорошо... - последнее слово вышло полушепотом - опять подкатили слезы.
- Эй... Ты что, солнышко? Что с тобой, милая? - встревожено. - Ты плачешь?
- Да нет, ничего... Просто носом хлюпаю, ну, насморк...
- Смотри там... Если кто обидит - скажи мне. Догоню и по башке настучу... Ладно, целую, кыса. Увидимся.
- Ага...
На концерт Аэниэ немного опоздала. Дверь в зал была закрыта, и для верности ее еще придерживали с той стороны - чтобы не врывались во время песни и не топали, выказывая неуважение к выступающим. Девочка подождала перерыва между песнями, потянула тяжелую дверь и вошла. Прищурилась, пытаясь разглядеть знакомые лица в полумраке зала, никого не увидела и уселась на ближайшее свободное место.
Коротко стриженная медно-рыжая девушка, полненькое миниатюрное создание с необычайно сильным голосом, спела две положенные песни, раскланялась и вручила гитару следующему выступающему. Этим следующим оказался Лютик. Аэниэ заерзала на сидении, не зная, то ли подойти к нему сразу после песен, то ли подождать до большого перерыва.
Лютик был великолепен. Негромкий мягкий голос, почти полушепот, отчетливо доносился во все уголки зала, текла лиричная, полная нежной грусти песня... Вот он закончил петь, встал (Аэниэ привстала, готовая сорваться с места, подбежать, обнять) - из первого ряда выскочила девушка и взбежала на сцену. На виду у всех Лютик поднес к губам ее руку, потом обнял - и так, в обнимку, они и спустились в зал, и вместе уселись в первом ряду - девушка на коленях у Лютика.
Слезы, слезы, и как хорошо, что полумрак, и как хорошо, что новый певец орет что-то радостное - ему подпевают, и в шуме и гаме никто не расслышит рвущихся из груди всхлипов, никто не обратит внимания на то, что лицо девочки жалко сморщивается, а слезы струятся ручьем... Сейчас, сейчас... Немного успокоиться, пересидеть, заткнуть рот платком - платка нет, сойдет рукав, сойдет и рука, зубами - вот так, все, сейчас, сейчас должно отпустить...
Кто-то налетает - словно обрушивается сверху - охватывает, обнимает, знакомый запах - Лави всегда пахнет лавандой - прижимает голову девочки к своей груди, гладит, гладит по волосам, совсем как тогда, лихорадочно шепчет что-то... Помогает подняться, выводит - прочь из зала, и Аэниэ прячет лицо в растрепанных, уже мокрых волосах, Лави ведет ее, волокет на себе, огрызается на чье-то замечание, выводит на лестницу, теперь - теперь туалет, там как раз пусто... Аэниэ только беззвучно раскрывает рот, лицо ее покраснело, и все текут слезы, а голоса все нет, и Лави крепко берет ее за плечи, встряхивает:
- Кричи, слышишь?! Плачь, кричи, не вздумай молчать! Ну?! - встряхивает сильней, и словно прорывает плотину - жалкий, тонкий вой исторгается из груди девочки, девочка рыдает в голос, ревет и воет, сгибаясь пополам от невыносимой боли, а Лави держит ее, обнимает и, кажется, плачет тоже...
- Ты не будешь обо мне плохо думать?
- Что ты, пушистая! Никогда... Ты же хорошая... Я люблю тебя. Это он козел. А ты - хорошая.
- Мяу...
- Сама такая три раза... Ну вот, уже и улыбаешься, вот и умница. До дома доберешься? Нет, я лучше провожу тебя... Хотел бы я оставить тебя у меня на ночевку... Но твои не разрешат, так?
- Угу...
- Ну тогда хоть провожу.
Всю зиму Аэниэ была около Лави - каждый раз, когда представлялась такая возможность. Лави учила ее смотреть и видеть, и вместе они обнаружили, что у Аэниэ было еще одно воплощение, правда, уже в Арде, но зато мужское. Они нашли даже имя - Ахто, и немножко раскопали биографию и внешность. Лави отказывалась сообщать какие-либо подробности, предоставляя девочке "копать" самой. Понемногу Аэниэ переняла привычку Лави и многих других из ее свиты говорить о себе в мужском роде - а дома и в колледже приходилось следить за собой, чтобы не ляпнуть "я пошел" вместо "я пошла", или изворачиваться безличным "мне пора".
Еще Аэниэ начала писать стихи. Совсем понемножку, по чуть-чуть, и первые свои опыты она, разумеется, показывала Лави. Та внимательно прочитывала и хвалила, говоря, что способности есть, но над ними надо работать, и советовала пока никому не показывать: потому что не поймут, а засмеять - засмеют. На недоуменное "Зачем?" пожимала плечами: "Да просто так. Чтобы было. Некоторым жизнь не мила, пока кого-нибудь с грязью не смешают... Или от зависти".
И девочка следовала совету своего лорда: старательно скрывала стихи от других, а от родителей тем более; и на уроках - на тех, на которых можно было не слушать, потому что учитель просто пересказывал учебник - закрыв клетчатый листок тетрадью, выводила:
"Мелькору...
Я навсегда запомню твое
звездное имя.
Я никогда не забуду твоих ясных,
всевидящих глаз.
Я запомню - к тебе пришедшие
уходят иными,
если вообще уходят, а не
остаются. Как я сейчас..."
И подписывалась - "Ахто". Подпись, конечно же, была проставлена не русскими буквами, а тенгваром. Хорошо бы научиться писать на тай-ан, как Эльфы Тьмы, но где же эту письменность взять?
Это и была ее новонайденная квэнта - эльф из Авари, пришедший к Эллери и оставшийся с ними. Правда, по этому имени ее никто не звал: для свиты Лави и тем более для самой Лави девочка предпочитала оставаться - Аэниэ.
Весной Филавандрель затеяла подготовку к двум новым играм: она собирала команду на очередные ХИ, а сама помогала мастерить небольшую игру по Сапковскому. На ХИ решили ехать Имладрисом, Элрондом сделали Гэля, себе Лави взяла роль главного советника Элронда (никто не сомневался, кто в итоге будет принимать решения и вообще "командовать парадом"), Аэниэ же не отпустили родители, постановив, что "две игры - это уже слишком!". Зато на игру по Сапковскому ей разрешили поехать, и девочка прыгала от радости, когда узнала, что теперь они все будут не дриадами, а одним из отрядов скоя'таэли. А так как в этот раз Филавандрели предстояло не только играть, но и мастерить - в честь этого вся свита, сговорившись (в сговор взяли и Аэниэ), преподнесла ей большой кочан капусты.
Заезжали на полигон заранее, за несколько дней до игры, даже раньше остальных мастеров. Филавандрель заявила, что места там красивые, да и вообще - не мешало бы обжиться слегка и подружиться с лесом.
Аэниэ сидела у окна электрички и исподтишка наблюдала за Лави, клевавшей носом на скамейке напротив. Последние несколько дней перед отъездом эльфка была совершенно замотанной и издерганной, орала на всех, кто путался под ногами и лез не по делу. Сейчас она прикрыла глаза, под которыми легли черно-фиолетовые тени, и дремала.
Девочка зажмурилась и подставила нос теплому солнышку, покрепче сжала рюкзак - там лежал шикарный прикид, справленный при активной помощи Лави, и невесть откуда раздобытые эльфкой высокие сапожки из мягкой черной замши. Палатку она не везла - Лави обещала поселить в своей.
Они очень сблизились за зиму и весну. Аэниэ привыкла доверять Филавандрели, рассказывать обо всем, что случилось, обо всех своих чувствах, и ей было хорошо с эльфкой - до странности хорошо, как с... Как с братом.
Только об одном они больше не говорили - о Лютике. А как-то раз, когда Аэниэ снова жаловалась на невыносимых родителей, Лави перебила с неожиданной злостью:
- Какого лешего я родился в этом теле! Был бы воплощен, как надо - все было бы по-другому... Блин...
Аэниэ притихла, не зная, что сказать и как ответить, и Лави тоже умолкла, отвела взгляд, а потом снова посмотрела в глаза Аэниэ и тихо произнесла с обезоруживающей улыбкой:
- Ну люблю я тебя, пушистая моя...
Иногда Лави внезапно приходила в колледж - долго топталась на проходной, убеждая полуоглохшего дедка-вахтера, что здесь учится ее сестричка, проскальзывала в здание, находила аудиторию - и в перерыве между занятиями вручала вспыхнувшей девочке шоколадку, а один раз даже притащила розу. Алый цветок, припорошенный снегом, покачивался в тонких пальцах; капельки воды - шариками на черной кожаной перчатке, на пышном воротнике из лисьего меха, даже на длинных ресницах...
- Держи, пушистая.
- Спасибо...
Долго потом сокурсники пытали Аэниэ, что это за "симпатичный молодой человек" приходил к ней...
А теперь - электричка, почти три часа ехать, потом час топать, еще, наверное, придется строить крепость - хотя какая там крепость у скоя'таэлей? Лагерь сделать, палатки там, костерок, и все... И полно времени до приезда других команд, можно не суетиться и не спешить, а погулять по лесу, поздороваться, и вечером - будет костер, и глинт, и будет петь Лави...
...И жар костра - и горят лица, и дым щиплет глаза, и смеется Аэниэ, и никто не спросит, отчего по пылающим щекам текут слезы, и так ясно - вон, дым, чего уж тут... Темнота, беззвездная ночь, шум и шорох - по кронам гуляет ветер, а тут, внизу - хоть бы травинка шевельнулась.
Горит горло, горит все внутри... Где Аэниэ, где ее руки, что происходит? Руки сами принимают общую чашу, губы сами приникают к щербатому ободу - пей, тут на всех хватит!
И пьет - до странной легкости в теле и тумана в голове, и смеется и плачет девочка, подпевая раскрасневшемуся, веселому народу, и уже неважно, кому на плечо склоняется ее голова, чья голова лежит у нее на коленях, чьи шелковистые волосы у нее под пальцами... Песни, песни без конца, и ходит по кругу чаша, постоянно пополняемая "ответственным за глинт", и аромат корицы и гвоздики пьянит не хуже вина...
Постепенно у огня остается все меньше существ: парами или поодиночке они исчезают в ночи, кто молча, просто кивнув на прощание, кто уронив два-три слова.
- Теплой ночи...
- И вам теплой...
Аэниэ клонит в сон, глаза закрываются, но девочка продолжает упрямо смотреть в огонь - вглядывается в пляску искр на догорающих поленьях.
- ...медитирует на огонь... - доносится откуда-то справа, а слева отвечают: - Джедай умный, однако, огонь джедаю Силу дает...
Негромкий смех.
Аэниэ и ухом не ведет. Неважно.
Хотя... Наверное, пора в палатку, спать. Девочка пытается подняться, но обнаруживает, что ноги не слушаются, и встать получается только на колени, а пытаться дальше - рискованно, и можно упасть.
Кто-то с тихим переливчатым смешком подхватывает ее сзади подмышки. Девочка поднимает голову, намереваясь сонно протестовать - но над ней склоняется лицо Филавандреля. Кто-то еще берет Аэниэ за ноги, перехватывает под колени, еще кто-то поддерживает голову, голоса перекликаются, что-то говорят, и двигаются губы Лави, но девочка не разбирает слов, только общий фон - что-то насмешливое, но добродушное...
Ее несут. Приносят к палатке, пытаются аккуратно уложить внутрь, на спальник, девочка трясет головой - сама, сама, - ложится, и все исчезают.
Все, кроме Филавандрели. Одна ее рука - под головой Аэниэ, другая гладит волосы девочки, кончики пальцев скользят по лбу, по щекам, повторяют очертания бровей и губ.
Аэниэ дрожит и тянется - Филавандрель подхватывает ее выгнутую спину... Лицо - эльфийки? эльфа? - склоняется все ниже, девочка уже ничего не видит, кроме огромных, непроглядно-темных, властных глаз, - опускает веки... И нет ничего, кроме осторожного прикосновения сухих горячих губ к ее губам...
Как прошла игра, Аэниэ помнила смутно. Утром были - невозможно ранние подъемы, завтрак - когда макаронами (это с утра-то!), когда кашей, и сопровождать Лави везде, быть ее тенью, быть рядом - как и хотелось всегда, как и мечталось, срываться с места по одному ее слову, взгляду, бежать, исполняя поручения, приносить перекусить и выпить, и всегда, всегда быть рядом... Налеты, бег через лес, засады. Лица скоя'таэлей раскрашены черно-зелеными полосами, Чиаран держит наготове стрелу, меж деревьев неслышно проскальзывает бегавшая в разведку Зю - сейчас уже не Зю, сейчас - Гиннаэль, она подает знак, значит, пора... Сражение - а Лави не пускает ее в бой, заставляет остаться позади - "Ты еще не умеешь драться! Тебя убьют - что я буду делать?!" - и девочка остается, сжимая кулаки и чуть не плача от тревоги и бессилия, а Лави молнией вылетает навстречу людям и орет что-то насмешливое... И все перемешивается в голове - что было, что будет, где игра и где не игра, и, когда Лави падает на колени, получив тяжелую рану ("Минус один хит! Добейте, кто-нибудь!" - кто-то из людей), и ломко опускается на дорогу - Аэниэ несется к ней, не чуя ног, с разбегу падает рядом, ободрав колени, трясет за плечи, кричит, не замечая струящихся слез, зовет и кричит...
- Эй, перевяжите его...
- Народ, у нее по жизни истерика...
- Стоп, стоп, погодите там! У нас тут фигня по жизни...
- Аэниэ? Ээй?
- Стоп игра, я сказал!
- Отдерите ее, кто-нибудь...
- Вода у кого есть?
- Аэниэ, тише, тише, со мной все нормально, все хорошо... - это Лави, гладит по волосам, девочка прижимается к ней, прячет лицо, все еще цепляясь и всхлипывая, - Помогите, народ... С игрой? Будем считать, ко мне целители успели... Или переиграем... Да отвяжитесь вы, не видите, что ли... Потом разрулим... Ага, зовите главмастера, если он соизволит... Да потом, потом... Эй, пушистая моя, тшшшш, все хорошо...
И девочка отлежалась в палатке, потом просила прощения у Лави, а та улыбалась и говорила, что все в порядке и ничего страшного не случилось, ну перемкнуло на там, ничего, бывает... Можно играть дальше. И игра шла до ночи, и не кончалась и ночью - потому что был костер, и песни, и гитару передавали из рук в руки, а Лави иногда пела без музыки, и блики, отсветы и тени гуляли по лицам, и девочка иногда казалось, что они и в самом деле там, в том мире, и вокруг - эльфы, Старшая Кровь, и им осталось только - с честью погибнуть, а перед этим - убить как можно больше людей, презренных Dh'oine... И она тоже - эльфка. Настоящая эльфка. А с ней - ее муж, ее Филавандрель.
А когда после очередного спора мастеров Лави, мрачнее грозовой тучи, да еще и матерящаяся во весь голос, ворвалась в палатку и бросилась ничком на спальник, Аэниэ тихонько подобралась к ней и стала легкими, невесомыми прикосновениями гладить ее шелковистые, пышные волосы. Наконец та успокоилась и прекратила судорожно комкать какую-то подвернувшуюся тряпицу, напрягшаяся спина заметно расслабилась, и Аэниэ, замирая от страха и волнения, склонилась к Лави, отвела в сторону волосы, зашептала в ухо что-то ласковое, и Лави перекатилась на бок - все еще не открывая глаз, нащупала ладонь девочки и крепко сжала ее. Сердце Аэниэ бешено забилось, ей показалось, что она сейчас задохнется, но она наклонилась еще ниже и осторожно коснулась губ Лави. Та прерывисто вздохнула и обняла девочку...
В этот раз Аэниэ была умней: она сказала родителям, что игра закончится на день позже, и поэтому смогла остаться - с Лави, с командой, со всеми игроками. Весь день она помогала готовиться к "прощальным посиделкам" (как называла это Лави): таскала хворост, сучья, прибирала места стоянок, убирала мусор. А как только в воздухе запахло вечером, народ сошелся к поляне. Кто-то развел костер, мастера по очереди выходили и говорили какие-то речи, но их мало кто слушал - с нетерпением ждали первых звезд, темнеющего неба, настоящего вечера - а летом темнеет поздно, и существа ходили, разговаривали, спорили и смеялись, кто-то с кем-то рубился ("Махальщики," - презрительный фырк Аданэли), кто-то настраивал гитару, кто-то тащил еду и "жидкую еду" (по выражению той же Аданэли).
Аэниэ сидела, привалившись к березе, чуть поодаль ото всей суеты, и отдыхала. По телу разливалась приятная усталость, и иногда девочка ловила себя на том, что вот-вот начнет клевать носом. Пытаясь прогнать дремоту, она трясла головой и сердито себя отчитывала: "Проспишь самое интересное, коза болотная! Черепаха ядовитая! Дхойна безмозглая!" Последнее оскорбление, самое жестокое, обычно оказывалось и самым действенным - правда, ненадолго.
Ей на плечо мягко легла рука. Девочка подняла голову и увидела улыбавшуюся ей Лави. К груди эльфка прижимала большой пакет:
- Ну что, пушистая? Двигаем туда?
- Мррряаааа... - Аэниэ улыбнулась в ответ и потерлась носом о руку эльфки. - А чего там у тебя?
- Жидкая еда. Ее много не бывает... - заглянула в пакет, - Красное полусладкое... и белое полугорькое. Да не шугайся ты так!
Аэниэ ничего не имела против глинта или пары бокалов хорошего вина (к пиву ее так и не приохотили), но панически боялась серьезных выпивок - с "белым полугорьким", а воспоминание о Лави на прошлом КОНе до сих пор пугало ее до дрожи. Вот и сейчас девочка непроизвольно вжалась в березу, а в расширившихся зрачках плеснул откровенный страх. Лави вздохнула и присела рядом, поставив звякнувший пакет на землю.
- Слушай, маленькая... Не бойся... Понимаешь... - тяжело вздохнув, отвела глаза, потом взглянула на наконец-то налившееся темно-синим небо, снова посмотрела на Аэниэ - прямо, серьезно, без тени усмешки, - Тошно мне здесь, маленькая... Сама видишь - игра окончилась... Я снова был там, хоть немножко, но был, снова вспомнил себя-того - почти стал собой полностью... - голос Лави упал до шепота, и девочке пришлось напрячь слух, чтобы расслышать, - Снова - дома... Понимаешь? И стоит мне только подумать, что завтра надо возвращаться ту-да... Город, машины, грязь, шум, вокруг - сплошные Dh'oine... Разве тебе не противно? Мне мерзко до тошноты. И... - Лави помедлила, облизнула губы, - мне как-то надо с этим смириться. Я же не могу умереть, верно? И вернуться - не могу... А так... Так - легче, - голос Лави окреп, эльфка решительно, твердо взглянула в глаза девочки, - А тебе этого не надо. Ты так не страдаешь, и я безумно благо! дарен за это... Не знаю только, кому... - усмешка, - В общем, мне это надо - иначе я не выдержу. А ты - ты умница, ты - сильное создание, ты и так можешь вытерпеть. Понятно, пушистая?
Аэниэ молча кивнула и ничего не сказала - к горлу подступали слезы, и она побоялась выдать себя, понимая, что Лави сейчас и так тяжело, и не стоит ее расстраивать и дальше. Эльфка попыталась улыбнуться - получилась довольно-таки кривая усмешка - потрепала девочку по волосам, встала, подхватила пакет и отправилась к огню.
Вскоре за ней пришла и Аэниэ. И поначалу все было - как всегда: песни, огонь, вино по кругу, и не только вино, и Аэниэ тоже пела, и тоже отхлебывала, правда, понемножку, и наблюдала за Лави, надеясь на что-то - сама не зная на что. Но вот хохочущую, спотыкающуюся на каждом шагу Лави увел куда-то в темноту Чиаран, и девочка долго смотрела им вслед, а когда ей в руки сунули пущенное по кругу "Каберне", сделала длинный, очень длинный глоток.
Раннее утро, холодок пробирается под тонкую легкую курточку, и Аэниэ перетаптывается на месте и пытается спрятать подмышками зябнущие ладони. Открытая платформа - ни стен, ни крыши, ни хотя бы жалкого подобия, и неизвестно, когда придет электричка. Расписание осталось у Лави.
Проснувшись одной из первых, девочка попросту сбежала. Собралась второпях, распихав вещи в рюкзак как пришлось, даже не озаботилась нормальной укладкой, отчего рюкзак бугрился, топорщился и занимал вдвое больше места, чем должен был. Собрала все, что было ее, без особого труда разыскав миску и ложки-вилки. Правда, за пенкой и кружкой пришлось сбегать к кострищу: пенка, разумеется, оказалась вымазана пеплом, а в сладких тягучих каплях на донышке кружки отчаянно барахтался рыжий муравей.
Часть пути до станции девочка пробежала, не обращая внимания на больно бивший по спине рюкзак, но все же примерно на половине дороги пришлось сбавить ход и даже совсем остановиться, согнувшись пополам, уперев руки в колени и жадно хватая ртом прохладный утренний воздух. Аэниэ подождала, пока колющая боль в боку поутихла и рассеялся туман перед глазами, разогнулась и медленно пошла дальше. Ее не удивляло, что она помнила дорогу, хотя вроде и не должна была - с ее-то "топографическим кретинизмом" - ее сейчас вообще ничего не удивляло.
"Скорей бы пришла "собака"... Ветер этот дурацкий..." - Аэниэ снова поежилась, подошла к краю платформы и вытянула шею, надеясь разглядеть в молочно-белом тумане приближающуюся электричку. Прислушалась, потом задрала голову и без особой надежды взглянула на провода: ей говорили, что если идет поезд, они покачиваются и дрожат. Провода действительно едва заметно покачивались - но трудно было сказать, действительно ли от дальней платформы отошла "собака", или где-то неподалеку всего лишь опустился отдохнуть голубь. Девочка вздохнула. "Наверное, Лави еще не проснулся - рано еще... Интересно, когда он заметит, что меня нету? И что подумает, когда найдет?"
Перед тем, как сбежать с полигона, Аэниэ немного задержалась - ровно настолько, сколько нужно на то, чтобы схватить карандаш, написать на обрывке бумаги несколько строк и сунуть записку Лави в спальник.
Сейчас Аэниэ, обмирая то от страха, то от восторга, представляла себе, как Лави будет волноваться и искать ее, будет бегать и спрашивать, не видел ли ее кто... Может быть, даже весь полигон на уши поставит... Хотя нет, не надо весь полигон - хватит и скоя'таэлей. А потом Лави найдет эту бумажку, прочитает и все поймет... Поймет, что никто не любит ее так, как Аэниэ, и кинется за ней, и приедет, и позвонит, а может, даже придет сама, и Аэниэ бросится к ней навстречу и, конечно же, не упрекнет ни словом, ни взглядом, и за это Лави полюбит ее еще сильней... Теперь они всегда будут вместе, всегда рядом - и никого больше не надо, все равно другие ничего не понимают...
Девочка услышала электричку прежде, чем увидела. Резкий, бьющий по ушам свист-вопль, грохот, и зеленая громадина, светя бело-желтым глазом, вынырнула из тумана, остановилась и раскрыла двери. Нырнув внутрь, Аэниэ обнаружила в углу, прямо под плакатом с грозным предупреждение "По путям не ходить!" маленькую (всего на два места!) укромную скамейку. Со вздохом облегчения наконец-то скинула рюкзак, пристроила его под сиденьем и привалилась лбом к прохладному стеклу. Электричка тронулась. "Осторожно, двери... Следующая остановка... Электропоезд следует без..." Девочка закрыла глаза.
Опубликовано с согласия автора.
Дата публикации: 1 апреля 2005 года.
Автор иллюстраций: Елена Фирсова (Ильче).
|
|
|